Глупый

       Чуя готов заплакать от обиды, чувствуя, как ставят на колени, как руки заводят за спину и связывают, как вжимают лицом в подушку и беспорядочно касаются эрогенных зон, чтобы создать иллюзию внимания. Он кусает нижнюю губу, зажмуривается и не позволяет себе показывать, что это действительно приятно. Потому что главное не то, как с ним обращаются, а кто именно это делает.        Почувствовав несильный удар по бедру, Чуя вскрикивает и утыкается лицом в подушку, кусает её. Тело начинает дрожать от ещё нескольких последующих ударов, а в голове у Чуи крутится единственный вопрос:        Почему он ещё здесь?        Ему приходится перебороть себя, чтобы не начать возмущаться, кричать и пытаться вырваться, уйти отсюда прочь и никогда больше не возвращаться в эту проклятую квартиру, насквозь пропахшую кровью и перекисью водорода. Всё происходящее Чуе не по душе от слова «совсем», но он терпит, понимая, что это единственный способ, с помощью которого возможно удержать Дазая около себя.        Жить своими мечтами и ложными надеждами, конечно, можно. Чуя это прекрасно понимает, как и то, что подобный образ жизни принесёт вместе с собой боль и невероятные страдания. И он готов терпеть только ради того, чтобы видеть лицо Дазая каждый день, чтобы не узнать когда-нибудь, что этот суицидальный идиот умер от собственной руки. — Не молчи, — раздаётся шёпот прямо над ухом, обдавая скулу горячим дыханием.        Чуя приоткрывает глаза и периферией зрения видит растрёпанного и покрасневшего от возбуждения и духоты Дазая. Это, наверное, самое лучшее, что видел Чуя за всю свою жизнь, что заставляет жалеть об отсутствии возможности рассмотреть напарника получше.        Еле заметно кивнув, Чуя выпускает ткань изо рта и принимает очередной удар, вскрикивая. Он прекрасно знает, что Дазай сейчас расплывается в самодовольной ухмылке. Ему не требуется даже видеть его, чтобы понять настолько очевидную вещь. Всё-таки он знает своего напарника «от» и «до». — У тебя красивый голос, Чуя, — ласково-ласково произносит Дазай и гладит Чую по изогнутой спине, касаясь связанных рук.        А сам Чуя не знает, как нужно реагировать на подобный комплимент, поэтому лишь приглушённо стонет из-за необычно нежного прикосновения к волосам.        Дазай не даёт ему право выбора, лишает возможности свободно двигаться и возражать. Он просто пользуется его мягкостью и чувствами, пока собственное сердце до сих пор бьётся совершенно для другого человека.        Этот человек состоит из принципов и старомодных моральных устоев. Именно поэтому Дазай сейчас с Чуей, а не с ним. Именно поэтому он предпочитает делать больно Чуе, чтобы забыть о том, что у самого в груди зияет дыра. Ему нравится унижать напарника и чувствовать власть над ним, понимая, что никто больше на этой планете не сможет сломать его так, как он. — Дазай…        Карие глаза пытаются отпечатать в памяти каждую деталь, даже капельки пота, что скатываются по лбу Чуи. Они наблюдают, исследуют и запоминают, чтобы их обладатель смог воссоздать этот образ в голове ещё сотни, тысячи раз. Ведь у него так редко получается увидеть именно такого Чую: сломанного, наслаждающегося его прикосновениями, томно шепчущего его имя, готового на всё… — И волосы мягкие, — еле слышно шепчет Дазай, зарываясь пальцами в рыжие пряди и потянув на себя. Чуя морщится и шипит, снова кусает губы, когда на самом деле хочется закричать.        Отступать назад становится поздно в момент, когда Дазай шуршит позади обёрткой презерватива и касается ягодиц влажными тонкими пальцами. Чуя тяжело дышит и хватает ртом воздух, дёргает связанными руками в тщетной попытке порвать ненавистные бинты. Он пытается думать обо всём на свете, но никак не о Дазае, что вот-вот войдёт в него, словно это был один из тех странных и самых лучших снов.        