Прикосновение розы

      Ужин намечался самый обыкновенный. Ортега вошёл в «Ящеррицу», насвистывая новый хит феи Светомилы. Очередная история жертвы во имя любви наталкивала на ироничные мысли, но мелодия неожиданно понравилась. Нав обвёл взглядом полупустой зал, удивлённо хмыкнул и направился к столику, за которым сидел комиссар.       — Не помешаю?       — Нисколько. Я как раз обнаружил, что забыл пригласить вас составить мне компанию, — Сантьяга улыбнулся, — и вот вы здесь.       — Привычка угадывать ваши желания работает безотказно.       — Жаль, что ваши редко угадаешь.       — Это лишнее.       Ортега сел напротив. Мелькнула мысль о приятных совпадениях. Серьёзных встреч сегодня не планировалось — собираясь в город, он позволил себе небольшую вольность в образе: галстук ярче обычного, другой одеколон, костюм на тон светлее. Судя по одобрительному взгляду Сантьяги, получилось неплохо.       — Рассказывайте, — потребовал комиссар. — Случилось что-то интересное?       — Только послушайте: «Триктрак, переставляю фишки, как ты, какой пустяк — что я теряю, кроме пустоты? Любовь разлетается стаей диких птиц».       — Меня не было в Тайном Городе всего полтора дня…       Это прозвучало как укор, но тем особенным тоном, которым Сантьяга давал добро на глупые шутки. Ортега почти улыбнулся в ответ, но рядом возник официант, а потом вспомнился вопрос, который волновал гораздо сильнее, чем желание продолжить разговор ни о чём:       — Ваша мысль уже обрела форму?       — Не совсем. Я вышел проветриться.       Комиссар редко увлекался разработкой арканов настолько, чтобы не покидать пределов Цитадели, но уж если на день-другой закрывался у себя в апартаментах, то непременно стоило ждать чего-то необычного.       — Понимаю.       — Уже соскучились?       — Как видите.       — Пока я вижу только одно: вы отлично выглядите, — Сантьяга вновь окинул его взглядом. — Даже рискну предположить, что сюда вас привело некое случайное, но крайне приятное знакомство.       — Увы. Моей единственной целью был ужин.       — Вам ведь не нравится, как здесь готовят.       — Не настолько, чтобы я прошёл мимо.       Ортега не обманывал, но порой именно честные ответы наталкивали собеседников на ложный след. Сейчас комиссар предположил, что отвлекает его от личных дел. Основания сделать такой вывод были: действительно, по будням в это время заведение Птиция чаще всего выбирали либо деловые партнёры, либо влюблённые — и сегодня Ортега по всем параметрам больше подходил под вторую категорию.       «Если бы эта встреча оказалась…»       Он остановил ненужную мысль на середине. В те времена, когда что-то подобное ещё было возможно, для свиданий в Тайном Городе выбирали совсем другие места. Например, рыцарь, сидевший тремя столиками левее, никогда не повёл бы даму сердца в трактир. Максимум, на что он мог рассчитывать, чтобы не оскорбить семью возлюбленной, — это недолгая встреча в саду, а то и вовсе разговор через ограду.       Спутница рыжего была хороша. Молодая чуда в скромном красивом платье. Её переполняло чувство любви, такое яркое и чистое, что Ортега ощущал его, не прилагая усилий. А ещё она так очаровательно волновалась, так ждала заветных слов…       Рыцарь вёл себя как бревно. Пытаясь скрыть мандраж, он что-то с жаром рассказывал, едва удерживаясь от судорожных взмахов руками.       «Идиот, зачем ей твои подвиги? Лучше сразу предложение делай».       В том, что намерения у него самые серьёзные, сомнений быть не могло. Огромная, размером с ладонь, красная роза из оранжереи Малкавианов говорила об этом без слов.       Цветы масанов славились тем, что даже срезанные могли не увядать месяцами. Магия крови и что-то вроде тайны клана. Ортега не вдавался в подробности, а сами Малкавианы отшучивались, что всё зависит от силы чувств между влюблёнными. Была и другая причина, почему розы считались особенным подарком: их цена. Суммы, выложенной за один-единственный цветок, хватило бы на оплату банкета в лучших ресторанах Тайного Города.       Жаба, возникшая на горизонте, едва не убила весь романтический настрой — Ортега вспомнил один букет, который ему довелось видеть своими глазами. Он никогда не поверил бы, что нав способен выбросить на ветер столько денег, но реальность оказалась невероятнее самых смелых фантазий. Полуторагодовой запас магической энергии при умеренном расходе. Оборудование лаборатории для личных нужд. Небольшая военная кампания Тёмного Двора.       — Ортега, — с весёлой укоризной произнёс комиссар, — это было так давно, что уже даже неприлично вспоминать.       — О чём вы?       — Скорее, о ком. Об одном моём помощнике, который меняется в лице каждый раз, когда видит розы Малкавианов.       — Ничего не могу с этим поделать.       — Напомните-ка, сколько простояли те цветы, что вы не поленились собрать?       — Долго, — ответил Ортега. — Лет тридцать, наверное. Помню, что они погибли в пожаре вместе с другими вещами, но точный год уже не назову.       — Тридцать лет, — менторским тоном произнёс Сантьяга. — Можете представить, сколько стоили бы затраты магической энергии известных нам Источников, если бы кому-то вдруг пришло в голову поддерживать столько времени жизнь срезанных роз?       — Даже представлять не хочу.       — А чего хотите?       Вопрос прозвучал как шутка, но перед глазами вдруг вспыхнул алый цвет, а пальцы как наяву ощутили мягкость лепестков. Как в плохих романах, что-то внутри предательски дрогнуло, мысли смешались, и Ортега пробормотал совершенно серьёзно и невпопад:       — Наверное, снова испытать что-то подобное. Настолько же сильные чувства.       — Разве влюбиться — такая большая проблема? — удивился Сантьяга. — Никто вам не запрещает.       — Я имел в виду немного не это. То есть, это, конечно, только… — Ортега понял, что зря пустился в объяснения, однако продолжил, — не с кем-то ещё. Меня полностью устраивает то, что есть. Что было. Другого я бы не хотел. Но нельзя же родиться дважды.       Взгляд комиссара, глубокий и абсолютно нечитаемый, смутил окончательно. Они не говорили об этом всерьёз с тех пор, как расставили все точки на «i». Случалось, шутили между собой. И сегодня разговор казался лёгким, пока кое-кто не сболтнул лишнего.       Неловкой паузы не вышло — принесли ужин. Когда проворный официант вновь удалился, Сантьяга коснулся бокала с вином, примирительно улыбаясь:       — Родиться нельзя, тут вы правы.       «А где же тогда ошибаюсь?» — подумал Ортега, но вслух сказал только:       — Приятного аппетита.       — И вам, — ответил комиссар.       Каждый уделил внимание своему блюду, но помощника не покидало тягостное ощущение, что разговор следовало закончить иначе. Ортега ел, почти не чувствуя вкуса, и вспоминал.       Первое близкое знакомство, когда Сантьяга только присматривался к молодым навам, которые могли бы вписаться в его команду.       Пугающее понимание, что чувства выходят не только за рамки симпатии — что это даже не банальная влюблённость.       Безуспешные попытки предотвратить катастрофу.       Немыслимая близость.       Любовное безумие.       Полный п… провал.       Ортега плохо помнил подробности. Во-первых, тогда он действительно был немного не в себе, во-вторых, с тех пор прошло немало лет. Одержимость толкала на странные поступки: они с Сантьягой почти не расставались, ничтожно мало спали, могли жить друг у друга месяцами, обнимались при любом удобном случае и занимались любовью в самых немыслимых местах. Ругались, мирились, размазывали врагов.       «Как в сказке».       Так совпало, что Тайный Город переживал не самые спокойные времена: почти подряд в Зелёном Доме сменилось девятнадцать королев. Междоусобицы не смогли остановить даже объединённые усилия Нави и Чуди. Пришлось просто принять всеобщий хаос как данность и ждать, когда у людов закончатся силы. Но было весело. Во всех смыслах.       Правда, для Ортеги до сих пор оставалось загадкой, как в тот период, поэтически прозванный летописцами «тридцатью годами слёз», Тёмному Двору удалось выиграть сорок семь масштабных сражений, не уступавших «Лунной фантазии». Сантьяга был так увлечён личной жизнью, что смотрел на происходящее сквозь пальцы. Советники едва не метали молнии, а он только отмахивался, говоря, что знает своё дело получше некоторых иерархов. Князь хранил молчание.       Задним числом Ортега понял, что, наверное, только непоколебимое спокойствие повелителя Тьмы и несерьёзные выходки комиссара смогли уберечь Тайный Город от катастрофы. Вокруг царил хаос: мелкие военные столкновения уже никто не считал, а стычки на улицах стали обыденным явлением. Случалось, Ортега выходил из дома утром с целью перекусить в трактире за углом, а возвращался через неделю — едва живой, порой без какой-нибудь немаловажной части тела, но с трофеями и победами, половину из которых одержал, не приходя в сознание.       А потом всё как-то резко успокоилось: и в Тайном Городе, и в личной жизни. Наступил период затишья, тоже в своём роде прекрасный. Пришёл черёд задуматься о долге перед Семьёй. Во время смуты Ортега отлично себя показал, и никто уже не сомневался, что такой молодой нав может с полной уверенностью считать себя вторым после комиссара воином в Тёмном Дворе. Даже Бога не отрицал этот факт, хотя и ворчал. Тогда-то и состоялся разговор с Сантьягой. Безумию следовало остаться в прошлом. Всё, что можно было себе позволить — это спокойные, ровные отношения, не мешавшие общему делу. Со временем даже они как-то поблекли, превратившись скорее в крепкую дружбу и лишний повод для шуток.       Никто не возражал, не жаловался, не таил обиду. Просто вдруг повеяло безвозвратно ушедшим, и невыносимо захотелось туда вернуться.              