This smile is freaking beautiful

— О, эта улыбка чертовски красива, — звучат слова из моих уст, и я сам не понимаю, что говорю. Но кажется, все выглядит так, будто это было задумано изначально, чтобы объявить номер шведа. Все задумано и отрепетировано, кроме того, что его чертова улыбка на несколько долгих секунд действительно заставила меня забыть обо всем происходящем в зале. Мне также кажется, что восхищение в моих словах было слишком заметным, и это заставляет переживать. Потому объявление шведа выглядит слишком нервным, по крайней мере для меня. Но вот на экране появляется его открытка, а мы с Вовой спускаемся и направляемся за кулисы. Не чувствую под собой ног, словно плыву по воздуху, а руки начинают дрожать, и я крепче сжимаю в руках микрофон и карточки, чтобы унять эту дрожь. Мне кажется, что все видят мое странное состояние, и это ощущение только делает все хуже. Медленно глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок. Что это, черт возьми, со мной происходит? — Эй, ты в порядке? — интересуется он, и я только киваю головой. Не хочу на него смотреть. Этих взглядов и так слишком много на сцене. Порой они помогают почувствовать поддержку и внушают уверенность, а порой совсем сбивают с толку и жутко отвлекают. Интересно, он чувствует то же самое? Или все дело в том, что я недостаточно профессионален и слишком нервничаю?.. Что-то внутри меня подсказывает, что дело совсем не в этом... — Я не могу так больше, я так больше не могу. Мы должны быть вместе, — доносятся со сцены первые строчки песни Робина, и от них по моей спине почему-то пробегает противный холодок волнения. Невольно бросаю взгляд на Вову и ловлю себя на мысли, что примеряю эту песню на нас с ним. Почему? — Одним взглядом доводишь до дрожи... — вспоминаю ту нашу встречу глазами и дурацкую фразу про "чертовски красивую" улыбку и, кажется, с дрожью в теле уже невозможно бороться. — Я просто хочу увезти тебя домой, хочу уйти... Это действительно то, что мне хочется сделать прямо сейчас — уйти домой. Пока все не стало хуже...или... Хочется просто забрать его отсюда, подальше от множества любопытных глаз и... И что? Поцеловать? Сказать ему прекратить быть таким чертовски привлекательным? Становится трудно дышать, и я начинаю обмахиваться карточками со сценарием. Кажется, воздух вокруг электризируется... Чувствует ли это он?.. — Я больше не могу себя сдерживать, когда ты так чертовски сексуальна... —Сексуален?.. Пение шведа врывается в сознание, изобличая все мои мысли, и я чувствую, как кровь приливает к лицу. Делаю несколько шагов в сторону, увеличивая расстояние между нами. Он бросает на меня вопросительный взгляд. — Пойду воды выпью, снова в горле пересохло, — поспешно бросаю и направляюсь к столу со всеми необходимыми вещами, вроде бутылок с водой. Не замечая, осушиваю половины пол-литровой минералки, а в голове набатом звучат слова "Я больше не могу себя сдерживать, когда ты так чертовски сексуален". Чертов швед со своей чертовой песней! Отставляю бутылку и упираюсь ладонями в стол, надеясь, что это даст мне какую-то опору и поможет успокоиться. Мне нужно довести эфир до конца. Всего пара часов... с ним на одной сцене. Так близко... Господи, да как же успокоиться? С этого места песня звучит не так оглушительно громко, но я все равно отчетливо слышу каждое слово, пропеваемое Робином, и теперь мой мозг автоматически переводит их на русский язык... в мужском роде. — Ты поймал меня, ты заполучил меня, и теперь я никуда не денусь. Я попал на твой крючок, это понятно, но я могу забрать тебя куда-то... Навязчивая мысль о том, чтобы забрать его куда подальше отсюда, дополняется картинкой, на которой мы мчимся через дождливый ночной Киев в неизвестность и оба не знаем, куда нас это заведет. Неважно куда, лишь бы, кроме нас двоих, там никого больше не было. Я бы сказал ему, что он