...в одно касание

      Жизнь Клэя Дженсeна никогда не была сладка, и парень всегда думал, что остался единственным, кто видит мир лишь в серых, темных и угнетающих тонах. И он считал, что так оно и будет, что он никогда не увидит истинный цвет завораживающего ночного неба, о котором ему рассказывала Ханна — его лучшая подруга, что уже обрела любовь и взглянула на все в ярких красках, о чем Дженсен мог только мечтать. Парень никогда не видел, что такое любовь, ведь в его семье постоянно творилась какая-нибудь выматывающая хрень, после чего то ли вселенная становилась настолько черная, то ли Клэй просто закрывал глаза, уши и пытался отстраниться от всего того ужаса — криков родителей, плача матери, который Клэй пытался предотвратить всегда, однако мама лишь прогоняла сына прочь на улицу, и он бродил по улицам, мечтая, что в один день встретит кого-нибудь, кто скажет ему, какого хотя бы цвета его глаза. Он ждал, ждал, ждал, но он не вынес всего этого одиночества, не смог пережить разъедающее чувство пустоты и ненужности, словно он старая всеми забытая пыльная книжка на самой верхней полке, которую никто не потрудиться достать и прочитать, не взглянув на то, какой, в принципе, она может быть удивительной.       Клэй оказался слишком слаб. Сегодня утром он оставил на своем столе прощальную записку, не надеясь, что она пробудит у родителей хоть какое-то чувство, кроме ненависти, к сыну. Сегодня утром он надел свои любимые вещи, прибрался в комнате, сел на свой велосипед, доехал до единственного моста в их сером городке, считая, что так будет очень поэтично — чувствовать невесомость, не ощущать землю под ногами, думать, что ты летишь, а потом в какой-то момент осознать, что ты не летишь, а падаешь, и это станет твоей последней ошибкой в жизни. Дженсен не успеет прозреть и посмотреть на истинный цвет звезд на переполненном их бескрайнем небе. Клэй перелезает на другую сторону, бросив свой велосипед где-то позади. И пусть украдут, уже плевать. Давно стало.       Он тяжело дышит, смотря вниз и видя лишь колышущиеся волны где-то там, внизу, сотню метров под подростком. Люди поглядывают на молодого человека. Кто-то удивляется тому, что он так молод и опустошен, кто-то останавливается, чтобы просто посмотреть на будущие события, кто-то достает телефоны, начинает смеяться и снимать происходящее, как тупые скоты, выкладывающие в сеть все, что с ними происходит, в погоне за лайками и популярностью, и все же никому вообще-то нет дела до этой ещё неостановившейся жизни.       Клэй оборачивается, последний раз окинув взглядом всю эту серость, и вновь вниз. Он отрывает одну ладонь, но, не успев отпустить другую, парень ощущает, как крепкие руки крепко обвивают его худющее тело, которое уже было готово пойти ко дну с этим мрачным, каким Клэй видел мир, кораблем — его измученной, словно разорванной на мелкие кусочки и истоптанной душой. Он не может воспротивиться этому, когда его ноги уже оказываются на земле, на той стороне, на стороне ненужной ему жизни. Ветер тихо колеблет его волосы, но лишь внешне все кажется таким спокойным, непринужденным, а Дженсен на самом деле не чувствует всего этого. Что же тогда? — спросите вы. Клэй бы, наверное, выразил это более красочно, потому что был начитан и умело создавал образы, какой должна быть любовь, в своей голове. Странный незнакомец, не позволивший подростку кануть в небытие, просто сидит где-то там, за спиной Клэя, его сердце колотится как бешеное, его руки дрожат от понимания того, что секунда замедления могла бы послужить плохому, нет, летальному исходу. Они так и сидят, неподвижно, не проронив ни слова, сидят, не замечая уставившихся на них проходящих.       