***
Солнце печет голову, и Бекхен морщится, вытирая пот. Последние дни обучения в гимнасии и вовсе не интересны. Ему быстрее хочется обучиться военному делу, чтобы стать таким же сильным и ловким, как Чанель. Юноша проходит мимо мастерской и останавливается, когда его окликают. Парень озирается по сторонам и с удивлением отмечает, что на стуле в мастерской сидит полуобнаженный Чанель. Бек несмело шагает вперед и с каждым шагом его сердце ускоряется в груди. У Пака каштановые вьющиеся волосы и слегка оттопыренные уши. Взгляд скользит по обнаженным широким плечам, по чертовому адамову яблоку, когда Чанель слегка опрокидывает голову, по точеным ключицам, стыдливо касается накаченной груди и твердых на вид сосков, ровного ряда пресса и останавливается на белой тонкой материи. При желании можно рассмотреть и то, что под ней, но Бекхену слишком стыдно, поэтому он торопливо отворачивается, чувствуя, как краснеют его щеки и уши. Загорелая кожа Чанеля так и манит, особенно, когда натерта душистым маслом. Беку так и хочется уткнуться носом в крепкую шею и целовать. — Бекхен, — глубокий голос с хрипотцой заставляет крупно вздрогнуть и отрезветь. Хотя Бекхену кажется, что Чанель все равно все заметил и поймал на несколько секунд его опьяненный взгляд. — Я не могу сейчас встать и поздороваться с тобой как подобает, прости. Надеюсь, твой отец рассказал тебе об обучении. — Зачем вам это? Откуда вы меня узнали, увидели? Зачем вам обучать какого-то парня? — торопливо спрашивает Бекхен, понимая, что больше молчать он не может, эти вопросы съедают его изнутри. — Действительно, зачем это мне… Каждый воин мечтает о том, чтобы его дело можно было передать в надежные руки. Желает обучить умелого бойца, который после будет точно также отчаянно сражаться. И не надо ко мне обращаться на вы, я не намного старше тебя, — Чанель продолжает сидеть в своей позе, пока художник срисовывает с него картину. — Для этого создаются семьи, и родители обучают своих детей, — Бекхен скрещивает руки на груди, но глаза выдают его истинные мысли. — Для семьи нужно иметь дом, имущество и время, разве у воина все это есть? — устало произносит Чанель, и отчего-то Беку становится стыдно. Он опускает руки и дожидается, когда Пак продолжит говорить. — Я приметил тебя, когда пришел в гимнасию, чтобы присмотреть будущих воинов. Ты тогда танцевал, — с ухмылкой произносит Чанель, и Бекхен снова покрывается румянцем, потому что в классе ему всегда говорили, что бедра у него слишком женственные и в танце ему даже среди девушек нет равных. — Хотелось бы мне еще раз на это поглядеть, — продолжает Пак, и Бекхен тушуется. Чанель с ним заигрывает или дразнит? Возможно у него такая манера общения? Он слишком откровенный, разве воины не должны быть загадочными? — Когда… когда мы начнем обучение? — переводит тему Бен. Он не может смотреть в эти темные глаза, поэтому с интересом разглядывает художника и его работу. — Думаю, на следующей неделе, когда в городе все немного успокоится. А пока готовься к окончанию гимнасии. Ткань все же немного съезжает и открывает Бекхену тазобедренную кость. Юноша торопливо прощается и выбегает под солнце, обмахивая лицо руками, словно во всем виновата жара, а не обнаженное тело Чанеля. Теперь парень уверен, что спать по ночам спокойно он не сможет, ведь одно дело видеть обнаженное тело на статуях и картинах, а другое в живую. Кажется, словно Пак Чанель пришел не из Спарты, а с Олимпа. У него совершенное тело и лицо, и если раньше Бекхен думал, что это он из мира Богов, то теперь уверен в обратном. Бен вбегает в дом со счастливой улыбкой на лице, впервые он был так близок к Чанелю, впервые разговаривал с ним и увидел то, о чем и мечтать не мог. А то, как Пак произнес его имя, отдается эхом в голове и заставляет сердце бежать быстрее, счастливо скакать и расцветать, словно недавно посаженные розы в саду. Сехун появляется внезапно, словно только и ждал возвращения своего брата. — Я вижу, ты чему-то радуешься? — равнодушно спрашивает он. Бекхен останавливается и внимательно смотрит на своего брата, который обычно разговаривал с ним, только если ему было что-то необходимо. — Что тебе нужно? — сразу переходит к делу юноша. Сехун ухмыляется и подходит ближе, кладет ладонь на грудь Бекхену. — Твое сердце стучит так часто и сильно. Ты виделся с Чанелем? Я знаю, что он пришел просить отдать тебя в ученики, и отец согласился. Ты даже не представляешь, как сильно мечтает быть на твоем месте Чонин. У него точно так же бьется сердце при виде вашего прекрасного воина, — ядовито и ревниво произносит Сехун. — И как же меня это раздражает. Ты должен отказаться, сказать, что не достоин обучаться у Чанеля, а родители Чонина попросят взять их сыночка на обучение. Тогда все будут счастливы. — Я не буду этого делать, — спокойным и ровным тоном говорит Бекхен и отбрасывает руку брата, медленно начиная взбираться по лестнице. — Мне все равно на твоего Чонина. Ты знаешь, что решение отца нельзя оспорить. Если так сильно желаешь помочь своему другу, то сам проси у отца, — Бекхен стоит почти на самой верхней ступени. Он оборачивается и на несколько секунд замечает эмоции, которые никогда не видел у брата. Боль и грусть. — Перестань бегать за своим Кимом. Для тебя все равно выберут невестку, и, скорее всего, она будет из знатной семьи. Не стоит себя растрачивать на людей, не достойных этого. Но если тебя все-таки так сильно тянет к мужскому полу, то присмотрись к Цзытао. — Цзытао? — удивленно переспрашивает старший. Бекхен уходит в свою комнату, не произнося больше ни слова. Сехун продолжает стоять на месте, он пытается вспомнить этого самого Цзытао, но кроме красивых молодых девушек и Чонина ничей образ не приходит в голову. Он разворачивается и быстром шагом направляется к саду, и там же сталкивается с высоким темнокожим рабом со смоляными волосами и такими же черными дьявольскими завораживающими глазами. Раб просит прощения и отходит назад, Сехун провожает его взглядом и только после понимает, что, кажется, это и есть тот самый Цзытао.***