У Чуи всё тело дрожит от прикосновений Дазая, а с губ непроизвольно срываются стоны. Он жадно хватает ртом воздух, пока Дазай удобнее устраивается и скользит членом между ягодиц, дразня. Чуя готов поклясться, что всё тело горит самым настоящим пламенем. Ему хочется, чтобы это никогда не прекращалось, несмотря на то, насколько сейчас противно от самого себя. Ведь они оба знают, для чего вообще нужен этот секс.        Крик, медленно перерастающий в судорожный стон, заполняет комнату, Чуя дёргается в руках Дазая, шепчет его имя дрожащими губами и не обращает внимания, насколько сильно рука сжимает его локоть. Эту боль нейтрализует наполняющее всё тело удовольствие, пробегающее по нему, словно электрические разряды. Если бы Чуя был в более удобной позе, то его обязательно бы подбросило над кроватью.        В волосы снова зарываются пальцы, сжимают, после чего следуют несколько грубых толчков. Чуя чересчур громко стонет, радуя слух Дазая, и подаётся бёдрами назад, прося большего. Сейчас он может забыть о том, что совсем скоро Дазай будет выгонять его за дверь.        Толчки возобновляются, становятся более грубыми и ритмичными. И Чуя готов растечься по кровати, потому что ему это нравилось. По крайней мере, это лучше, чем ничего.        Дазай ударяет его по ягодице, вырывая из горла хрип, и сильнее вжимает лицом в подушку. Становится нечем дышать, стоны приглушаются, но Дазай словно ничего вокруг себя не замечает, прикрыв глаза и заботясь только о собственном удовольствии, не прекращая двигаться внутри Чуи. Он томно стонет и забывает даже о своих чувствах к другому человеку, который в сотню раз лучше него самого и никогда не посмотрит в его сторону, не позволит даже коснуться своих губ. И где-то на периферии сознания Дазая мелькает мысль, что лучше он будет трахать собственного напарника, влюблённого в него по уши и готового на всё, лишь бы не отпускать от себя ни на шаг, чем останется наедине с болью и страхом. Дазай, кажется, соткан из боли и страха.        Воздух в лёгких подходит к концу, и Чуя дёргается, давая знать, что вот-вот задохнётся. Дазай это замечает и перемещает руку с головы Чуи на подушку, наваливаясь на него и утыкаясь носом в тонкую шею с оставшимся на ней кожаном чокере, который так и хотелось оттянуть зубами, разодрать к чёртовой матери. — Дазай, блять, — бормочет Чуя, подаваясь навстречу грубым и глубоким толчкам, желая насадиться на член напарника сильнее, почувствовать его внутри себя лучше. И уже не волнует ничего, даже собственные запутанные чувства.        Дазай обхватывает его талию одной рукой, сильнее прижимает к себе и кусает в плечо, будучи раздражённым из-за того, что не удосужился снять с напарника рубашку. Кажется, он издаёт приглушённый рык и толкается внутрь настолько глубоко, насколько это вообще возможно.        Как же он сейчас боится простонать чужое имя. Ему кажется, что после этого Чуя не подпустит его к себе, пускай они оба и так знали правду. Кажется, что это будет уже чересчур.        Больше всего Чуе хочется, чтобы Дазай поцеловал его. Хотя бы один чёртов раз. Почему он просто не может сделать вид, что ему не всё равно на разбитого в дребезги напарника, который отдаёт ему всего себя без остатка?        