золото в венах

Жгучая нега ползет по венам, растекаясь до тыльной стороны ладони едва заметным слабым синим, и Тодороки устало закрывает глаза на это, упорно игнорируя. Очередная уловка организма, призванная сыграть ему на нервах и вымотать остатки рассудка окончательно, чтобы свести и без того вымученный разум в самый темный угол клетки сломанных о колено надежд. Мидория старательно прячет руки под длинными рукавами и плотными перчатками, оправдывая это маскировкой уродливых шрамов как последствий причуды и отчаянно цепляясь за краешек одежды, чтобы не слетело, надеясь, что никто не увидит под ней едва различимого сияния. Ему просто очень стыдностыдностыдно. И почему-то страшно. Ведь это же у Тодороки — господизачем — начинают светиться изгибы вен, которые он даже не старается неловко спрятать за спину, и Мидория нервно искусывает губы в мясо, находясь в школе и буквально задыхаясь от напирающего на легкие воздуха. Тодороки думает, что это какой-то сбой, — божепожалуйста, пусть думает, Мидория совсем-совсем не хочет, чтобы тот знал о том, что человеком, который ему предназначен, является этот неуверенный — пока еще не — герой номер один, которого хочется не обнять — нет, одолеть, победить, может, даже сломать. Мидория просто не вынесет холодного взгляда Тодороки, который пронизывает до самого хребта по скелету, не выдержит реакции на всю эту определенную сверху чертовщину, Мидория умретумретумрет. Но и Тодороки без него тоже. Тодороки, возможно, в некоторой степени флегматичен по отношению к судьбе и прочей ереси, что так активно долбит ему мозг всю эту жизнь. Хотя нет, даже не так. Он ее ненавидит. Потому что если безобразный шрам на пол-лица — это судьба, если неотвратимо навязанные отцом чужие мечты — судьба, если ненавистно-приятный зуд в венах, от которого лезть прямиком на стенку хочется, — судьба, то судьба определенно сосет в худшем борделе Японии. Тодороки понимает, что что-то не так, когда Мидория не появляется в школе целый день, а потом с перебинтованными руками заваливается в класс, подстрелено улыбаясь и всячески шутя, что Исцеляющая Девочка скоро будет обращаться к Бакуго за списком ругательств в его сторону. Тодороки понимает, что в тот день он как будто что-то потерял, и это что-то для него очень-очень важно, но он не понимает, что именно. Потому что он дышит, ест, говорит и, в принципе, нормально существует, но отчего-то совершенно несчастлив и, как хрустальная ваза, разбит. Тодороки понимает, что, возможно, в этом виноват Мидория, но признавать до последнего не хочет. Мидория же понимает, что прятаться всю жизнь он не может. Осознает, что сказать Тодороки он все же должен, потому что тот совершенно не тупой и когда-нибудь (если не сейчас) до него обязательно дойдет. Говорит себе, что нужно перестать бояться, что Тодороки — не тот, кто будет осуждать или изменять предрешенное, что бежать от него так же бессмысленно, как и бежать от самого себя. Во всяком случае, он хочет в это верить. Вот только Мидория мастер спорта по бегу от проблем. Ну хоть где-то первый. Мидория хочет стать героем, хочет побеждать злодеев с улыбкой на лице, но не может победить даже себя. Что это за герой такой? Поэтому он остается после уроков в кабинете, взглядом прося Тодороки не торопиться, и тот серьезно кивает, сосредоточенно складывая учебники в сумку и с особой скрупулезностью рассматривая ручки и неоновый синий на кисти. Урарака уходит последней. Мидория вздыхает и разматывает бинты. Мидория говорит: — Прости. Мидория говорит: — Это я. Мидория говорит ещё много чего, заваливая Тодороки словами с ног до головы и заламывая пронизанные светящимися нитями и испещренные шрамами пальцы, но Тодороки не слушает. Он слышит. Тодороки думает, что это странно, потому что Мидория такой растерянный и неуверенный, но хочет стать таким великим, и это совершенно не вяжется между собой. Лучший маяк в вопросах других людей, он загнанный в угол потерянный мальчик, когда дело касается его, и этот парадокс определенно будет мешать ему жить. Тодороки не хочется, чтобы Мидория дальше копался в себе, зря лишь размешивая грязь, а ещё Тодороки хочется просто быть счастливым. Поэтому Тодороки обнимает внезапно заткнувшегося Мидорию, прижимая его к себе аккуратно, и Мидория льнется к чужой груди, тихонько всхлипывая в последний раз. Тодороки говорит: — Все хорошо. Тодороки говорит: — Теперь я рядом. И Мидория правда верит. Тодороки думает, что судьба, возможно, и не очень заслужила место в борделе. Тодороки будто получил одну из очень важных деталей пазла, и ему на душе так чудесно, что отрывать носа от пахнущих вишней волос Мидории нет желания от слова «совсем», да и он бы скорее умер на месте, чем отпустил его прямо сейчас. Тодороки, наверное, впервые в своей жизни может сказать, что определенно точно счастлив, и это невероятно сильно сбивает с толку, но он отмахивается, стараясь не разрушить это хрупкое чувство. Мидории кажется, что он может сейчас летать, и он смущенно приоткрывает один глаз, подозревая, что где-то поблизости спряталась Урарака с ее невесомостью, но нет. Это что-то внутри него, и это что-то норовит преодолеть гравитацию, унося Мидорию далеко-далеко за пределы вселенной. И Мидория живетживетживет. У них ниточки вен начинают отливать чистейшим золотом, и Тодороки видит в этом нечто прекрасное; считает, что золотой — потому что Мидория как огромное сияющее солнце, и Тодороки плавится под его лучами и тоже на солнце становится похожим. Они друг от друга тают, как весенний снег, и Мидория задается вопросом, почему же, господипрости, он так боялся забрать свой кусочек счастья в этом отчего-то сумасшедшем мире, ведь Тодороки такой теплый-теплый, несмотря на весь его вечный лед, и Мидории с ним так хорошо. Тодороки называет Мидорию своим золотом только один раз, но Мидории хватает и этого. Мидория для Тодороки, на самом деле, дороже любых банковских слитков, и тот это знает лучше самого Тодороки, видя аккуратно завязанные слегка подпаленной красной лентой коробочки с едой за обедом и теплые пушистые шарфы холодным весенним утром. Тодороки думает, что судьбе, в принципе, можно подарить место на троне, и он собственноручно готов расшить ее мантию витиеватыми золотыми узорами, исколов руки в кровь грубыми иглами, и ему не будет жалко потратить ни свои нервные клетки, ни целые состояния. Потому что настоящее золото не лежит в банках и маминых шкатулках с драгоценностями вроде той, что Тодороки бережно хранит под кроватью в своей комнате. Потому что для него золото есть только в венах Мидории. И это золото он хранит в самом надежном сейфе во вселенной. Тодороки хранит Мидорию в своем сердце.