Спокойный вид исчезает, стоит только Бекхену зайти в свои покои. Он зло рычит и бесконечно долго ходит по комнате. Хочется кричать во все горло и смеяться прямо в лицо Чонину, потому что Чанель его, только его. Пусть Бек для Чанеля не любимый человек, не тот, кто вызывает интерес, но совсем скоро он станет его учеником, самым близким человеком. Бек подходит к зеркалу и смотрит на себя, в яростных глазах мечется огонь, и юноша прикрывает веки, пытаясь расслабиться и успокоиться. Касается своими тонкими пальцами лба, скользит вниз по носу, обводит линию верхней губы и снова раскрывает свои глаза. Он пытается собрать свои короткие волосы в хвост, но ничего путного не получается. Возможно, юношу снова постригут перед окончанием гимнасии, и Бекхену даже не хочется это представлять. Ведь стричь волосы в Греции — признак рабства. Почему же ему постоянно стригут волосы, он ведь не раб? Хотя… он раб, раб своего сердца. Юноша гневно отбрасывает расческу и устало садится на пол. Ему никогда не отрастить волосы, чтобы заплести их в косы и уложить в пучок. Парень вспоминает о волосах Чанеля, тот ведь тоже сильно их не отращивает. И от этой мысли становится чуточку легче, чем прежде. Бекхен непременно станет сильнее, перестанет заморачиваться насчет своих волос и внешнего вида, стоит только Чанелю посмотреть на него своими карими глазами и произнести его имя еще раз. Бек обещает себе, что станет воином, сильным духом человеком, чтобы Пак гордился им, мог полностью доверять, чтобы не разочаровать дорогого сердцу человека. Наступает конец весны, когда все в Греции не просто цветет, но и медленно поспевает. Плоды на деревьях окрашиваются в яркие сочные оттенки, маня своим ароматом и вкусом. Сотни видов фруктов и овощей, рабы и сами хозяева постоянно пропадают в пышных садах и бесконечных полях, расположенных на горах. Бекхен срывает персик, который слегка давится в его ладони, сок растекается по коже. Он поглощает фрукт, пробует виноград, грушу и абрикос, хочет дотянуться до оливок, но передумывает. Срывает анемон, асфодель, гелиотроп, мяту и шалфей, создавая совсем непривычный и необычный букет. На Бекхене легкая туника, которую он туго перевязывает на талии, чтобы поднять подол намного выше колен. Он осторожно ступает в воду, которая ласково касается его пяток теплыми волнами и легкой морской пеной. Юноша шагает глубже и испытывает наслаждение, ведь в такой жаркий день вода спасительна. Бек не видел море вблизи давно, у него просто не было времени, а сейчас, после окончания гимнасии, времени стало много, так много, что парень не знал, чем себя занять. К счастью, его волосы больше не трогали и не отстригали, наверно, они выросли на несколько незначительных сантиметров, но это все равно радовало парня. Чанеля блондин больше не видел, молодой мужчина словно испарился, в стенах города больше невозможно было поймать его тень, знакомые черты на холодных мраморных статуях больше бесили, нежели вдохновляли. Резко поднявшаяся волна уносит букет из цветов и трав, буквально срывая его с тонких рук. Бекхен кашляет, ведь окатившая волна проникла в рот и в нос. Он выходит из воды абсолютно мокрым и думает, что лучше всего было бы снять тунику, а не приподнимать подол. Внезапно слышится чужой смех. Чанель стоит совсем недалеко и смеется, смотря на юношу. Смех его не раздражительный и не заносчивый, а мягкий и приятный, словно бы говорящий: «Ну, что же ты». В руках у Чанеля спелый багровый гранат, он неспешно шагает ближе. Бекхену непривычно видеть мужчину в простом хитоне со слегка отросшими вьющимися волосами. — Я тебя везде ищу, а ты, оказывается, у моря пропадаешь, — произносит Пак, все же дойдя до парня. — Кто бы говорил, — фыркает Бен. Чанель присаживается на землю и смотрит на водную гладь, по которой плывут несколько цветков и лепестков от бывшего букета. — Я готовил нам место, ты ведь последующие два года не будешь жить в родительском доме. И эти слова заставляют слегка стушеваться и потупить взгляд. Да, так и должно быть, ученики эфебии живут вместе, чтобы даже ночью при необходимости тренироваться и обучаться. Видимо, Чанель решил придерживаться норм. — Поздравляю с окончанием гимнасии. Я слышал, ты стал одним из лучших учеников. Несомненно, гордость для родителей. — Спасибо, — Бекхен также присаживается рядом, когда замечает, что Чанель изучает его тело. Ткань неприятно прилипла, словно вторая кожа, и не скрывает ничего, поэтому Беку становится вдвойне неуютно. Пак разламывает гранат пополам, а Бекхен следит за красными линиями, которые стекают по широкой ладони к крепким кистям, а там по венам вниз, к локтям и к земле. — Ты знаешь, что гранат возник из крови Загрея, или старшего