***
Когда они достигают поместья, дымчато-серые тучи выпускают из своего плена настырную луну, которая тут же заливает своим светом всю площадь. Кожа у Хоук отливает мертвенной белизной, и Варрику отчаянно хочется обмануть самого себя, свалив все на вездесущие серебряные лучи. Обмануться не получается. Сглотнуть вставший в горле ком тоже. Они заходят внутрь. Тут же бросается под ноги мабари, суетится рядом управляющий, заламывает руки служанка… «Потом, всё потом», — думает Варрик и целеустремленно затаскивает Хоук на второй этаж. Уже наверху до него доносятся команды, произнесенные тихим, чуть хрипловатым от пролитых ранее слёз голосом Авелин. Становится немного легче. Он усаживает магессу на кровать и наконец находит в себе силы посмотреть ей в лицо. Первое, что бросается гному в глаза, — крепко сжатые в линию бескровные губы, те самые губы, яркие, полные, что твои вишни, изгибавшиеся в лукавой улыбке губы… Варрик с трудом скользит взглядом выше, минуя прямой нос и полные щеки с разводами сажи и каплями засохшей крови. …Глаза у Хоук пустые и безжизненные, словно блестящее золото за одну ночь потускнело и покрылось пылью. Она медленно моргает, но всё ещё не становится собой. У Варрика по хребту медленно и липко струится полоска страха. Кто-то приносит таз с водой и чистые тряпки. Гном рад любой возможности занять руки, чтобы перебить неприятное ощущение, но на пути возникает Изабелла, которая мягко, но настойчиво выставляет его за дверь. Уходя, Варрик оборачивается. Хоук не плачет.***
Когда Варрик приходит в себя, от поленьев в камине остается только призрачное напоминание в виде пепла да золы. «А останется ли что-нибудь от нас, Хоук?» — вопрошает он у пустоты в приступе напавшей тоски. «О, только посмотри на себя, Тетрас! Становишься сентиментальным на старости лет?» — пустота хохочет, и Варрику даже не надо закрывать глаза, чтобы вспомнить, под каким углом красивый рот Хоук изгибается при улыбке и сколько крошечных лучиков-морщинок отходят при этом от её глаз. Варрик вздыхает и оглядывается. В особняке он бывал достаточно редко, — магесса любила обшарпанную роскошь его номера в «Висельнике» гораздо больше подлинной роскоши собственного дома, — но это не помешало ему в очередной раз подметить занятную особенность, проявлявшуюся здесь даже больше, чем в других местах. Хоук была везде. На столе среди разбросанных листов бумаги, перьев и чернильниц, на каминной полке, заставленной побрякушками и статуэтками, среди раскиданных ремесленных материалов, в тяжелых сундуках, в учетных книгах — всё в этом зале несло на себе отпечаток её присутствия, и Тетрас был готов поклясться Бьянкой, что и в остальных комнатах было так же — такой уж Хоук имела эффект. Куда бы она ни пошла, где бы ни находилась, с кем бы ни присутствовала — эта крупноватая, низкая женщина как-то резко занимала собой все свободное пространство, умудряясь затмить всех прочих представителей их колоритной компании. Хоук. Хоук, Хоук, Хоук… Варрик усмехается. В такие моменты ему казалось, что вся его жизнь с недавних пор вращается вокруг только одной персоны, но потом находились какие-нибудь срочные дела, требующие его немедленного присутствия, Тетрас вспоминал, кто он такой, и иллюзия развеивалась. А потом приходила Хоук, и Варрик снова ловил себя на том, что не может оторвать от неё глаз. Он невольно качает головой. Да, эта активная, легкая на подъем, саркастичная женщина притягивала, влекла его… но он никогда не хотел быть её спасательным кругом. Возможно, это было трусливо. Скорее всего, это было малодушно. Варрику было плевать. Варрик точно знал, что если сильная, несгибаемая Хоук откроется ему настолько, чтобы позволить видеть свою боль, свою слабость… Воздух в его легких кончится прежде, чем он успеет вымолвить хоть слово. Тяжелая поступь Авелин эхом разносится по холлу. Легкие шаги Изабеллы кажутся совершенно бесшумными, но Тетрас знает, что пиратка слишком сильно устала, чтобы это было правдой. Ривейни вяло машет рукой и уходит. — Ты ей нужен, — отрывисто и тихо говорит капитан и следует за подругой. Слуги давно разошлись, мабари каменной статуей сидит под дверью своей хозяйки. Варрик остается один.***
Когда Варрик заходит, только робкая полоска от рассветного солнца пробивается из-под плотных тяжелых гардин. Хоук сидит на кровати, переодетая в домашний халат, лицом к ярко горящему пламени камина. Её длинные каштановые волосы вопреки обыкновению распущенны, — Тетрас видел её такой всего пару раз — руки, покоящиеся на коленях, сжаты в кулаки, плечи и голова опущены. На его появление она не реагирует. Варрику неловко. Варрику тяжело. Варрик знает, что единственное, что он может предложить ей сейчас — это отсутствие жалости, потому что жалость — слишком низкое, слишком недостойное чувство для кого-то вроде Хоук. Поэтому Варрик просто подходит и молча садится рядом. Тишина между ними повисает прозрачной паутиной. Шелестящее скользит по комнате время. Полоска света на полу становится больше. — Я действительно виновата… В том, что не смогла её спасти? — хриплый, надломленный голос Хоук режет пространство, как ржавый меч новые доспехи. — Нет, конечно, нет. Никто не виноват, — терпеливо, как маленькому ребенку, отвечает Варрик. Магесса поворачивает к нему лицо. Они сидят близко — настолько близко, что гном может без труда рассмотреть мельчайшие неровности, морщинки и шероховатости на её коже. Золотые глаза Хоук долго что-то ищут в его собственных, чуть более темного оттенка, а когда находят, губы её начинают мелко дрожать. Хоук всю трясет от рыданий, она прячет лицо в ладонях и горбит спину еще сильнее. Варрик легонько похлопывает её по плечу; у него самого на душе скребут кошки размером с драконлингов. Простых прикосновений оказывается недостаточно, и через минуту он уже крепко прижимает женщину к себе, и проклятое расхождение в росте невероятно мешает, но какая, к демонам, разница, если в его руках Хоук — живая, несчастная, отчаянно нуждающаяся в поддержке Хоук? — Тшш, родная, тшш, моя хорошая, — бессвязно, бессмысленно шепчет Варрик, гладит магессу по спине, путается руками в водопаде волос, неизвестно, кого хочет успокоить больше — себя, её, обоих?.. Скоро слезы высыхают, но они сидят, вцепившись друг в друга, еще какое-то время. Хоук пахнет молоком с медом и цветочным мылом. Варрик отстраняется первым. Ласково заправляет растрепанной магессе прядь волос за ухо, неторопливо сползает с кровати. Хоук молча провожает его взглядом. — Варрик, — негромко зовет она, когда гном почти достигает двери. — Спасибо. — Мои двери всегда открыты для тебя, Хоук, — так же тихо отвечает Тетрас. — Как и мои — для тебя, — женщина горько усмехается, уверенная, что её слова уже не будут услышанными. Когда Варрик закрывает за собой двери особняка, в Киркволле окончательно наступает утро.