Терпеть становится невозможно. Чуя дёргается, чувствуя, как собственное возбуждение уже невыносимо, и зовёт-зовёт-зовёт Дазая, готовый сорвать голос. Он может произносить это имя сколько угодно. — Пожалуйста, Дазай, — шепчет Чуя и судорожно стонет, потому что Дазай замедляется, мучает его. — Пожалуйста…        Одного взгляда на покрасневшего и возбуждённого до предела Чую хватает для того, чтобы Дазай потерял голову. Он обхватывает член напарника и начинает буквально вбиваться внутрь хрупкого тела, стараясь надрачивать сходящему с ума Чуе в такт толчков. Единственное, что хоть немного отрезвляло и напоминало им обоим о том, что всё происходящее — реальность, — скрип кровати под ними и громкие шлепки бёдер друг об друга.        Не проходит и пары минут, как Чуя вскрикивает и кончает в руку Дазая, дрожа всем телом и сжимаясь вокруг его члена. Он не обращает внимания на то, как Дазай с долей отвращения вытирает руку об его живот. Он чувствует лишь разливающееся внутри тепло и это единственное, о чём сейчас хочется думать.        Чуя хрипит, когда Дазай наваливается на него. Он рухнул на кровать и пытался отдышаться, хватая ртом воздух, что было достаточно трудно с тяжёлой тушей на себе. К счастью, вскоре Дазай перекатился на другую сторону постели, стянул использованный презерватив и потянулся за сигаретами на прикроватной тумбочке. А Чуя может только завидовать способности напарника двигаться после подобного.        Он прикрывает глаза, слышит, как чиркает зажигалка, и в голову тут же ударяет запах сигарет. Безумно хочется курить. — Развяжи меня, — просит Чуя хриплым голосом и приоткрывает глаза, наблюдая за тем, как Дазай выдыхает ядовитый дым. И он безумно красивый сейчас.        Как только руки освобождаются от бинтов, Чуя аккуратно садится, чувствуя боль в спине, затёкших руках и, главное, заднице, и тянется за сигаретой. Ему сейчас необходимо покурить.        Он затягивается так, словно в последний раз в жизни, и прикрывает глаза, шумно выдыхая. Голову тут же забивают мысли о том, что сейчас он примет душ, после чего Дазай выставит его из квартиры и позволит переступить её порог только тогда, когда снова будет нуждаться в том, чтобы забыться, отвлечься от проблем, немного расслабиться. Вот кем для него был Чуя… Всего лишь способом расслабиться. — Чуя, — зовёт Дазай, смотря в голубые глаза. А Чуя уже дрожит всем телом, наблюдая за тем, как напарник касается его солнечного сплетения и ведёт вниз, практически до самого пупка. — Откуда это?        В груди происходит самый настоящий взрыв сверхновой, когда Чуя вспоминает про шрамы, украшающие его тело. Конечно же Дазай о них не знает. Ему же всё равно. — Получил на одном из заданий, — пожимает плечами Чуя, словно и не было вовсе тех дней, когда он думал, что вот-вот умрёт. Он всегда бросался защищать Дазая, не заботясь о своей безопасности. Тогда было именно так.        Дазай кивает и скользит взглядом по телу напарника, внимательно изучая его. Он никогда не заострял на этом внимание, думая, что это вообще неважно. Они всего лишь напарники. — А это?        Голос Дазая стал более грубым, и пальцы касаются запястья Чуи, ведут выше, забираясь под рукава измятой рубашки. А сам Чуя зажимает фильтр сигареты зубами и злится на самого себя. — Я уже не помню, Дазай, — нагло врёт Чуя и тушит сигарету о дно пепельницы на тумбочке. — Слишком много шрамов, чтобы помнить каждый.        Но на теле Дазая нет ни одного шрама, кроме тех, которые он сделал сам.        Чуя спешит скрыться за дверью ванной и закрывает лицо руками, чувствуя острую необходимость провалиться сквозь землю. Но вместо этого он лишь вздыхает и заходит в душевую кабинку, бросив измятую и пропитавшуюся потом рубашку на кафельный пол. Его шрамы не так важны, в конце концов. Он на сто процентов уверен в том, что уже завтра Дазай забудет о том, что вообще видел их.        Эти отношения с каждым днём ломали Чую всё сильнее, и он старался не выдавать этого. Он понимает, что не сможет удерживать Дазая таким образом около себя достаточно долго, но… Попытка не пытка, в конце концов. Мало ли лживые надежды Чуи оправдают себя.        