Диониса*? — Загрея? — удивленно спросил Бекхен. Парень всегда любил слушать мифы о Богах, но никогда не натыкался на это имя раньше. — Сын Зевса, младенец, который взошел на трон своего отца, а потом был убит титанами, но его сердце, говорят, все еще живо, — уточнил Чанель, отдавая отломленную половину граната Бену. Парень принял фрукт, и тогда Пак обратил внимание на его тонкие и изящные пальцы. — А зерна, — Бекхен отправил в свой рот несколько зерен граната и с удовольствием зажмурился. Уголки его губ слегка окрасились в красноватый оттенок, воин смотрел на молодое лицо юноши и понимал, что никого красивее не видел, и это странное чувство, охватившее его, пугало. — Проглотила Персефона*, — продолжил Бен, уплетая горько-сладкий плод. — Я тоже много чего знаю. — Не сомневаюсь. Завтра я приду за тобой на рассвете, будь готов. Чанель торопливо встает со своего места и уходит, а Бекхен так и продолжает сидеть на месте и смотреть на гранат в своей руке, сок которого растекается красными некрасивыми разводами по руке. — Гранат — символ любви и успеха, — тихо шепчет блондин. — Ты успешен, Чанель. И… любим. Бекхен всю ночь не может уснуть, а утром собирается впопыхах. Мама долго с ним прощается, еле сдерживая слезы, братья и сестра, которые были в доме, выходят в сад, чтобы увидеть того самого Пак Чанеля. Они провожают взглядом худого на вид Бекхена, отец же стоит рядом с воином и дожидается сына. Надевает на его шею цепочку с кулоном в виде молнии и целует в лоб. Бекхену кажется, что его провожают на войну или на сражение. Последнего, самого младшего ребенка, всегда тяжело отпускать из дома. Чанель смотрит с легкой улыбкой на лице, заверяет родителей, что сделает из Бекхена невероятного воина и сильного мужчину. Бек усмехается про себя, ведь если бы они все знали, какие на самом деле у него мысли. Он идет следом за Чанелем, смотрит на его широкую спину и крепкие плечи. Волосы Пака слегка выгорели на солнце, и Бен не знает причины, но сразу же понимает, как только они доходят до нужного места. Огромный дом был окружен виноградниками. Кто же знал, что у Чанеля пристрастие к винному делу. — Дом большой, слуг нет. Придется делать все самому. Я не привык, чтобы кто-то выполнял что-то вместо меня, — Чанель впускает в дом Бекхена. Юноша с любопытством осматривает внутренний дворик. Его удивляют масштабы дома Чанеля, ведь обычно греки разделяют один дом с несколькими семьями, что в их доме тоже не исключение. А в этом здании они будут совсем одни, и это непривычно для такого небольшого Бекхена. — Ты будешь жить в андроне, я в гинекее*. — Но ведь гинекея предназначена для девушек, — немного удивленно произносит блондин. — А ты видишь здесь девушек? Это мой дом, и жить я могу в любой комнате, — серьезным тоном произносит Чанель, и Бек понимает, что сглупил. Он отворачивается и продолжает осматриваться. Оставляет вещи в своей комнате и выходит в ойкос*, где Чанель уже готовит еду. — Сначала поедим, потом начнем тренировку. Правильное питание играет важную роль в жизни воина. Тебе придется обучиться даже готовке, рабы и слуги не всегда будут опекать тебя. Бекхен внимательно следит за действиями Чанеля, понимая, что никаких поблажек ему не будет. И действительно, после недельной тренировки тело побаливает, порою даже лежать юноше больно. Чанель только посмеивается над парнем и говорит, что скоро тот привыкнет. Вечерами все же сжаливается над своим учеником и готовит тому горячую ванну, чтобы расслабить мышцы. Бен постепенно начинает вставать рано и готовить завтраки, но как бы рано он ни вставал, никогда не видел сонного и растрепанного Чанеля. Тот всегда выглядел бодро, и по утрам, пока солнце не столь сильно грело землю, ходил в свой сад и смотрел за виноградниками. Однажды Бекхен находит творение Пака в одном из темных шкафов. Темно-зеленые блестящие на солнце бутылки и глиняные сосуды были полны темно-красного сладко-горького напитка. Юноша делает глоток и удивленно смотрит на сосуд: вино идеально. Оно ласково грело изнутри и не давало никакой горечи, только легкий кислый привкус на губах. После этого, когда Пак уходил на рынок за продуктами или же продавать сделанное вино, Бекхен начал гулять по саду и пробовать виноград. Вскоре он осознает, что мужчина собрал в своем уголке разные сорта фрукта, даже те, которые были редки в Афинах. Однажды во время тренировок, когда Бекхен отрабатывал удар ногой, Чанель ловит его за щиколотку и скользит своей широкой ладонью по стопе, а после вверх, к икрам. Юноша замирает и, кажется, даже перестает дышать, ведь впервые Пак делает что-то, выходящее за рамки отношений ученика и учителя. — У тебя очень утонченные конечности. Кисти рук, пальцы, ноги. Если бы ты не был парнем, то наверняка сводил бы с ума всех греков. Возможно, даже стал бы музой для какого-нибудь писаря, — усмехается Чанель, и Бену кажется, что в его словах проскальзывает странная, непонятная эмоция, словно это ревность или же сожаление. — Однако ты также идеально подходишь для вина. — Вина? — удивляется Бекхен. Он знал, что виноград давят ногами, и порою раздумывал, кого же нанимал Пак, чтобы те создавали столь вкусный напиток. — Вино должны делать только такие тонкие и аккуратные ноги, понимаешь? — Чанель растягивает свои губы в улыбке, а Бекхен засматривается, потому что так мужчина особо притягателен. Он соглашается давить