Я приехал ради Вас

По приезде в Петербург об измене своей невесты Андрей узнал почти сразу — отец, который и так был не в восторге от Наташи, ехидно сообщил ему новость об интриге графини с Курагиным прямо с порога. Князь лишь дал себе волю слабо усмехнуться, хотя казалось, что отдаленно что-то громыхнуло — но Болконский лишь предположил надвигающуюся грозу. Для домашних, но не слишком приближенных к князю, Андрей не изменился ни на долю — все та же гордая осанка, красивые острые черты лица и холодное его же выражение — все казалось так обыденно и привычно, казалось, что он даже никуда и не уезжал, и не было этого года отсутствия. Лишь княжна Марья иногда, пытаясь разговорить брата, замечала, как угас тот счастливый, целеустремленный, живучий огонь во взгляде Андрея, и как он, отмахиваясь будто от надоедливой мухи, еле заметно, но несвойственно тихо просил ее не трогать его сейчас. Болконский не часто выходил со своей половины — разве только к сыну, но проводить много времени он там не мог — и аргументировал этим, что разрабатывает достойный план для наступающей войны, которая, судя по действиям Наполеона, была не за горами. Никому: ни Марье, ни Пьеру, ни отцу, ни даже себе — он не хотел признаться, что война волновала его разум менее всего, хотя иногда и была отличным средством кратковременного отвлечения. Он злился на Пьера, который не углядел за своей protegèe; он злился на старого князя и Марью, которые не приняли Ростову; он злился на Курагиных — на неисправимо глупого Анатоля и на Элен, которая не только допустила, но и поспособствовала измене. Он злился на Наташу, но сильнее он злился на себя: на то, что не смог вырваться быстрее, на то, что вообще уехал. Все, что мог сделать Андрей сейчас — давить свои чувства и давить их нещадно, не дать им сил взять верх над собой. Лучшей мыслью, пришедшей ему в голову, стала поездка в Богучарово: в те деревенские места, где он находил покой и спасался от себя три года назад. Не объяснившись с отцом, который за время его отсутствия стал более, чем невыносим, бросив на прощанье Марье пару формальных слов и поцеловав юного князя Николушку в темноволосую кудрявую макушку, Болконский выдвинулся в деревню. Проезжая мимо того самого дуба, он с печальной улыбкой глядел на сломанные ветром ветки, как обломанные крылья, на опавшую листву и на почти окаменевшую кору. Дуб не говорил ему ничего — он лишь угрюмо молчал, стоя среди омертвевшего ноябрьского леса. Богучарово за два года отсутствия князя весьма обветшало и требовало если не восстановления, то хотя бы элементарного приведения в порядок, чем и занялся Андрей — хозяйские дела заземляли и не давали чему-то сильному пробиться сквозь грудь и завладеть сознанием Болконского. Он много читал, писал — в большинстве случаев по ночам во время бессонницы, а утром выбрасывал, как старый мусор, — приводил в порядок хозяйство, гулял. Дни сменялись днями, но Андрей не ощущал времени, потому что ни один из дней не оставался в памяти надолго. Кроме одного — того, когда Андрей обнаружил утром письмо, отправитель которого писал о своем скором визите. Несмотря на то, что Андрею даже не нужно было убеждать себя — он был полностью уверен, что ему все равно, кто ему пишет и зачем — руки предательски дрогнули, пока он вскрывал конверт. Письмо было коротким, написанном на дорогой белоснежной бумаге не очень изящным, но довольно аккуратным почерком, который бывает у военных молодых людей из хороших семей. Именно таким был Николай Ростов. Болконский помнил их первую — и единственную — встречу: взволнованный мальчишка, младше его на семь лет, получивший письмо из дома, где его всегда бесконечно любили, весьма похрабревший от немецкого вина и сам по себе гордый, которому не понравился тон, уверенность или холодность Андрея и который позволил себе дерзко огрызнуться при виде генерал-адъютанта — именно в тот момент он раздражил и настолько же сильно зацепил князя. В нём было та искра, которую Андрей никогда не понимал — и, видя сопротивление Ростова, даже не пытался понять, отнеся это к глупой мальчишеской самоуверенности. Сейчас же Болконский видел сквозь строчки не ту самую самоуверенность, честолюбие и гордость Николая, а какую-то юношескую наивность, доброту, искреннее желание… помочь? разобраться? исправить? Воспоминание о Наташе резко ударило его в грудь, резануло по старой ране, заставляя почувствовать боль физически. Андрей зажмурился на долю секунды, но ни один вздох не выдал его сожаления. Он лишь запрокинул голову назад и глубоко вдохнул, как будто перед этим он задерживал дыхание. Он знал, зачем едет Николай — и не знал одновременно. Молодой граф был не настолько глуп, чтобы не понимать, что вернуть все уже нельзя, что ничего не спасти, что он в лучшем случае уедет из его поместья с пустыми руками.