Дженсен поворачивает голову, потому что, наконец придя в себя, ему становится интересно, какой же человек все-таки решил спасти бедного мальчишку? Он понимает, что, скорее всего, больше никогда не увидит этого незнакомца и… цвет его глаз, как всегда. Но, когда их глаза встречаются, всё внутри Клэя словно переворачивается, словно «в его животе наконец появились на свет бабочки, которые на протяжении 17 лет были обычными склизкими гусеницами». Он прозревает, он видит перед собой незнакомый прежде цвет. Не серый, нет, такой прекрасный, необычный цвет глаз молодого парня, возрастом, наверное, как и сам Дженсен, который все никак не может оторваться от разглядывания этих прекрасных переливающихся цветов шоколада, как успел сравнить лишь для себя подросток. Приходит осознание того, что перед ним сейчас сидит, тяжело дыша, его настоящая, существующая родственная душа. Клэй всем сердцем надеется, что и сам подросток, сидящий напротив, видит то же самое — истинного Дженсена, а не серого, коим цветом окружен весь их мир. Однако никогда ничего не дается легко. — Ты тоже видишь? — с надеждой в глазах спрашивает Клэй, сжимая руку своего спасителя так крепко, как тот пару минут назад обхватывал его, спасая от неизбежного решения. — Что? — недоумевающе глядит тот, нахмурив брови, вставая и отряхаясь. — А, — ухмыляется тот, якобы понимая, о чем говорит незнакомый ему подросток, тем самым дав Клэю возможность вновь обрести надежду, — ты имеешь в виду, вижу ли я, как ты только что чуть не сделал то, что потом не исправишь?       Клэй не спешит вставать, полностью повергнувший в шок от всего происходящего. Он надеялся, так жаждал, что с этого момента он перестанет быть одиноким, но суровая жизнь опять вставляет палки в колеса. — Ам, — замешкался незнакомец, протягивая руку, чтобы помочь встать Дженсену, — Я- Тони, — имя звучит так красиво из его уст, может даже, этот Тони сам того не подозревает. — Клэй, — отвечает тот на рукопожатие, своими силами встав.       И после этого очередного прикосновения глаза Клэя секунду побаливают, он жмурится, царапает свою руку, снова пытаясь как-то заменить боль, но в этот раз не душевную. Веки открываются, и Дженсен абсолютно ошарашен зрелищем — перед ним стоит такой прекрасный парень и, честно, Клэй может разглядеть каждую его частичку, запомнив все с первого раза — его черные волосы с неким оттенком каштанового, светло-зеленую клетчатую рубашку, за которой скрывается обычная цвета морской волны футболка, и все же Дженсен не хочет отрывать взгляд, продолжая изучать каждый миллиметр юноши, который, в отличие от заинтересованного всем этим Клэя, не совсем понимает, почему этот парень так смотрит на него, будто он — произведение искусства, оцененное лишь одним человеком. Мир становится за короткий миг таким светлым, даже если Дженсен видит только Тони.       С тех пор они очень сблизились. Стали друзьями. Вообще-то лучшими на самом деле. Они постоянно по инициативе Тони обсуждали его девушек, расположившись на кровати Тони и играя в очередную видео-игру, от этих тем зачастую Клэю приходилось уходить из комнаты, якобы по нужде, но по правде — собраться с мыслями, чтобы не сморозить что-то глупое и отталкивающее. Другими темами их разговоров были как представления о красочном мире, о котором Клэй хотел бы рассказать, правда, он по-прежнему мог разглядеть только парня, поэтому часто помогал ему выбрать одежду в школу, о которой, кстати, тоже шли разговоры, но в основном о выпуске. Обычно больше слов сходило с губ Тони, от которых Дженсену было сложно оторваться, потому что они были такими завораживающими, алыми и желанными. И, чтобы отвлечься от них, Клэй закусывал свои и без того искусанные, списывая это на голод, после чего Тони мгновенно носился вниз за хавчиком, оставляя Дженсена одного, который вновь и вновь чесал своё запястье для успокоения, для того, чтобы натянуть улыбку при возвращении друга, будто все в порядке, но это было не так. Однажды Клэй не сумел, Тони это, безусловно, заметил и обнял того, благодаря чему Клэй ещё больше прозрел. После этого он ходил по дому своего друга и с огромным интересом разглядывал его вещи, которые стали показывать новые, ещё неизведанные Клэем, краски, а Тони все так же не мог понять, что происходит.       