виноград. После полугода тренировок воин начинает обучать Бена пользоваться оружием. Парень удивляется тому, как легко ему теперь дается метание копья и стрельба из лука. Вечерами украдкой смотрит на себя в зеркало и понимает, что из того щуплого паренька он начал превращаться в мужчину, ведь на месте плоского живота проявляется точно такой же ровный ряд из кубиков, а ноги и руки словно бы получили силу богов. Теперь Бекхену тренироваться становится в удовольствие, он делает многое сам и без присмотра Чанеля. А по прошествии еще нескольких месяцев они с Паком выходят на море и недели три проводят на Триере*. Молодой боец впервые видит судно так близко и рассматривает с восхищением. В борту судна, чуть выше уровня воды, прорезались отверстия для нижнего ряда весел, а на верхней палубе была установлена узкая платформа, по краю которой устраивались места для третьего ряда гребцов. Общее количество весел было 170, а экипаж около 200 человек. И Бену это все напоминало муравейник, каждый занят своим делом, никого лишнего. Временами молодой боец заменял гребцов, а Чанель управлял парусами и учил этому блондина. С каждым разом учитель замечал, что его ученик становился все умелее и сильнее, он мог гордиться такими достижениями. — Красивый, зараза, — как-то говорит один из моряков, устроившись рядом с Чанелем. — Уж больно желанная добыча он, только никто не осмеливается к нему прикоснуться из-за твоего покровительства. Чанель прикрывает глаза, он прекрасно видит чужие горящие взгляды, направленные на Бекхена, и это иногда заставляет его волноваться и находиться вблизи. А порою ему самому хочется бежать подальше, потому что этот чертенок слишком соблазнительный. Его острые ключицы в открытом вороте, губы, которые еще более алые после вина, чистые искренние глаза и эти длинные блондинистые волосы, собранные в косы или в пучок, делают Бекхена желанным. Пак порою прикрывает глаза, когда не может оторвать свой взгляд от манящих бедер и ягодиц. Он считает Бена запрещенным, потому что является его учителем, соратником, тем, кто должен обучить не только военному делу, но и жизни, направить в нужное русло, а после гордиться и сражаться бок о бок. Но все, на что хватает Пака, это лишь прикрывать глаза и успокаивать себя, а потом снова смотреть и сгорать от желания. — Хоть еще раз услышу от кого-нибудь подобное, задушу на месте, — Чанель со всей своей быстротой и скоростью меняет положение и нависает над моряком, сжимая шею того. Глаза напротив наливаются страхом, а руки пытаются отодрать железную лапу воина. Бекхен взволнованно смотрит на происходящее, после того, как один из молодых, точно таких же как он, учеников указывает на потасовку. Моряки быстро утихомиривают Чанеля, и тот отпускает мужчину, а после долго смотрит на водную гладь. Теперь Бен осознает, почему многие побаиваются самого сильного и отважного мужчину из Афин. Просто потому, что внутри него зверь, энергичный и неуловимый зверь, но это его не пугает, а наоборот, только притягивает сильнее. Тренировки становятся суровее, а нагрузки больше. Бену кажется, что они вернулись в начало, ведь теперь он не мог просидеть до полуночи, засыпая с закатом. Они с Паком поедают давно собранный урожай и ждут наступления весны, чтобы в воздухе снова запахло цветами, спелыми фруктами и морем. Времена года сменяются быстро, и блондину от этого немного грустно, год рядом с любимым пролетает незаметно. Он чувствует себя свободным и наслаждается тихими рассветами и закатами, а подаренное Чанелем море и вовсе притягивает его. Если же Бек продолжит военное дело, то он непременно подастся на флот, чтобы никогда не расставаться с подарком Пака. К концу весны эфебы* должны будут давать клятву Афинам. Мужчина начинает готовить Бена к этому времени. Теперь тренировки чередовались со чтением книг и походами в разные школы, чтобы послушать ученых или философов. Бекхен давно не бывал в городе и, когда снова вступает на знакомые улицы, то с удивлением отмечает, что кроме статуй Чанеля и его картин улицы полны другими воинами, точно такими же сильными и вольными. И впервые Бену хочется, чтобы точно также красовался и он в позолоченном мраморе. В Афинах через внесение в Ληξιαρχικόν (общинная книга их дема) эфебы, в том числе и Бен, объявлялись совершеннолетними и самостоятельными гражданами. Бекхен шагает в ряду с другими учениками, чтобы дать присягу гражданина в храме Алравры. После чего имел право носить оружие, являться в суде и жениться. О последнем ему даже думать не хочется, потому что жизнь воина ему пришлась по вкусу, и теперь возвращаться в прошлую жизнь нет желания. Где-то в толпе он видит красивую свою мать в золотых украшениях с венком на голове, рядом стоит его отец. И в глазах их он видит гордость. Улыбается уголками губ и благодарно склоняет голову. Кто же знал, что совершеннолетие будет столь сладким ощущением. Приходит и его очередь произносить клятву, Бекхен смотрит твердым и уверенным взглядом на Чанеля, который стоит на первом ряду. «Я не оскверню этого священного оружия и не покину ряды моих товарищей. Я буду защищать не только то, что свято, но и то, что не свято, как один, так и вместе с другими. Я передам потомкам отечество не униженным или уменьшенным, но возросшим и в положении улучшенном сравнительно с тем, в каком я его наследовал. Я буду почитать решения мудрых. Я буду повиноваться законам, которые были или будут народом приняты, и если кто вздумает нарушить их, я не должен того допускать, и стану защищать их, все равно придется ли мне делать это одному или будут со мною другие. Я буду чтить верования».