заставляет меня чувствовать, когда находится рядом. Я бы... Нервный смешок вырывается из моего горла. Ничего из этого не было бы. У меня не хватило бы духу сказать это. А если бы и сказал, он бы просто посчитал меня пьяным или слишком уставшим. Эта мысль отврезвляет, но и заставляет испытать какую-то непонятную щемящую боль. Неужели я умудрился влюбиться в своего коллегу по работе? Когда это произошло?.. — Саш, ты в порядке? — слышу его голос рядом с собой. Мне нравится, когда он называет меня так, а не Алексом, как на сцене. Так исчезает все то притворство и игра на камеру, так мы чувствуем, что принадлежим сами себе, а не миллионной публике, которая наблюдает за нами со всех уголков Европы, Австралии и даже США. — Слушай, все нормально. Никто ничего не заметил. Все отлично вписалось в контекст. Не из-за чего переживать, — бодро отзывается он и хлопает меня по плечу, но от его прикосновения по моему телу словно пробегает ток, и я невольно вздрагиваю. Но он не убирает руку, распространяя по моим венам жар и холод одновременно. Я медленно поворачиваюсь к нему, а комната заполняется музыкальным проигрышем в песне Робина. Наши глаза встречаются, и сердце гулко падает вниз... — Ты правда думаешь, что не о чем переживать? — интересуюсь непослушными губами. Мозг просто плавиться под взглядом его зеленых глаз, которые сейчас кажутся куда темнее обычного. Он облизывает пересохшие губы, думая над вопросом, ответ на который, по идее, уже должен был быть в его голове. О боже, перестань так делать! Я и так едва сдерживаю себя! — Да... Наверное, да... — еще не видел его таким расстеряным. Обычно у него на все есть ответы. Но не сейчас. Сейчас мы оба не понимаем, что происходит. Происходит между нами. — Я не могу себя сдерживать, когда ты так чертовски сексуал...ен, — снова и снова повторяет швед, и эта фраза въедается в каждую извилину мозга, заполняет собой все мысли... и я больше не могу думать ни о чем другом... Почему ты не сводишь с меня взгляда? Почему я не могу перестать смотреть на тебя? Почему мне так сильно хочется тебя... Я целую его прежде, чем успеваю подумать. Меня затапливает горячая волна, а внутри воцаряется буря, когда он отвечает мне. Все границы реальности исчезают, размываются вместе с голосом шведа, криками фанатов и перекриваниями диспечеров. На несколько бесконечных мгновений вокруг не существует ничего и никого, кроме нас двоих... И я чувствую себя задыхающимся утопающим, которому катастрофически не хватает воздуха и который, почувствовав его, никак не может им надышаться. Его рука сильнее стискивает мое плечо, а моя тянется к его поясу, но, едва прикоснувшись, безвольно падает, потому что он отрывается от меня. Волшебство пропадает. Все звуки возвращаются, а комната снова приобретает очертания. Мы снова возвращаемся туда, где нам полагается быть. Сколько мы находились в другом измерении, где время идет совсем по-другому, а границ не существует?.. Швед допевает свою песню. Неужели это происходило всего секунд тридцать? Мы смотрим друг на друга в полном замешательстве, не понимая, что произошло. — Я так больше не могу... — звучат последние слова, а за ними затихают последние ноты мелодии — и зал взрывается криками и аплодисментами. Но все это неважно, потому что я по-прежнему смотрю на Вову, а мой мозг отказывается работать. Нервно сглатываю, но он первый нарушает молчание. — Думаю, нам стоит сосредоточиться на следующем выходе, — произносит он, и я вижу, что эти слова даются ему с трудом, что почему-то заставляет меня улыбнуться про себя. — Да, — киваю, делая шаг назад, — ты прав. Мы киваем друг другу, но не двигаемся с места, чувствуя себя крайне неловко. Наконец он еще раз кивает, словно вспомнил о чем-то, и направляется к выходу. А я стою, глядя ему вслед и думаю о том, было это самой большой ошибкой в моей жизни или началом чего-то нового...