В конце концов Дженсен не выдержал и признался Тони в своих чувствах, на что реакция Падиллы была безразличной, но даже это больше, чем ожидал Клэй. Кареглазый вскоре осознал, что, возможно, тоже влюблен в своего лучшего друга. В тот день он пришёл к Клэю домой, когда его родителей, к удивлению обоих, не оказалось на месте. Тони мечтал рассмотреть Клэя «под другим углом». И когда он прижал свои губы к его, Падилла долго не открывал глаза, опасаясь, что что-то, о чем он думал на протяжении недели, не произойдет. Он медленно, боязливо открыл глаза, но Дженсен все так же оставался серым, несчастным, от того, что понял, что ничего не сработало. Почему это так? Почему Клэй не может быть соулмейтом Тони так же, как кареглазый является для него? Несправедливо. Почему Клэй хоть раз в жизни не может быть счастлив?       Словно услышав последнюю мысль Дженсена, Тони пообещал самому себе, что сделает все, что в его силах, чтобы сделать свою любовь счастливой.       Прошёл год их отношений, поэтому Падилла решается снять номер в отеле, в котором открывается вид на весь город, в том числе и на злополучный мост, где началась их совместная история, наполненная горем и болью. Эти чувства Клэй и Тони всегда скрывают за натянутой улыбкой, считая, что так будет легче. Но нет, не было. Эти чувства Клэй и Тони всегда скрывают за истеричным смехом над друг другом. Они скрывают эти чувства за праздниками, проведенными вместе, в теплых объятиях, в защите друг у друга; за свиданиями; за знакомством с семьями; за совместными прогулками в позднее время, сжимая руки друг друга и не обращая внимания на недовольных; за весенними пикниками, для которых Падилла подбирает музыку 80х, потому что тогда все было проще что ли. Тогда не приходилось стараться доказать свою любовь, потому что она просто существовала, несмотря на тысячи так и не прозревших. Но именно сейчас, стоя в отеле и глядя на звезды в ожидании прибытия Клэя, Тони думает, что любви между ними не существует. Лишь странное чувство привязанности. Однако его мысли мгновенно развеиваются, когда в номер входит Клэй с букетом тюльпанов в правой руке и любимым пивом Тони. Возможно, это слишком 'по-быдлански', но ведь неважно, где свидание и как оно проводится, главное, чтобы оно было с тем самым человеком. С правильным человеком. Потому что именно в тот день Тони понял, что Клэй был правильным человеком, а вот Падилла таким не являлся. Но он так этого хотел. Как хотел и Клэя. В ту ночь они впервые занялись любовью. Тони жадно втрахивал его в кровать, наслаждаясь каждым вырывающимся стоном своего парня. Но даже после этого Тони видел серые глаза Клэя, пока тот рассказывал, лежа в постели, положив голову на грудь Тони, о том, что он смог разглядеть, какого цвета небо. Казалось, Дженсен был так счастлив, а Тони просто слушал и пытался представить. Клэй немного помогал, будто разговаривая с полностью слепым. По сути так оно и есть. — А голубой? — спрашивает Тони, поглаживая Клэй по макушке. — Голубой? Ну… — протягивает Клэй, — голубой, наверное, не знаю даже. Попробуй закрыть глаза, полностью расслабиться, отрекись от всего и всех, слушай только мой голос… — нежно и медленно говорил тот, — попробуй вспомнить наше первое свидание, когда ты позвал меня прогуляться по тому выступу горы, а потом вспомни, как потом боялся, — улыбается Дженсен, вспоминая хорошие времена, — теперь вспомни, как я схватил твою руку, и мы вместе подошли к выступу, вместе свесили с края по ноге. Вспомни, что ощущал тогда, когда я обнимал тебя на фоне заката, пока ты постепенно привыкал к этой высоте, понимая, что в безопасности. Вот, наверное, как-то так. — Красиво, — прошептал Тони тому в ухо, которое потом укусил, снова возбуждая Клэя.       