* «Буду любить тебя, несмотря ни на что. И отдам все за тебя. Ты точно Бог, ты главнее, чем Зевс, и дороже, чем Афины. Ты для меня свет и море. И ты будешь только моим», — мысленно заканчивает клятву Бекхен, все также смотря в карие глаза. Ему кажется, что Чанель понял его без слов, ведь тот точно также серьезно смотрит на него, и словно бы дает в ответ свою клятву. В этот вечер Афины снова празднуют. И Бекхен танцует, точно муза Терпсихора*. Чанель следит за каждым его движением, мысленно касается кожи юноши. Не понимает, почему вдруг стал столь одержим им. Он видит, как Бен берет в руки гранат и разламывает его, и ладони покрываются соком, который слизывается юрким язычком. Пак решает, что лучше ему уйти, хваленой военной выдержки может не хватить. Бекхен же пытается выделиться ради Пака, потому что смотреть на то, как к нему лезут женщины и все тот же Чонин, невозможно. Теперь он еще сильнее не хочет больше отпускать своего мужчину в город по делам. Новые статуи воина манят, и Бен, пока никто не смотрит, целует одну, представляя, как эти холодные губы отвечают ему, а жаркие ладони обнимают за талию и прижимают к крепкому телу. Блондин возвращается в дом Пака только под утро с бутылкой вина в руке. Чанель встречает его на пороге, но не смотрит осуждающе. — Молодость, — коротко произносит он, укладывая спать свою личную беду. Он рассматривает чужое лицо и осторожно убирает светлые пряди, которые падают на лицо, очерчивает линию носа и губ, наклоняется ближе и останавливается, потому что он видел, как эти губы касались не живой его копии. — Глупый, — шепчет Чанель и уходит из чужих покоев, оставив изнывающее от любви, боли и желания сердце. Последующие дни Бекхен ходит тихо и пристыженно. Пак заставляет его бегать по утрам в гору. Там Бен задерживается, потому что ему нравится смотреть с такой высоты на море и землю. Все кажется маленьким и не столь важным, а по возвращении в дом парень обычно понимает: что бы ни случилось, он все равно вернется к Чанелю, ибо это намного сильнее его, этот яд и сладкая мука. Бекхен стоит во внутреннем дворе и рассматривает мужчину, который не подозревает, что его ученик вернулся. Голый по пояс Пак отжимается, а после подтягивается. Бена будоражат крепкие мышцы воина, ему хочется прикоснуться к ним, поцеловать, провести языком. Хочется почувствовать запах кожи и зарыться в эти рыжевато-каштановые волосы своими ладонями. Чанель поворачивается внезапно и замечает юношу, улыбается снисходительно и тянется к своей тунике. — Виноград поспевает, нужно собрать и сделать вино. Бекхен счастливо кивает и убегает за корзинами, чтобы собрать скороспелый сорт винограда. На сбор уходит целый день, солнце нещадно греет землю, пот катится по вискам и спине. Бекхен от нетерпения несколько раз обливается прохладной водой, Пак же только смеется и говорит, что Бену надо поработать над терпеливостью и выдержкой, потому что для истинного воина это самое главное. Вечером, когда наступают сумерки, Чанель и Бекхен наспех принимают душ, чтобы очистить гроздья винограда и поместить их в огромный таз. Блондин чистыми ногами ступает внутрь и начинает топтать фрукт. Естественный сок винограда приятно холодит кожу и слегка опьяняет. Мужчина сидит неподалеку и неотрывно смотрит на юношу. На нем одна лишь туника, которая поднята довольно-таки высоко, едва прикрывая аппетитные формы. С каждым поворотом парня Чанель взглядом ловит участки обнаженной кожи и также пьянеет, только не от запаха и вкуса, а от вида. Когда Бекхен такой довольный и счастливый, он невероятно красив. Настолько красивый, что Чанель готов воспевать ему баллады, построить целый храм в честь него или завоевать чужие земли и подарить их этому несносному мальчишке. Бекхен поворачивается слишком резко, отчего его туника немного приподнимается, а Пак замирает — юноша без белья. Эрос в человеческом обличии, только крыльев за спиной не хватает. — А что, если я придумаю историю, — внезапно произносит Бекхен, смотря прямо в глаза Чанеля и заставляя того оторваться от созерцания чужого тела. — Историю? — немного удивленно спросил Пак, его голос звучал взволнованно и отдаленно, словно бы он боролся с чем-то внутри себя. Бен, довольный произведенным эффектом, сделал еще несколько кругов, интенсивнее вертя бедрами и сильнее продавливая виноград. — Миф. Точно такой же, как и дошедшие до нас. — Например, — выжидающе произносит мужчина, вставая со своего места и приближаясь к юноше. — Я начну. Родился на Земле сын Зевса с невероятными голубыми глазами и… — И белыми волосами, — перебивает его Чанель. Во всех греческих балладах и любовных рассказах воспевают золотоволосых голубоглазых красоток, коими, по сути, не могут являться гречанки. Быть может, они все воспевают именно этого прекрасного юношу, чей стан так и притягивает взгляд? — Хорошо, блондин с голубыми глазами. И стали называть его запрещенным, ибо люди не могли навредить или же помочь ему, а Боги не слышали о нем и не забирали его к себе. И жил этот человеческий Бог на земле, словно раненая птица, не мог взлететь на небо и почувствовать свободу. Не мог найти себе места среди людей. Пока… — Пока