В Цитадели Ортега попрощался с комиссаром, но отправился не к себе, как планировал, а вниз, где находились залы для тренировок и многочисленные полосы препятствий, где до мельчайших деталей воссоздавались естественные условия. Это позволяло ученикам подготовиться к первым настоящим боям, а гаркам — не расслабляться круглый год.       Ортега понял, что никакой поединок не сможет вернуть ему душевного равновесия — требовалось что-то бессмысленное и беспощадное. Например, полоса препятствий повышенной сложности, которую даже Сантьяга не всегда проходил от начала до конца.       — Ого, какие лица, — за пультом управления дежурил Бога. — Зачем пожаловал?       — Девятая свободна?       Второй помощник присвистнул. Между собой гарки ласково называли её «Страной неукротимой страсти». Сам Бога предпочитал вариант «Блядские топи» и, в общем-то, не сильно грешил против истины.       — Свободна. Неудачный день?       — Вроде того.       — А уезжал такой красивый…       — Тебе-то что?       — Переживаю. Неужели нашлась женщина, которая тебе не дала?       — При чём тут какая-то женщина?!       — Так это был мужчина?       — Бога, — с чувством произнёс Ортега, — даже если это был весь чудский Орден с вассальными семьями, какая разница? Просто открой мне девятую!       — Ладно, ладно. Уже и пошутить нельзя, смотрите-ка, — проворчал старый приятель. — Дуй к своим русалкам. Там быстро поймёшь, как был неправ, променяв моё общество на этот сомнительный досуг!       Уже переодевшись, Ортега стоял в темноте подготовительного блока и ждал. Проверка системы, вывод големов из спящего режима, активация ловушек — всё это требовало времени. По-хорошему, и ему следовало заняться чем-то полезным: сделать небольшую разминку или хотя бы дыхательные упражнения.       «Приготовься».       Вместо этого в мельчайших подробностях вспомнился тот пожар. Один из артефактов, купленных у Матара Хамзи, оказался бракованным: вышел из строя сам и затронул другие, два или три взорвались. Огонь распространился мгновенно, и соваться туда было глупо. В оранжево-красном пламени вспыхивали ярко-синие отблески с фиолетовым отливом — верный признак, что горели не только обычные вещи, но и магические, а значит, шарахнуть могло чем угодно в любой момент. Самое ценное лежало в хорошо защищённых тайниках, а большая часть того, что уже сгорело, была застрахована. И всё-таки, Ортега едва не бросился в горящий дом.       Его удержали. Он не обратил внимания, кто, — до боли в глазах всматривался в пламя, даже сам не до конца понимая, что надеется там увидеть, что должен спасти. Подоспевший маг из дежурного арната сложил «Успокоение бури», и пожар прекратился за считанные секунды. «Холодное дыхание» — и пепел остыл. «Прочный воздух» — и сгоревшие перекрытия больше не грозили упасть на головы. Можно было войти, чтобы вынести всё уцелевшее.       «Не всё».       …Розы. Розы Малкавианов, исчезающие в огне…       Раздалось тяжёлое гудение. Голос Боги из динамиков объявил полуминутную готовность.       …Вот нежные, с лёгким ароматом лепестки касаются кожи. Он ведёт цветком по обнажённому телу…       Ортега сглотнул.       …Сантьяга закрывает глаза, отдаваясь во власть почти невесомого прикосновения. Это приятно — до дрожи во всём теле, до затмения разума, до полной потери ориентиров во времени и пространстве. Он стонет, и Ортега едва удерживается на грани, но продолжает ласкать его розой. Одной из множества. Сколько их здесь разбросано? Несколько сотен, не меньше…       «Ненормальный. На всю голову больной. Сантьяга. И я не лучше».       В нос ударил резкий, тяжёлый запах тухлой воды.       «Сконцентрируйся».       Чтобы пройти девятую до конца, следовало максимально отрешиться от всех лишних мыслей. Или окончательно пойти в разнос. Но о последнем мудрые наставники умалчивали, справедливо полагая, что взрослый нав, прошедший боевую подготовку, в состоянии сам понять о себе такую простую вещь.       Ортега сделал шаг и уже через полминуты забыл, что до входа сюда у него вообще были какие-то проблемы.              Тридцать девять минут спустя он снова оказался в подготовительном блоке. Пальцы ещё дрожали от последнего боевого заклинания. Ортега смертельно устал, промок до нитки, но всё-таки чувствовал себя лучше, чем до полосы препятствий. Кое-что прояснилось в голове. К тому же, ни один из големов «Утопленница» на этот раз его не достал. Баррага считал их главной изюминкой этого испытания. Чем их считали гарки, не стоило и вспоминать.       — Всем бы такие неудачные дни, — донеслось ворчание из динамиков.       Ортега отмахнулся. Сейчас он хотел только одного: поскорее попасть в душ. Да и Бога всё равно не мог услышать ответ — разве что прочитать по губам.              Только постояв под горячей водой и проведя затем короткую медитацию в прилегающей к раздевалке тёмной комнате, Ортега позволил себе вернуться к мыслям о прошлом. Как ни крути, тех ярких эмоций не хватало. Даже в спокойные времена, когда не было нужды искать забвения в страсти.       «Может, мне так везло в самом начале, потому что я любил и был любим? — думал Ортега, одеваясь. — Я ведь ничего тогда толком не умел».       Он как раз возился с галстуком, когда в раздевалку ввалилась молодежь. Закончилась одна из общих тренировок. Поздоровавшись, навы продолжили прерванное обсуждение.       — Ортега, — намеренно громко спросил один из них, — правда, что ты меньше чем за час прошёл девятую?       — Правда, — тут скрывать было нечего.       — Откроешь нам свой секрет?       — На то он и секрет.       — А как же пример молодому поколению?       «Хорош пример, ничего не скажешь».       — Нет лучшего примера, чем комиссар, — ответил Ортега вслух. — Его рекорд — тридцать две с половиной минуты.       Гарки похмыкали, поворчали на тему гнусного характера «Утопленниц» и, наконец, скрылись в душевой. На самом деле, гордиться результатом мог любой, кто прошёл девятую до конца, поэтому расспросы были уместны. В Цитадели считалось дурным тоном лезть в чужие дела и тем более обсуждать их, но так уж получалось, что все друг про друга всё знали. Внимательные глаза, чуткие уши и сообразительные мозги помогали навам делать правильные выводы безо всяких сплетен.       Когда-то такая осведомлённость всерьёз задевала. Теперь Ортега подумал, что зря переживал. Никому не пришло бы в голову упрекать его романом с Сантьягой, а те замечания, что отпускал в сердцах Бога, случались в моменты, когда смолчать уже не представлялось возможным, и были адресованы скорее комиссару. Они касались не личной жизни, а общих дел.       Возвращаясь к себе, Ортега так и не смог припомнить ничего по-настоящему едкого, хотя Бога славился своим острым языком. Мысли о том разговоре с Сантьягой оказались гораздо тяжелее. Не было сказано ничего обидного, они даже не поругались, просто расставили всё по местам, словно обсуждали интригу и военную кампанию, а потом разошлись.       «Сколько лет я убеждал себя, что поступил правильно? И ведь думал, что убедил».       В этот час по территории Цитадели почти никто не ходил — во всяком случае, из тех, кто успел определиться с планами на ночь. Минуя в сумерках тихие скверики и пустые дорожки между корпусами, Ортега всё глубже погружался в себя. Не существовало аркана, возвращающего в прошлое, но он упрямо начинал тот вечер с Сантьягой снова и снова, искал другие слова и с каждым разом понимал, что непоправимо ошибся.       Секс без прежней откровенности быстро утратил остроту. Сейчас можно было честно признаться себе, что сильнее самых жарких объятий волновали те редкие моменты, когда они разговаривали наедине, не отгораживаясь друг от друга шутками и дежурной вежливостью. Самая отвлечённая тема становилась интересной, и даже время текло как-то иначе.       «Ортега, какой же ты идиот».       Входящий вызов от комиссара прервал поток воспоминаний.       — Ортега, вы сильно заняты?       — Нет. Говорите, что нужно сделать.       — Нужен всего лишь ваш совет.       — Прямо сейчас?       — Если это возможно.       — Вполне.       — В таком случае, жду.       «Интересно, что произошло?»       Сантьяга редко спрашивал совета, если разрабатывал какой-то аркан. Чаще просто предлагал посмотреть, нет ли нестыковок в теоретической части, к которой не питал особой любви. В самом дурном расположении духа он просил эту самую теоретическую часть подвести, чтобы первый советник от него, наконец, отстал и включил разработку в программу испытаний.       Ортега улыбнулся. Даже в Цитадели многие были уверены, что комиссар Тёмного Двора безупречен во всём. Помощникам доводилось видеть иное. Но от осознания, что Сантьяга не всесилен, уважение только росло.              Ортега поразился количеству бумаг, ровным слоем покрывавших все обозримые поверхности в гостиной. Судя по исчёрканным черновикам на полу, мысль, завладевшая умом комиссара, прошла долгий, местами безрезультатный путь.       — Постарайся ничего не задеть и не перемешать, — прозвучало вместо приветствия.       — В этом бардаке?       — Разве это бардак? Всё просто лежит на своих местах.       — Повеяло философией Доминги.       — Только не говори, что лишь сейчас заметил наше сходство.       От неожиданности Ортега даже моргнул.       — Дамы и господа, — улыбнувшись точь-в-точь как предсказатель, Сантьяга закрыл дверь, — утешительный приз «Открытие тысячелетия» достаётся первому помощнику комиссара Тёмного Двора!       Его взгляд, лишённый рабочего холодка, завораживал и совсем немного укорял. Обычно Ортега закрывался, но сегодня просто не смог — так хотел снова поддаться чарам, лишённым всякой магии. Во всяком случае, навы это магическим воздействием не считали.       В домашней одежде Сантьяга выглядел не менее элегантным, чем в привычных дорогих костюмах, и таким притягательным. Ортега «случайно» задел его плечом, пытаясь обойти очередной жестоко перечёркнутый лист бумаги.       — Просто наступать можно, — помощника развернули в сторону стола. — Садись, я выписал основное, хочу, чтобы ты высказал мнение. Возьмешься сразу или начнёшь с кофе?       — М-м-м…       — Может, что-то покрепче? Ты взволнован.       — Был на тренировке. От кофе не откажусь.       Сантьяга вышел. Повесив пиджак на стул, Ортега снял галстук, сел и медленно выдохнул. Плечи до сих пор покалывало от прикосновения. По телу разливалось хорошо знакомое тепло. После боевой магии всегда тянуло в постель, и с этим ещё можно было справиться, а вот настроение Сантьяги оказалось в прямом смысле ударом ниже пояса. Ортега мгновенно уловил лёгкую отрешённость, против которой редко мог устоять. Пытаясь прогнать наваждение, он упрямо мотнул головой и подвинул к себе несколько листов, густо покрытых иероглифами.       «Нужно хотя бы попытаться».       Осилив примерно двадцатую часть первой страницы, Ортега признался себе, что это безнадёжно. Он не понимал написанного. Даже не пытался понять. Опускал веки — и на их обратной стороне цвели алые розы. И это было прекрасно.       — Если не идёт прямо сейчас, не мучайся, — Сантьяга поставил перед ним чашку и по привычке сел на край стола. — Тут нужна ясная голова.       — Тогда лучше подождать до утра.       — Усердно тренировался?       — Девятую прошёл, — Ортега сделал глоток чёрного, горячего кофе.       — Если прошёл, то настроение другое должно быть.       — Оно было.       — Куда же делось?       — По дороге потерялось.       — Вот как, — Сантьяга кивнул сам себе. — Что всё-таки случилось?       — Просто… накатило.       — Вижу. Рассказывай.       Ортега тяжело вздохнул.       — Я сегодня лишнего сказал.       — Это уж точно. Я редко жалею, что иерархам Тёмного Двора не подобает опускаться до такой глупости как банальная дуэль, и последнюю тысячу лет — в основном из-за твоих слов, Ортега.       Голос звучал грустно. Возразить было нечего. За лёгким прикосновением пальцев к скуле последовало тяжёлое молчание.       …Сделать движение в ответ. Поймать горячую ладонь, поцеловать в самый центр. Провести языком и слегка прикусить кожу. У него такие чувствительные руки, он с ума сходит от самых простых ласк…       Приносить извинения? Только не за это.       — Придумай что-нибудь небанальное.       — Есть одна идея, — Сантьяга отстранился. — Вернувшись из «Ящеррицы», я кое-что вспомнил. Те розы… Помнишь, ради интереса мы положили один цветок в тайник?       — Тайник? Да, верно. Я и забыл.       — Я тоже. Розы, что ты хранил у себя, в полной мере утолили моё любопытство, но сегодня думал об этом и вспомнил.       — Ты…       — Я нашёл ту шкатулку. Посмотрим, что стало с цветком?       Что-то такое блеснуло в его глазах, отчего Ортегу передёрнуло.       — Зачем? И так известно, что мы обнаружим.       — Если знаешь, что увидишь, то почему боишься?       Сантьяга склонил голову к плечу. Теперь Ортеге достался спокойный, тяжёлый, ничего не выражающий взгляд. Показалось даже, что из чёрной глубины смотрел кто-то другой, или, может быть, что-то другое — в конце концов, в классической магической теории было принято считать, что Тьма сочетает в себе свойства живой и неживой материи.       — Я не хочу в этом убеждаться.       — Бежать от настоящего положения вещей очень глупо и опасно. Я вынужден поставить условие, — Сантьяга наклонился и произнёс, коснувшись уха губами: — Если сегодня ты был искренен, открой эту шкатулку вместе со мной.       Он не стремился причинить боль или отыграться, просто хотел помочь сделать то, на что сам Ортега так и не смог решиться до конца.              Тяжёлая деревянная шкатулка с резными стенками опустилась на стол. Сантьяга повторил пальцами незамысловатый, но очень популярный в то время узор. Улыбнулся неожиданно грустно и тепло.       — Ванесса Малкавиан тогда предупредила меня, — припомнил он, — что её розы — подарок, который следует дарить только будучи полностью уверенным в ответных чувствах. Без взаимности цветы сразу увянут, не пройдёт и часа.       — Выходит, чтобы они цвели, любви одного недостаточно?       — Увы.       — Я не знал.       До последнего дня розы продолжали благоухать. Ортега так к ним привык, что даже не задумывался, почему. Сказать по правде, он всегда считал, что дело было в исключительном мастерстве садовницы и желании угодить комиссару Тёмного Двора.       Сантьяга произнёс короткое заклинание. Осталось приподнять крышку шкатулки, однако он медлил.       — Ну? — Ортега не выдержал.       Он хотел покончить с этим как можно скорее.       — Что бы мы там ни увидели, ты должен знать, что дорог мне и сейчас.       — Сантьяга, ты издеваешься? При чем тут это? Будь реалистом.       — И в чём же, по-твоему, заключается реализм?       — В том, что мы увидим прах. Или остатки гнили. И вовсе не потому, что кто-то кого-то когда-то разлю…       — А если нет?       — Что «нет»?       — После раскола среди масанов Витторио Бруджа и Аглая Треми оказались по разные стороны, но роза, которую епископ подарил своей возлюбленной, увяла только в день, когда он умер.       Иногда Сантьяга был так до боли знаком, что просто невыносим. Романтическая история не тронула сердце Ортеги, потому что он тоже прекрасно помнил тот день и последний бой Витторио. Проклятый Бруджа едва не отправил обратно во Тьму двоих гарок!       — Там был целый куст, который рос в горшке, — проворчал Ортега.       — И непрерывно цвел четыреста восемь лет.       — Всё равно прошло уже гораздо больше времени.       Движение было быстрым, а молчание — очень долгим. Ортега не мог поверить глазам: алая роза выглядела так, словно пролежала в шкатулке несколько минут, и даже источала едва уловимый аромат.       — Возможно ли это?       Сантьяга молчал. Ироничное выражение лица сменилось удивлением напополам с грустью. Как будто он встретился с чем-то неизбежным, но правильным, с чем-то, что согласился безоговорочно принять. Ортега хотел сказать, что это необязательно, но слова застряли в горле, хотел отвернуться, но не нашёл сил. Когда он впервые задал себе вопрос, имеет ли право на любовь того, кто тысячи лет назад поклялся принадлежать только Нави, то сразу понял, что едва ли сможет принять правильный ответ, но всё-таки попытался.       …Отношения между навами редко остаются тайной. Тайна всегда в другом…       Как во сне Ортега протянул руку и коснулся алых лепестков.              Когда Сантьяга сморгнул, возвращаясь к реальности, Ортега едва успел увернуться от захвата. Язык не поворачивался назвать это объятием, учитывая приложенную силу и эмоции, среди которых романтическое чувство было далеко не самым ярким.       Ещё одна попытка.       И ещё.       — Да стой же! — пришлось схватить его самому, но с таким же успехом Ортега мог сдерживать лавину. — Если совет по теории нужен тебе сегодня…       — Совет по теории подождет. Не могу… как вспомню тебя… в этих розах…       — Сколько их было-то? Никогда не спрашивал.       — Разве ты не все пересчитал?       — За кого ты меня принимаешь?       Одежда полетела на пол.       — Тысяча роз, — губы встретились в поцелуе, — чтобы не выпускать тебя из объятий тысячу лет.       Ортега закрыл глаза, прижимаясь к Сантьяге обнажённой кожей, чувствуя его жар и желая только одного: продлить прикосновение так, чтобы дойти до грани.       Оказавшись возле дивана, они опустились прямо на черновики.              Язык скользил по губам и проникал в рот, касаясь зубов и его собственного языка. Никому другому Ортега этого не разрешал. Просто брезговал. Но Сантьяге было позволено всё. Нежные, неспешные прикосновения ладоней дарили почти забытое удовольствие. Из глубин снова поднималось чувство, которому не было названия. Страсть, слишком тёмная и тяжёлая даже на его навский вкус. Мало кто мог принять её, не испытав холодного ужаса, но Сантьягу она заводила даже сильнее ответных ласк. С самой первой встречи он делал всё, чтобы до неё добраться, и в день, когда тысяча роз Ванессы Малкавиан укрыли собой спальню молодого помощника, это впервые удалось.       …Цветы повсюду, в глазах рябит от алого, и Ортега словно сходит с ума. Он целует Сантьягу без счёта, ласкает до изнеможения, берёт несколько раз подряд, но всё равно не может утолить жажду близости, а тот не просит остановиться — напротив, стоит лишь немного отвлечься, дразнит и набрасывается сам…       Они потеряли счёт времени. Ортеге казалось, всё вместила одна ночь. Бога, постучавший в дверь его дома в разгар очередного любовного упражнения, скорбным голосом сообщил, что представители Люди и Чуди требуют от Тёмного Двора объяснений, почему комиссар проигнорировал ряд важных мероприятий и не появляется в Тайном Городе уже четвёртый день.              Сантьяга подмял под себя оставшиеся на диване черновики.       — Не хочешь перебраться в спальню? — Ортега лёг рядом, опёршись на локоть.       — Зачем?       — Чтобы не спутать всё окончательно, например.       Взгляд упал на лист бумаги, на котором было нарисовано несколько перечёркнутых октаграмм и схема движения двух потоков энергии по разным траекториям.       — Аркан для магов прикрытия?       — Для ближнего боя.       — Времени не хватит.       — Можно сократить.       — В этом и заключалась твоя мысль? — догадался Ортега.       В голове моментально сформировался вывод, подкреплённый классическими теориями, почему это невозможно, но Сантьяга не оставил ни одного шанса его озвучить. Губы встретились в поцелуе, а потом в тишине прозвучала просьба, за которой забылось всё.              — Повернись, — сказал Ортега, водя цветком по своей щеке.       Ему нравилось ощущение — и послушный Сантьяга нравился тоже. По приказу он приподнялся, упёршись в диван локтями и коленями. Ортега повторил розой изгиб его спины: невыносимо медленно провёл вдоль позвоночника от ягодиц до шеи. Улыбнулся, услышав первый нетерпеливый вздох.              