***
Этот маленький деревенский дом с дырявой крышей был для Андрея чем-то вроде убежища. Место, где до него никто не доберется, где никто не будет доставать его с тупыми вопросами и просьбами. Каждому нужно такое место, - так думал Андрей. "Чтобы взять паузу и почувствовать себя человеком". Когда он вышел из больницы, то первым делом отправился именно сюда. Он мог бы поехать в свою городскую квартиру и вернуться к работе, но ему не хотелось раньше времени соваться туда. Туда, где сосед сверху каждый вечер орет на свою жену, а под окном собираются гопники. Не то чтобы Андрей их боялся, нет. Они его просто-напросто раздражали. Человек, прошедший через горячую точку, не станет бояться гопников. Вот когда его отряд нашел убитых омоновцев недалеко от Кенхи, тогда было действительно страшно. Прошло семь лет, а он до сих пор видит перед собой тела убитых ребят. И когда один из этих гопников однажды осмелился попросить у него прикурить, то Андрей так посмотрел на него, что придурок в трико с тех пор стал обходить его стороной. Ключ от дома Андрей хранил в старом, наполовину сгнившем пчелином улье. В этом домике когда-то жил его прадед, которого он успел застать при жизни. До девяноста пяти лет прадед как-то умудрялся сохранять бодрость, которой даже в последний день сквозили его глаза. Андрей был уверен, что будет помнить этот живой, ясный взгляд всю свою жизнь. Он приподнял крышу пчелиного домика и достал блестящий новенький ключ. Замки Андрей поменял этой весной, и взамен старого - ржавого обрубка металла, который всегда вставляли в скважину, - появилась вот эта угловатая штуковина. Открыв дверь, он обернулся, убедился, что его машина на месте, и вошел внутрь. Раньше этот дом окутывал входящего запахом древности, ароматом каких-то трав, висящих на потолке, вонью кошачьей шерсти и стариковских одежек. Но потом родители Андрея решили сделать его прадеду приятно и устроили ремонт. Кошку выгнали из дома на улицу, туда же, только в канаву, последовали душистые травы, а запах одежды прадеда сменил запах автоматического освежителя воздуха. В детстве Андрей воспринял эти перемены с грустью. Но это перемены очень пригодились ему теперь, когда он периодически сбегал из жизни сюда, в деревню. Все-таки удобства взрослому человеку еще никогда не мешали. О том, где находится этот дом, не знал никто из нынешнего окружения Андрея. Шефу на это было откровенно плевать, пара друзей на работе его личной жизнью не интересовались, а больше он особенно ни с кем и не общался. Даже нормальных отношений с девушками у молодого человека не было уже около трех лет. Грустно, конечно, но он справлялся. Когда Андрей лежал в больнице, молоденькая медсестра сказала, что он похож на Эда Ширана. Он и сам иногда подумывал об этом. Невысокий, с темно-рыжими волосами, этот парень больше походил на какого-нибудь йоркширца, чем на парня из Брянской области. Но он не комплексовал по этому поводу. Свой цвет волос ему нравился, рост устраивал, а больше его ничего и не волновало. В больнице не было ни одного зеркала. Где бы Андрей не искал – в узком туалете, в холодной ванной с кафельным полом, даже однажды заглянул в ординаторскую – зеркал не было. Поэтому маленькая синяя бритва за эти три недели ему ни разу не пригодилась. Андрей оброс так, что стал еще больше смахивать на Эда. Он заметил это, когда наконец сел за руль своего старенького «Рапида» и посмотрел в маленькое зеркальце над лобовым стеклом. И теперь, когда он вошел в дом и стоял перед зеркалом в тесной веранде, ему казалось, что щетка темно-рыжих, коричневатых волос была очень даже неплоха. Раньше Андрей всегда брился каждый вечер. Тщательно, не упуская ни одного волоска. На протяжении долгих лет это было его ритуалом, процедурой, которую никак нельзя было пропустить. Закрыв за собой дверь, парень прошел внутрь. В доме был водопровод и крохотная ванная. Воду сюда проводил уже он сам. Свет был еще при прадеде, а газ ему нужен не был – вместо этого в доме был отличный камин и старинная каменная печь. Печью Андрей ни разу не пользовался, она стала чем-то вроде склада для всякого барахла. А вот камин разжигался постоянно. В ванной он помыл руки, снова взглянул в зеркало и достал с полочки станок и пену. Стоит ли?.. Пожалуй, да. Налил на ладонь немного голубоватой пены и намазал ею подбородок. Смочил под краном бритву, поднес ее к лицу и… замер. Каждый вечер на протяжении вот уже десяти лет он делал это. Считал это важным, необходимым. Словно из-за этой мелочи его жизнь наладится. Словно эта щетина кого-то волнует. Словно жизнь зависит от степени выбритости его лица. Он положил бритву обратно на полочку и смыл липкую пену. Это все неважно, подумал он. Можно пожить и так.***
Андрей спал на старом диване около камина. Чтобы пружины не кололи спину и бока, он застелил его древним толстым пледом, который нашелся на печке. Между диваном и камином стоял маленький круглый пуфик без ножек. Над камином была прибита длинная деревянная полочка, сделанная из простой доски. На ней стояли несколько книг, чучело сипухи и небольшой подсвечник. В доме не было телевизора. Сюда не был проведен Интернет. И поэтому Андрей чувствовал себя здесь свободным. Вечерами, когда более-менее важные дела по дому были сделаны, он садился на диван, закидывал на пуфик ноги и смотрел на камин. Зима ли, весна – камин горел постоянно. Летом Андрей открывал все окна, чтобы прохладный ночной воздух уносил из дома жар горящих поленьев. Живой огонь в его доме был необходим.***