Прошло ещё полгода. Парни уже успешно закончили школу. Им обоим было 18. И Клэй, прекрасно понимая, что однополые браки в Америке разрешены (да даже если бы нет, они бы все равно как-то да сделали это), хотел задать его кареглазику самый интересующий вопрос — «Тони Падилла, ты выйдешь за меня?» — и получить ответ — «Да!». Он уже даже обзавелся кольцом и каждый день смотрел на него, не отрываясь, протирал его так тщательно, что, казалось, он — мизофоб. Одним днем он собрался и пригласил Тони в кафе. Он нервничал, а его парень казался каким-то виноватым и чем-то озабоченным. — Мне надо кое-что тебе сказать, — начал Клэй, собираясь уже задвигать эмоциональную речь, которую заранее заготовил, но забыть успел раза 3. — Мне тоже. Можно я? — Клэй улыбается и кивает. — Нам нужно, — Тони выдыхает, — расстаться. — Что? — другой парень машинально убирает кольцо как можно глубже в карман. — Просто… я не могу так больше, Клэй. Я не твоя родственная душа, а значит нам не суждено быть вместе. Ты не виноват. Мы оба пытались, но обстоятельства оказались… — Вот не начинай сейчас мне эту чушь говорить! — прерывает его Клэй, переходя на крик, от чего все остальные гости переводят на него взгляд, что вообще-то его не заботит. — Прости, — снова присаживается он, — Тони, пожалуйста, — он накрывает его руки своими, но Падилла лишь отдергивает их и встает, — Тони, я люблю тебя! — Клэй, — кареглазый кладет купюру за ужин на стол и надевает свою куртку, — я тоже люблю тебя. Но ты заслуживаешь не меня, — говорит он, напоминая какую-то запутавшуюся школьницу, и выходит за дверь. Клэй остается один. Снова. Он плачет, хнычет, его душа, кусочки которой когда-то собрал воедино Тони, снова разрывается так, что чувствуется ее больше никогда не излечить. Тони сделал его самым счастливым человеком на свете, поэтому Клэю было абсолютно плевать, соулмейты они или нет. Они были счастливы в любом случае. И это правда.       Они разделились. Две вселенные, соединившиеся два года назад вместе, теперь вновь стали одинокими. Клэй не спит по ночам, он не ел все те две недели, но пустота не только в его желудке, но и внутри, на парах его не видели столько же. Его сосед по комнате — Алекс — пытается накормить того обедом, что готовит каждый вечер для него его девушка, но, как видите, безрезультатно. Клэй просто не живет, его тело продолжает существовать, чему он не рад. Его тянет блевать от того, что сердце бьется, легкие так же поднимаются. Просто тянет блевать от самого себя. Такого ничтожного и вновь никому ненужного.       Тони не находит себе места. Он работает в автомастерской отца и так-то отличный механик, эти две недели все валилось из рук, что послужило его отстранению на пару денечков. Падилла лежит два дня в комнате и совершенно не выходит из нее, лишь отвечая матери, стоящей за дверью, что все в порядке. Парень слушает музыку, под которую они с Дженсеном устраивали пикники, под которую танцевали на выпускном. Все воспоминания были собраны в этом маленьком переносном кассетном магнитофоне. Только сейчас захотелось наплевать на все, послать соулмейтов к чертовой матери и прижать Клэя к себе так близко, насколько это вообще возможно, и не отпускать. Никогда больше. Тони вытаскивает наушники из ушей, яро бросает их на кровать, одевается в первое попавшееся и направляется в знакомое общежитие.       Ему открывает серьезно вымотанный Клэй. Он не на парах, и это странно. — Что тебе? — бросает Клэй наигранно-презрительно. — Мне надо поговорить с тобой. — Снова? — Клэй. Я ошибался. Я… я не могу без тебя. Ты… Ты можешь простить меня? — Клэй не отвечает, всматриваясь в свои кроссовки. — Клэй, пожалуйста, — игнорирование. — Клэй, я люблю тебя.       Клэй поднимает глаза, вглядывается в карие и буквально, как в первый раз, тонет в них. Он неуверенно приближается к Тони и целует его так нежно, так осторожно, словно боясь сломать его как какую-то стеклянную статуэтку. Падилла отвечает на поцелуй, закрывая за собой двери. — Я тоже люблю тебя, — отрывается от того Клэй, все ещё от удивления держа глаза закрытыми.       Тони искренне улыбается, пока Клэй открывает свои голубые, как дневное небо, глаза, от чего улыбка Тони становится ещё шире. На этот раз Клэй непонимающе смотрит на Падиллу. — Всё, как ты и описывал. Голубой действительно прекрасен, — не переставая улыбаться, произносит Тони.