Прикосновение не прерывалось: очертив плечи, он неторопливо двинулся вниз, спускаясь зигзагами, нарочно задевая чувствительную кожу на боках, замирая на пояснице, долго обрисовывая ягодицы, прежде чем дотронуться розой до внутренней стороны левого бедра и будто бы случайно мазнуть по члену.       …Настоящее и прошлое. Белое и алое. Упоительное безумие, в котором большинство Малкавианов проводят жизнь. «Не так плохо, как видится в здравом уме? — смех Сантьяги будоражит темноту. — Дорого бы я отдал, чтобы эти розы стали причиной, а не следствием». Он так открыт, что почти беззащитен, и касаться его всё равно что падать во Тьму…       Отбросив цветок в сторону, Ортега продолжил губами и языком.              Утро застало их в спальне. Они лежали, уже скорее дурачась, чем целуясь, и Ортега не мог поверить, что столько раз уходил отсюда без слов любви, всего лишь вежливо простившись. Он провёл пальцами по синякам на плечах и шее Сантьяги — только расцветающим и тем, что уже поблекли, — по припухшим губам, прижался, получая в ответ столь же крепкое объятие, чувствуя чужое тело как своё и радуясь этому почти забытому ощущению.       Хотелось продлить это ещё хотя бы на полчаса, но глаза сами собой закрылись, и перед ними поплыли первые неясные образы.              — Уже и забыл, как ты любишь поспать.       Замечание вырвало Ортегу из самой гущи магического эксперимента. Пытаясь вернуться в ускользающее видение, он накрыл голову подушкой, откуда пробормотал:       — А я вспомнил, почему перестал здесь оставаться.       — Считай, что пристыдил. Но всё-таки тебе пора просыпаться, иначе мы не успеем позавтракать и обсудить мой аркан. В час я должен выехать. Сейчас половина…       — …первого?       — Не преувеличивай мою жестокость.       Ортега выглянул из укрытия. Электронные часы показывали «11:32». Сантьяга стоял, прислонившись к дверному косяку, уже в костюме и при галстуке. Сегодня он отдал предпочтение более светлым тонам в одежде и одеколону, который Ортега недолюбливал.       — Где завтракаем?       — В гостиной.       — В чём тогда подвох?       — Сегодня без подвоха, — Сантьяга даже не пытался скрыть улыбку.              От бардака не осталось следа. О вчерашнем вечере напоминали только закрытая шкатулка и небольшая стопка бумаг на столе. Отдельно лежал краткий конспект на трёх листах.       — Вчера был другой, — заметил Ортега.       В гостиную он вышел в халате, но при виде магических формул по привычке заговорил самым серьёзным тоном.       — Ночью появились новые идеи. С утра я переработал аркан уже с их учётом.       — Представляю, что получилось.       — Ты зря иронизируешь.       Ортега едва не ляпнул про монотонные занятия, помогающие найти решение сложной задачи, но вовремя опомнился. То, что подходило для разговоров с Богой или «ласвегасами» совсем не вписывалось в утро после удивительной ночи.       — Привычка.       Сантьяга вежливо улыбнулся, садясь за стол. Всё возвращалось в привычную колею. Ортега посмотрел на шкатулку.       «Там ли роза?»       Ему вдруг представилось, как она сгорает в первых солнечных лучах и осыпается пеплом вроде того, что оставался обычно от самих масанов, застигнутых рассветом. «Купание в лучах славы» — отвратительная смерть. Помощник комиссара Тёмного Двора знал это как никто другой. Он отложил записи в сторону и переставил свой стул вплотную к стулу Сантьяги. Передвинул посуду и приборы. Сел, прижимаясь плечом…       …И всё-таки зажмурился, получая объятие в ответ. Губы коснулись его уха.       — Пообещай, что больше не повторишь такой глупости.       — Тогда мне придётся повторять другую, — открыв глаза, Ортега поймал руку Сантьяги, уже нырнувшую под халат.       — Можешь начинать.              Сорок минут спустя, покончив с горячим пирогом, Ортега налил кофе и взялся за конспект. Читая краткое изложение сути нового аркана, он хмыкал, предвкушая грядущую словесную баталию комиссара и первого советника. Сантьяга бросал вопросительные взгляды, но молчал, зная, что лучше не отвлекать.       Сама идея нескольких потоков энергии, действующих в рамках одного аркана и направленных по разным траекториям, была стара как мир, но в данном случае не подходила по весьма прозаической причине: во время сражения магу банально не хватало времени, чтобы сотворить что-то подобное и при этом уцелеть.       В ближнем бою всегда побеждала скорость. Именно поэтому на протяжении тысячелетий и опытные воины, и самонадеянные молодые умы выбирали арканы, которые складывались за доли секунды. «Шаровая молния», «Эльфийская стрела», «Дыхание дракона», «Чёрная плеть» — и ещё десяток названий, которые были у всех на слуху. Прямые и точные однонаправленные удары. Простые как деревянный стул. Маги прикрытия могли позволить себе покрасоваться и сложить какой-нибудь «Шипящий звездопад». Гарки в гуще сражения — нет.       