Когда врач сказал Андрею, что тот болен пневмонией и ему нужно лечь в больницу, парень не расстроился. Он даже не удивился. – Сколько времени займет лечение? – только и спросил он. – Учитывая ваше нынешнее состояние, не менее трех недель, – ответил врач. Андрей кивнул и поехал домой за вещами. За всем необходимым, что обычно берут с собой в больницу нормальные люди. Единственное, что он забыл взять, – это маленькое металлическое зеркальце, лежавшее в набитом разным хламом ящике его стола. Его положили в инфекционное отделение - худшее место в городской поликлинике, как считал Андрей. Люди, больные всевозможными болезнями, которых обслуживают одни и те же медсестры и при этом даже руки не моют, переходя из одной палаты в другую. Выйти в коридор, чтобы встретиться с посетителями, вообще страшно – можно подхватить что угодно. Но Андрею это не грозило. Его никто не навещал. Когда он расстался с девушкой, ему сказали, что он – бесхарактерный ублюдок. Что у него нет чувства собственного достоинства, и смелости тоже не хватает. Смелости?.. Когда он помогал парням грузить убитых бойцов в машины, ее, казалось бы, тоже не хватало. Её не хватало катастрофически. Все ждали, что вот-вот из аула Дай появятся новые боевики. Когда обувь на ногах недвижимых солдат билась о кузов грузовика, все вздрагивали, думая, что вдалеке раздаются выстрелы. Но спустя несколько минут страх ушел. И семь двухсотых с почетом доехали до части. С этих пор Андрей стал иначе относиться к понятиям «страх» и «смелость». Они перестали быть для него чем-то абстрактным, неясным. Они обрели определенную форму, в них появился иной, более глубокий смысл. И поэтому он воспринял слова девушки с иронией. А чувство собственного достоинства… Иногда Андрею казалось, что его действительно не хватает. Вот вроде все хорошо, дни идут своим чередом, Андрей живет, поглощенный работой и не замечает ничего лишнего. Он чувствует себя обыкновенным человеком. Если на него наедет прохожий, он наедет в ответ. Если клиент начнет выделываться, он быстро поставит его на место. Если он увидит, как в сквере грабят девушку, он бросится на помощь. И не потому, что парню захочется показать свою силу. Просто он всегда думал, что именно так должен поступать настоящий человек. Но потом, одним прекрасным весенним утром, из-за какой-нибудь ерунды шеф наорет на него так, что тонкие стекла в офисных окнах будут дрожать в такт его крикам и все нормальные эмоции работника мгновенно окрасятся в серые цвета. Серые, как бетонные стены городского торгового комплекса. Обычные для этого парня стойкость и выдержка уступят под напором человека, который слабее Андрея физически, но влияние которого сильнее в разы. Маленький, лысоватый толстячок наорет на Андрея так, что из его рта забрызжет слюна и маленькими прозрачными каплями будет падать на лакированный стол. Человек, наделенный властью, усмирит человека, наделенного духом. И бывший контрактник сдастся. Даже если и прав на самом деле будет он, привычка слушать командира снова сработает, как коробка-автомат в новом автомобиле. И это будет только первым позывным сигналом. Спустя пару часов, когда он поедет на очередной вызов, то уступит дорогу пытающейся подрезать его машине, и по его рукам пробежит неуверенность, заставляя дрожать их мелкой дрожью. В парке около офиса какой-нибудь гопарь попросит полтинник, и вместо обычного ледяного взгляда получит в руку смятую голубую бумажку. Об этом можно говорить долго. В такие моменты Андрей чувствовал себя… не таким, как все. Ему казалось, что все валится из рук, а когда на улице слышал за своей спиной смех – думал, что смеются над ним. Прохожие становились выше и напористее, а в их взглядах читалось не привычное холодное равнодушие, а злая насмешка. Продолжаться это могло днями и иногда даже неделями. Спасали выходные, проведенные в деревне, или поход в небольшой кабак, где Андрей выгонял свою неуверенность граппой. Но случись малейший повод усомниться в своих силах – и все начиналось сначала. Андрей понимал, что это его главная слабость. Но как противостоять ей, он не имел понятия.***
Он помнил тот день, когда подхватил пневмонию. Его вызвали на загородное шоссе, где произошла небольшая авария. «Датсун» неудачно обогнал "девятку", и водитель "девятки" раздул скандал. Шеф позвонил в девять утра. – Захаров, выезжай. Мы не можем терять клиентов, их у нас и так нет. Быстро на трассу. Двадцать пятое февраля, выходной день. А его шеф решил заняться работой сверхурочно, да еще и его в это затянуть. Хренов псих. Андрей работал страховым экспертом в частной фирме «Зерта» уже пять лет. Через два года после службы в Чечне его устроил туда друг. Фирма только открывалась, шеф уверял, что всех работников ждет светлое будущее, а Захарову были нужны деньги.