что? — Чанель и сам не заметил, как оказался настолько близко к Бекхену. Он был заворожен рассказом парня и его горящими глазами. — Пока не влюбился в сильного и смелого воина. Разгорелся внутри него огонь, и был тот огонь настолько силен, что все Боги на Олимпе плакали из-за разъяренного солнца и духоты. Захотел сын Зевса быть с этим мужчиной, навсегда ему принадлежать. Испивать вино, которое разливалось словно сладкий мед по сердцу. — А воин этот не смог устоять перед таким божеством, — шепчет Чанель. Между ними почти нет расстояния. Бекхен стоит чуть выше, поэтому без труда обнимает мужчину за шею, не разрывая с ним зрительного контакта. Прижимается всем телом и вздрагивает, когда чувствует, как горячие ладони коснулись его лопаток, а после спустились вниз, к пояснице. Чанель поднимает Бека за ягодицы, и тот оплетает мужчину своими ногами. Туника вмиг окрашивается в красноватый оттенок. Юноша осторожно прикасается к чужим губам и понимает, что сгорает в крепких руках только от одного поцелуя. Пак крепче прижимает к себе Бекхена и отвечает на его неумелые попытки поцеловать. Ему нравятся мягкие губы парня, он заводится моментально, несет блондина в его комнату, чтобы там вкусить столь спелый запретный плод. Бек не хочет отпускать мужчину, поэтому, даже когда они переместились на ложе, продолжает крепко держаться за плечи, а ногами оплетать пояс воина. Чанель отрывается от распухших и покрасневших губ и смотрит в затуманенные желанием глаза. В них столько любви и похоти, что ему кажется, будто он тонет в чужих чувствах. — Отпусти, — тихо произносит Пак. Бекхен смотрит расстроенно и все же медленно отпускает крепкую шею, расставляет ноги в стороны и отворачивает голову, с обидой поджимая горящие губы. Мужчина усмехается и внезапно целует в коленку, пальцами прикасаясь к бедрам. Руки скользят вверх-вниз, сжимают с силой аппетитные ляжки. Слышится громкий вздох воина и тихий стон юноши. Бекхен снова устремляет свой взгляд на Пака и видит, что мужчина едва сдерживает себя. Чанель утыкается носом в живот поверх туники и чувствует, как сокращаются под ней мышцы. Ладонями поднимается вверх к соскам и через ткань сжимает их. Те твердеют моментально, а гибкое тело выгибается, распаляя еще сильнее. Пак обнимает Бекхена, пока тот выгибается, и с наслаждением понимает, что это тело принадлежит только ему. Воин гладит упругие ягодицы и несильно сжимает их, разводя в стороны. После спускается к ногам, мягко губами касается икр и приподнимает правую ногу, чтобы языком слизать сок винограда, укусить выпирающую кость на щиколотке и вдохнуть смешанный запах. Бекхен теряется во времени, ему не верится, что все это делает Чанель. Это даже лучше, чем он представлял или видел во снах. Юноша приподнимается и снимает с себя тунику. Чанель смотрит голодным и восхищенным взглядом, вгоняя парня в краску. Затем нависает сверху и обдает дыханием низ живота, губами почти касаясь малиновой головки члена. Бекхен снова выгибается и вцепляется в крепкие плечи, а после тянет на себя, чтобы снять с желанного тела ненужную одежду. Пак покорно раздевается и продолжает сидеть на месте, пока Бекхен, выгнув спину и встав на четвереньки, губами касается его сосков, языком проходится по ключицам и адамову яблоку, а после кусает плечо и глубоко вдыхает. Его ладонь зарывается в волосы воина и оттягивает голову назад. Бен с удовольствием рассматривает такого открытого Чанеля, а после касается его твердого члена ладонью. Покрасневшие губы раскрываются в немом стоне, а юноша мажет влажными губами по бицепсам, второй рукой касается пресса и переходит на бока, чтобы также с силой сжать чужие крепкие ягодицы. Пак рычит и приоткрывает свои глаза, смотрит властным взглядом, отчего у Бекхена подрагивают коленки. Он спускается вниз и лижет головку большого и горячего члена мужчины. Заглатывает только наполовину, потому что больше не лезет. Чанель касается его волос и зарывается в них, а после надавливает на затылок и останавливается, ведет круговыми движениями тазом и выходит из горячего рта, размазав слюну и предэякулят по губам и подбородку. Бек не позволяет отстранить себя и снова берет в рот, с удовольствием отсасывая своему мужчине. Пак гладит его по спине, а после ложится на постели и разворачивает парня к себе. Целует влажно и мокро, до боли в губах, а после просит оседлать его, так, чтобы ягодицы оказались перед лицом. Бекхен гладит чужие ноги и играется с мошонкой, а после вздрагивает и громко стонет — Чанель проник двумя пальцами в него. Благодаря маслу они скользят легко, да и Бен временами играется с собой, представляя на месте своих пальцев член Пака. Мужчина приподнимается и целует покрасневший и раскрывшийся проход, проталкиваясь языком и пальцами еще глубже. Юноша закатывает глаза от наслаждения и ложится всем телом на воина. Соприкасаясь, чувствует гладкую и горячую кожу, улавливает аромат тела и не может больше сдерживаться, громко стонет в голос и умоляет не медлить. Чанель лишь усмехается и начинает активнее двигаться. — Ты настолько сильно желаешь меня? — шепот врезается в кожу и проникает к самому сердцу, ускоряя его биение. Бекхену кажется, что еще немного, и оно просто-напросто остановится. — Прошу, Чанель, возьми меня. Я хочу почувствовать тебя в себе, — Бен давно желал этого, и больше терпеть у него не получится. — Раз уж ты так просишь, — обольстительно