От лешего, от шельмы, от степного шабнака

Бася сосредоточен. Колени каменно сживают бедра, попробуй, отодвинься, пальцы неспешно расплетают тяжелые пряди. Да и куда сдвинешься. Как будто есть что-то кроме, из важного. Как будто кому-то таврскую косу позволено переплетать. Бася косу ему переплетал постоянно. Плеть, чай, не безрукий, сам может, только у Баси оно как-то ладнее выходит. Холодно, да и ноги затекают, но Плеть терпит. Басе-то тоже нелегко, сидеть коленями голыми в пол, пальцами перебирать волосы, расплетая редкие колтуны, еще и молча. Но разве они чужие, только словами говорить? Никуда не двинешься, не спрячешься, через пальцы Баси живое тепло течет слишком быстро, будто кто-то совсем холодный за его счет руки греет, прямо от сердца. Пальцы горячие - собирают жесткие волосы за ухом, не торопятся. - Il est beau, - вдруг говорит он, и отпускает; волосы медленно стекают по спине, - Плеть, вот почему таврам положено всю красоту прятать? Прятать, беречь, и никому не рассказывать, что вот она, красота, что она вообще есть. Вопрос, конечно же, риторический. Да увидеть Плеть с распущенной косой - в могиле - Басе наверняка не хочется. И собирает вновь, плетет дальше. Говорят, равнинные тавры на родном языке заговаривают каждую петлю, чтобы те, кто ведут Небесный Табун, хранили их путь - тавры петербержские таких слов не знают. Бася так тем более - но он молчит. Равнинные тавры говорят, всякое ограничение себя имеет огромную силу. Так что Плеть хранят холод, затекшие ноги и безмолвие Баси, уложенные тугими витками вниз, завязанные плетеным шнуром. - Спасибо тебе, - впервые за долгое время размыкает губы Плеть и смыкает ладони на лопатках Баси. Холодно, не гоже спать весной, сняв с себя всё до исподнего - но Бася сам потребовал. Мол, не видел его сколько месяцев, всё мало, только кожа к коже, иначе холод никак не вывести, comme si. Так, да не этак. Есть этот росский обычай - привязывать душу после похорон, если за мертвецом в могилу сойти хочется. Бася всё-таки рос, и когда Метелина хоронили, твировую веревку Плеть всё в кармане держал, только Бася не дался. Зря. Не вывести могильный холод никаким живым теплом. Даже если после долгой разлуки от родной души не оторваться, даже если кажется всё мало и мало, даже если после приходится косу переплетать - мертвецам торопиться некуда, они всё ждут и ждут за плечом. Куда сбежать, если всё равно, куда не подайся, собачий петербержский холод? Коса у Плети длинная. Вокруг худого запястья ложится легко. Росы-то не дураки, знают, что главное - это не дать душе увлечься за мертвым. Бася не рос по-настоящему, и не тавр, ему ни заговоры, ни веревки не помогут. Должен сам отпустить, пока их вдвоем Вилонская степь не обняла со всех сторон. Коса обвивается вокруг запястья аж два раза, плетеный шнур зажат в кулаке - Плеть осторожно опускает Басю рядом с собой, укрывает кроме всех покрывал двумя шинелями, брошенными так небрежно. Пусть ноги вытянет, затекли же наверное. И косу пусть не отпускает.