Сантьяга пытался предложить своеобразный компромисс. По его подсчётам выходило, что среднестатистический воин Тёмного Двора способен сложить аркан, который создаст два потока магической энергии — нестабильных, существующих короткое время, но при этом разнонаправленных, не потратив на это больше секунды. Дело оставалось за малым: доказать, что заклинание не выйдет из-под контроля и не размажет самого бойца. Допивая вторую чашку, Ортега прикидывал, на какие известные допущения можно сослаться. Картина складывалась безрадостная: он, конечно, мог изложить мысль Сантьяги в духе академических трудов, но никак не придумать несуществующие магические теории.       — Ты уверен, что аркан будет работать?       — Ортега, он работает, — Сантьяга развел руками. — Я провёл несколько испытаний. Ничего сложного. И при этом отличная вещь для тех, кого зажали в кольцо.       Вспомнились «Лунная фантазия» и давка, в которой остро не хватило чего-то подобного. Половины потерь удалось бы избежать, будь у гарок место, чтобы просто развернуться.       — Да, первый поток раскидает всех, кто не успел закрыться, — согласился Ортега. — Второй обойдёт половину магических защит.       В бою он и сам предпочитал самую примитивную «Прямую завесу».       — На практике всё легко, а только возьмусь за теорию, как получается какая-то ерунда, — Сантьяга бросил раздражённый взгляд в сторону стопки черновиков. — Я смогу повторить это сам, смогу показать тебе, но чтобы аркан могли использовать все гарки, нужно простое и понятное объяснение.       — Может, обратиться за советом к сведущим умам?       — Я даже уже слышу, как их обладатели произносят слово «профанация». Ортега, чему ты улыбаешься?       — Извини, но слово очень подходит.       Сантьяга сверкнул глазами.       — Хотя схема хороша, — Ортега коснулся листа с двумя октаграммами: одна была вписана в другую, а вдоль линий плотно лепились иероглифы, — похожа на цветок, я видел что-то подобное у мастера Инеги. Могу показать ему, если ты не возражаешь.       Сантьяга задумался и после минутного размышления ответил:       — Пожалуй, сделаю это сам. Инега — достаточно эксцентричный маг и действительно может мне помочь. Спасибо, что напомнил о нём.       Времени оставалось мало. Не больше пятнадцати минут. Ортега вновь посмотрел на схему аркана, понимая, что сам едва ли додумался бы до чего-то подобного. Смелая мысль, опасный ход, попахивающий безумием результат… Гениальный ум.       «Я восхищаюсь им столько, сколько живу».       — Во сколько ты освободишься?       — Эта встреча не из тех, что заканчиваются быстро, — Сантьяга со вздохом поправил галстук. — В Торговой Гильдии не любят расставаться с деньгами, сам знаешь. Думаю, мы закончим часов в пять, а потом придётся ужинать с Биджаром.       — Вечером я уже буду в зоне Кадаф.       — Значит, заберу тебя после дежурства.       — Зачем?       — Покатаемся по Москве, — подмигнул Сантьяга, поднимаясь.       «Ещё крем-брюле мне купи», — подумал Ортега, едва удержавшись от того, чтобы закатить глаза. Но сама идея неожиданно понравилась. Даже слишком. Однако оценить масштабы бедствия он смог только после поцелуев на прощание.              ***                     — Срань, — резюмировал Бога.       — Что? — Ортега решил, что задремал и ослышался.       — Был на испытаниях нового аркана, — пояснил напарник. — Впечатляет. Хорошо, что комиссар его придумал, а не какой-нибудь гений из другой семьи.       После консультации с Инегой и многочасового спора с первым советником Сантьяге пришлось кое-что доработать, но суть осталась прежней: первый поток веером расходился в стороны, снося всё на своём пути в радиусе полутора метров, второй двигался по спирали, деформируя живую и частично неживую материю. Время построения аркана колебалось от одной до полутора секунд. Многовато, но всё-таки лучше было иметь в запасе такой сюрприз, чем погибнуть в общей свалке.       — Да, — согласился Ортега, возвращаясь в приятный полусон, — нам повезло.       — Знаешь, как Сантьяга его назвал? «Прикосновение розы»! О чём он только думал, хотел бы я знать.       — О чём-то приятном?       — По-твоему, разрыв печени или кровоизлияние в мозг — это приятно?       — Не очень.       — Ортега, — на лице Боге появилось странное выражение, — с тобой точно всё в порядке?       — Хочешь поиграть в детектива?       — Нет. Иначе мне придётся задуматься о твоей личной жизни, а я, знаешь ли, предпочитаю её не замечать.       Ортега не стал язвить в ответ. Всю прошлую ночь и три предыдущих, что не были заняты делами, они с Сантьягой развлекались, как могли, да и за пределами спальни не упускали случая подать друг другу какой-нибудь дурацкий любовный знак. Приятное помешательство захватило их с головой, и оба надеялись, что это надолго.