произносит Пак и заставляет лечь Бекхена на спину. Смотрит на растрепанные светлые волосы, которые разметались по постели, на подрагивающее от нетерпения тело, на белую, словно мрамор, кожу, которая пахнет лучше любых фруктов и ягод, на длинные ресницы и раскрасневшиеся губы, и теряет разум. Размазывает масло по своему члену и разводит чужие коленки, смотрит на идеального для него Бекхена и медленно входит, целуя плечи и грудь, а после переходя к губам. Пак не позволяет обвить свою талию ногами, хватается за бедра и разводит их в стороны сильнее. С каждым разом начинает входить глубже и проталкиваться сильнее. Погружается полностью и замирает. Бен ведет тазом от нетерпения и горячо дышит Чанелю в висок. Чанель не знает, как влюбился в этого мальчишку, но точно уверен, что это не минутный порыв и не шепот похоти. Он с осторожностью начинает двигаться, набирая темп. Бекхен горит, его кожа обжигает, пот катится вниз, спина проезжается по твердой постели. С каждым толчком Чанель чувствует, как его мальчику становится хорошо, а после попадания по простате тот и вовсе вцепляется своими короткими ногтями в спину. Обоим слишком хорошо, обоим не до этого мира. Бекхен, кончая, пачкает их животы, а после дышит часто и громко, сжимает Пака в себе. Воин ненасытен, переворачивает парня на живот и снова входит, начиная размеренно двигаться и каждый раз проезжаться по заветной точке. Бен кончает несколько раз подряд, удивляясь выдержке своего мужчины. В последний заход ему кажется, что Чанель полностью опустошил его тело и разум. Они лежат друг напротив друга и смотрят в глаза. Юноша первым отрывается и скользит взглядом по коже Пака. Видит несколько царапин, укусов и мелких засосов. — Заживут через день или два, — как бы невзначай произносит старший, а после обнимает, крепко так и тепло. И теперь Бекхен уверен, что в пустоте той распустились пионы.***
Бекхен с уверенностью сказал бы, что в жизни их ничего не поменялось, кроме горячих ночей и Пака по утрам в его постели. Он меряет внутренний двор шагами, пока дожидается возвращения мужчины из города. Тот появляется спустя четверть часа с корзинами спелых фруктов и прочей едой. Бек ловит персик, брошенный Чанелем, и пробует его на вкус. Сок растекается по подбородку и спускается по шее к ключицам, заставляя воина терять рассудок. Он сокращает расстояние и крепко прижимает к себе парня, чтобы целовать его кожу и слизывать сладкий сок. — Знаешь, я бы хотел, чтобы и мои статуи стояли на улицах Афин, — как-то произносит Бекхен, пока они отдыхают после тренировки. Чанель удивленно смотрит на парня. — Ты мраморными статуями и яркими холстами останешься в памяти жителей. Тебе будет подражать будущее поколение, тебя будут изучать на уроках истории, а что я? — Ты думаешь, эти статуи доживут до следующего поколения? Таких как я в Элладе тысяча, а, может, и две, чего только стоит Спарта. Им незачем будет вспоминать и изучать какого-то очередного воина. Они будут вглядываться в эти бездушные глаза и думать, что делать людям в Элладе было нечего, — усмехается и поднимается с места, чтобы согреть воду для купания. — Как же нечего? Это искусство, наше продолжение, — Бекхен вскакивает с места. — Пользы от него не так много, — отвечает Чанель, чем еще сильнее злит Бена. — Как это нет? Ты! Ты ничего не понимаешь, как только ты живешь с таким мировоззрением?! — А что, по-твоему, я должен был умереть? На поле битвы, Бекхен, поверь, не до искусства. — Выходец из Спарты, тебе никогда не понять учения Афин, — бросает юноша перед тем, как закрыть за собой дверь и уйти из дома. Пак провожает его расстроенным взглядом, потому что сколько бы сил он ни вложил в тренировку, а воспитать настоящего воина у него не получилось. Он присаживается на ступеньку и смотрит на закат, который розовым оттенком окрасил небо. И только после этого мужчина вспоминает, что через несколько дней состоятся Олимпийские игры, на участие в которых он записал Бекхена. Бен не возвращается домой двое суток, хотя уже утром первого дня сожалеет о случившейся ссоре. Юноша понимает, что погорячился и сказал, не подумав, а ведь и вправду, откуда ему знать, о чем думают герои их земли. Иногда, когда Чанель крепко спал, Бек разглядывал его в темноте, пальцами разглаживал нахмуренные брови и прижимался сильнее, когда Пак во сне начинал бормотать или же вздрагивать. Для Бекхена мужчина стал смыслом жизни, и, засыпая в одиночестве в своем родительском доме, ему так не хватало горячего тела, крепких объятий, долгих разговоров, родной улыбки и теплых очей. — Наверное, Чанель был огорчен и расстроен, — бубнит Бек, идя из города в их с Паком дом. Однако добраться до дома у него не получилось, гонцы на конях неслись то сюда, то туда, а когда один из них остановился и сказал Бену поторопиться к морю, почуял парень неладное. Бекхен, наверно, так быстро и торопливо никогда не бежал. Он слышал на днях, что на границе снова неспокойно, но не думал, что солдаты из Афин опять будут сражаться. Когда блондин добежал, корабли уже отчаливали от берегов. Он суетливо смотрел по сторонам, слышал, как бешено бьется его сердце в груди, и случайно выловил любимого на одном из кораблей. Бекхен готов был бежать в море и просить забрать его с собой, но вместо этого он стоял на месте и смотрел на Чанеля, а тот, кажется, не видел его, потому что раздавал приказы на