Закончив, Чуя обматывает полотенце вокруг бёдер и выходит из душа. Он находит свои боксеры подле кровати, надевает их и отбрасывает в сторону полотенце, продолжая взглядом искать вещи.        Холодные пальцы неожиданно касаются спины, ведут косую линию от плеча до самого позвоночника и замирают, больно нажимая на одну точку. Чуя морщится, но не смеет обернуться. — Что ты делаешь? — интересуется он совсем тихо, ища взглядом вещи. Штаны валяются около шкафа, жилетка чуть в стороне, а портупея аккуратно уложена на комод. — Не знал, что у тебя так много шрамов, — произносит Дазай и касается, видимо, ещё одного шрама уже на рёбрах.        Чуе хочется сказать, что Дазай даже не пытался узнать, но вовремя себя одёргивает. Он прикусывает нижнюю губу и, вздохнув, отходит от напарника, намереваясь быстрее уйти отсюда. — Я возьму твою рубашку? — спрашивает Чуя, натягивая штаны. — Моя испорчена.        Дазай только кивает и усаживается на кровать, наблюдая за тем, как Чуя роется в шкафу. Он продолжает сверлить взглядом исполосованную спину, не понимая, почему…        Почему Чуя столько раз получал ранения, а он — практически никогда?        Чуя собирается со скоростью света и спешит в коридор, попутно поправляя портупею под жилеткой. Ему хочется сбежать, чтобы не заполучить ещё несколько вопросов.        Он быстро обувается, накидывает на плечи плащ и хватает шляпу с вешалки, думая, что готов уходить. Но его останавливает Дазай, схватив за руку и прижав к стене, заставив зажмуриться до белых пятен перед глазами. — Ты не имеешь права защищать меня, Чуя.        Шрамы обретаются в бою. Дазай никогда не славился своей физической формой, он был стратегом. На всех заданиях он давал Чуе указания и уже не следил за ним, вооружившись пистолетом и убивая каждого, кто подходил ближе, чем на метр. У него не было шрамов с заданий.        А Чуя… Он помнил, что должен защищать более значимую фигуру ценой собственной жизни, несмотря на то, что их поставили в дуэт только из-за его разрушительной способности. Даже если бы у него не было такого приказа… Он бы всё равно продолжал бросаться под пули вместо напарника и использовать способность для его защиты. — Я должен защищать тебя, — шипит Дазай и сжимает запястье Чуи до еле слышного хруста. — Ты нуждаешься во мне, а не я в тебе. — Так и есть, — кивает Чуя и морщится из-за острой боли. — Я нуждаюсь в тебе, Дазай. Всегда нуждался.        Дазай не был готов признать, что человек, которого он всё это время использовал, спасал ему жизнь столько раз. Для него это было неким подобием фантастики и разрушения образа непобедимого будущего босса мафии. Это обозначало, что он не так уж и силён на поле боя, как думал до этого.        Приподняв голову Чуи за подбородок, Дазай заглядывает в омут голубых глаз. Он не раз сравнивал их с небом, не понимая, что они имели более глубокий цвет. И сейчас он видел в них только желание сбежать отсюда и забыть всё, как страшный сон. — Ты такой глупый, Чуя.        Почему-то Чуя не хочет это отрицать. Он прикрывает глаза, кивает и отталкивает от себя напарника, чтобы наконец-то исчезнуть из этой проклятой квартиры. Жаль, что ему нельзя избежать дальнейших встреч с Дазаем.        Он садится в машину, заводит её и вжимает педаль газа в пол. Окна открыты настежь, Чуя прикуривает и гонит на бешеной скорости в сторону своего дома. Там его уж точно не будет ждать Дазай с допросами, лишний раз напоминающими о том, насколько Чуя на самом деле бездарный и эмоциональный, готовый отдать жизнь за придурка, использующего его.

Чуя действительно глупый.