палубе. И все же напоследок мужчина посмотрел на берег, чтобы среди небольшой толпы людей увидеть своего мальчика, который плакал. Впервые за все время плакал и не стыдился своих слез. Бен стоял на берегу долго, пока корабли окончательно не исчезли из вида. На сердце его назревала буря. Он винил себя, что потерял два дня, которые могли быть последними в их жизни, винил в том, что так отправил Чанеля на войну и не сказал главных слов. Позже Бекхен узнает, что Пак записал его на Олимпийские игры, которые были перенесены из-за неспокойного времени на землях. Он крепко прижимает свою ладонь к груди, потому что Чан до последнего в него верил. И, возможно, хотел, чтобы Бен добился всего сам, чтобы его мраморные статуи заслуженно украшали город. Непременно юноша добьется высот, и учитель будет гордиться своим учеником. Блондин ухаживает за садом, продолжает свои тренировки, а по вечерам, когда даже воздух застывает и тишина накрывает Афины, он просит Бога вернуть ему своего любимого. Вернуть в целости и сохранности, вернуть его с победой. Молится и верит, ждет и продолжает любить. И сквозь тысячи морей отважный воин чувствует чужую веру и любовь, которая заставляла его двигаться вперед. Внезапно в один из дней возвращаются два корабля с мертвыми телами. Бекхен в смятении рассматривает кровавые безжизненные лица, впервые понимая, насколько страшна и сурова война. Когда он узнает о том, что на флот набирают молодых воинов и эфебов, то самым первым стремится попасть в список, но его отец запрещает трогать сына, и корабли снова уплывают без Бека, а тот печальным взглядом провожает их. Обещает себе, что тайком отправится на следующих кораблях к любимому и поможет ему, станет щитом и опорой. После долгих раздумий блондин отправляется к отцу, чтобы побороться за свое счастье. Отец его встречает за накрытым столом вместе со всей семьей. Бекхен смотрит на мать, которая похорошела и выглядит настоящей Богиней, затем переводит взгляд на отца, впервые замечая несколько седых волос на его голове. — Я хочу остаться с Чанелем, — начинает Бекхен. Отец усмехается и продолжает разговор со своим старшим сыном. Мать с тревогой смотрит на младшего и глазами просит уйти, но Бек стоит упрямо. — Я люблю его, и он меня тоже. Мне не нужно никакое наследство и никакие богатства, я лишь хочу быть с ним по возвращении. — Ты настолько уверен в ваших чувствах? Уверен, что он не играл с тобой? Уверен, что сможешь пережить позор, когда узнают, что ты сам лично решил лечь под мужчину и всю жизнь провести с ним? — с каждым словом тон голоса повышается. Отец Бекхена злится, но в то же время понимает, что удержать младшего сына ему не по силам. Юноша кивает и хмурит свои брови, сжимая кулаки. Все члены семьи удивленно смотрят, а после кто-то шепчется между собой, а Сехун напрягается, потому что отец точно теперь запретит ему оставить Цзытао рядом с собой. Тишина затягивается, и Бекхен решает, что ему больше нечего сказать. Он уходит, оставляя частичку себя, зная, что не сможет забыть родных и всегда будет посещать их в своих снах. А ведь на войне Чанель точно также теряет близких себе людей, товарищей и друзей. Он живет отдельно от родителей в чужом городе, но продолжает быть сильным и независимым. Бекхен восхищается своим мужчиной, восхищается и с тревогой ждет возвращения кораблей.***
Утром, когда солнце едва поднимается с гор, корабли все же возвращаются, принося с собой победу. Чанель, как только ступает на землю, направляется в дом, удивляя этим людей. Ведь обычно воины должны зайти в город и показать всем, что они живы и победа в их руках. Бекхен терзает себя переживаниями и горечью. Ему становится тяжело вставать по утрам, спокойно спать по ночам. У него появляется странная апатия к занятиям и саду. Он понимает, что только с Чанелем чувствует себя свободным и счастливым. И пусть это неправильно, но Бекхен ни за что больше не отпустит Чанеля. Пак заходит в дом и напряженно застывает. Слишком тихо и мрачно, словно бы никто здесь уже не живет. Но стоит ему только ступить во внутренний двор, как на него нападают и прижимают к земле. Бекхен услышал, как открылись ворота, поэтому притаился. Он подумал, что в дом проник вор, и никак не ожидал увидеть под собой Чанеля. Мужчина морщится: Бек приложил его прилично, и полученные ранее раны снова дали о себе знать. Бен вскакивает, помогает любимому подняться и сесть, смотрит с тревогой, а после обнимает крепко. Он не может поверить в то, что Боги вернули ему возлюбленного, что именно Чанель сидит перед ним и смотрит все таким же теплым и заботливым взглядом. И пусть он немного ранен, Бекхен непременно его вылечит. — Я люблю тебя, — шепчет юноша, крепко прижимаясь к чужой груди и чувствуя частое биение сердца. Ладони вцепляются в спину сильнее, а тело начинает мелко дрожать. Бек просит себя не плакать, но остановиться не может, а Чанель словно бы все понимает и без слов, мягко гладит его по волосам и целует в висок. — Как же твоя семья? — шепчет он после долгих минут молчания. Бекхен выпрямляется и смотрит на старшего. Замечает на любимом лице новые линии, а в глазах усталость, смешанную со счастьем. — Я рассказал им все и попросил дать разрешение, но не все так гладко. Поэтому теперь… я могу носить твою фамилию? — осторожно спрашивает Бек, заставляя Чанеля расхохотаться и сильнее прижать юношу к себе. — Я дома, Бекхен.