Краш, котята и звиздец

Ебал Юнги всё это в рот на самом деле. Когда он только собирался идти в агентство, становиться трейни и начинать долгий путь стажировки, конечным пунктом которой должна была стать какая-нибудь группа, то подозревал о многих трудностях, но о пиздеце подобных масштабов его как-то забыли предупредить. Юнги частенько жалуется на усталость, вялость, сонливость по причине хронического недосыпа, на тяжёлые тренировки, нагрузки и изнуряющие диеты. Но всё это меркнет и бледнеет в сравнении с этим… Этим… Даже слов подходящих нет. Взгляд скользит по пустому залу для тренировок, в котором только колонки, музыкальная система и куча зеркал. Юнги видит всполохи адовой бездны, трещины на поверхности зеркал, за которыми множество его отражений щурят чёрные или красные глаза, ехидно ухмыляясь и как бы напоминая, что это никогда не кончится, что Юнги будет мучиться вечность, пока не умрёт. Да, есть шанс, что когда-то его личный пиздец будет находиться на приличном расстоянии где-нибудь в другом городе, но не здесь и не сейчас. Да и разве сможет Юнги выжечь всё это дерьмо из своей памяти? Нет. На самом деле Юнги бы заметил у себя признаки паранойи, привычку преувеличивать и надумывать, если бы мог мыслить здраво, но он не может. Мозги его отключились давно, переставая управлять им самим, телом, всем остальным. Есть только записывающее устройство на подкорке. Юнги думает о том, что у этого устройства, будь оно человеком, был бы невъебенно флегматичный взгляд и сутулые плечи от долгого сидения за работой. А после взгляд скользит по зеркалам и думалка отключается. На самом деле, стоит сделать скидку «спешл фор пиздец», потому что у проблемы Юнги… Проблема Юнги… С проблемой Юнги… Чёрт, в общем кто-нибудь вполне себе может мечтать о такой вот проблеме. Пожалуй, уже мечтают, ведь у группы столько фанатов, а личный всадник апокалипсиса нравственности и внутреннего мира Юнги - мембер его же группы. И да, о таком вообще-то предупреждать надо. Что-то вроде «шесть симпатичных мужиков двадцать четыре часа в сутки будут тереться рядом с тобой, так что будь готов ко всему и читай знаки» Юнги вполне устроило бы. Но о знаках его не предупредили. Сволочи. Падает бутылка с водой, рядом с ней приземляется влажное полотенце. Юнги отрывает взгляд от своего отражения, которое гаденько ухмылялось и шептало одними лишь губами «и не пытайся, ты уже на пути в личный котёл», и переводит его на свой личный краш. «Какое точное слово», - запоздало проносится в голове. О да, краш как отходняк от фета, краш как тревога и раздражительность, краш как знак под кодовым названием «держись подальше, придурок!». Но Юнги - придурок, а потому и не думает быть осторожным, выстроить хоть какую-то защиту. Да и какой в этом смысл, если барьеры рушатся от простого чужого взгляда? А взглядов этих много. И касаний. Объятий. Невинных знаков внимания. Завуалированных комплиментов. Пиздец Юнги вообще-то помимо того, что опасный и разрушительный, ещё и милый. Такой милый, что и попищать, и поблевать хочется. С учётом того, что Юнги - брутальный рэпер, самец и вообще вполне себе состоятельный молодой мужчина, он как-то не ожидал всего вот этого, свалившегося на его тонкую душевную организацию, а потому просто терялся и не знал, что делать. Вроде бы бежать надо, да куда только? Кажется, нет на планете и единого уголка, где можно найти убежище и спасение. «Кроме церкви. Но после «Гонконга» нам там будет немного неловко», - шепчет внутренний голос. - Хён, как думаешь, вот эта связка хорошо получилась или стоит заменить элемент с кувырком? В голове проносятся все гифки и видео, где персонажи сливаются из кадра, воображение рисует поглощение собственного тела стеной или медленное осыпание его песком или пеплом, а Юнги может лишь беспомощно вскинуть голову, неловко заглядывая в чужие глаза. Вообще-то в них смотреть стыдно, но лучше так, чем прилипшие ко лбу волосы, румяные щёки, искусанные губы, дорожки пота на шее и влажная футболка, облепляющая тренированный торс второй кожей. - Я думаю… Окей, Юнги ни о чём не думал, старался так же не смотреть, не анализировать и вообще не дышать. Не то, чтобы ему было неинтересно или скучно, нет. Смотреть на сольные номера кого-то всегда несколько интригующе, но не тогда, когда танцует вот это вот, облаченное в мокрую белую футболку, и не тогда, когда это самое вот это вот пытается повторить видоизменённую хореографию клипа Ника Джонаса. Юнги не то чтобы следил за тем, как его «вот это вот» танцует, но глянул по-быстрому клип на ютубе и перевод текста. И мысленно перекрестился, потому что помесь этого разврата и его «вот этого вот» - вещь слишком сильная для его нежной психики. Танец красивый, конечно, чувственный, но Юнги уверен, что этим ребятам после съёмок пришлось пойти потрахаться, потому что это не хореография, а почти секс. Ну, или петтинг. А ещё у дамочки почти вываливались сиськи из её топа. И, разумеется, сама песня о том, как парень хочет разложить бабу. С учётом клипа - прямо перед камерами. Жуть. - Хён, ты ведь не спал, пока я разогревался? Голос «вот этого вот» звучит укоряюще, обиженно и немного расстроено, а в Юнги просыпается раздражение. Какого чёрта вообще? Почему он должен отсиживать задницу в зале, когда мог бы зависнуть в студии и на пару с Хосоком разложить какую-нибудь горячую штучку вроде «Not today» на составляющие и начать разработку хард-версии ко дню рождения Тэхёна? Очаровательный засранец был очень мил и ласков, когда уламывал хёнов на эту обработку, так что Юнги и Хосок просто не смогли отказать. С ними в доле ещё Намджун, который просто бог за установкой, но того менеджер к каким-то заботам припахал на все вечера ближайшей недели, так что пока что Мин и Хоуп работали в паре, накидывая варианты и «зарисовки». - Хён, я ведь специально тебя позвал, потому что ты - единственный, кто скажет правду! Раздражение переходит на новый уровень. С ним растёт чувство вины и лёгкое чувство смущения. В конце концов, Юнги действительно согласился прийти сам, хотя и не ради какого-то там танца, а ради относительного спокойствия. Хотелось подумать в одиночестве и покое о том, что происходит. А смущение оттуда, что приятно всё-таки, что из всех, кто бездельничал в гостиной, выбрали именно его. Там ведь был дэнс-Хоуп, порн-стар-Тэхён и золото-в-жопе-Чонгук. Но «вот это вот» или просто личный пиздец Мин Юнги выбрал именно его. Собственно, через секунду на голову Юнги начинают сыпаться обвинения и упрёки, жалобные и обиженные взгляды, надутые губы, сжатые в приступе праведного гнева кулачки, и Мин просто не выдерживает. - Слушай, ты чего ко мне прицепился? Думаешь, мне заняться больше нечем, как смотреть на твои танцульки? И что за пиздец ты тут устроил? Недотрах замучил, что пол и зеркала трахаешь бёдрами? Так дрочи почаще. И какого хрена тебе нужно моё мнение, если я нихуя в ваших фуэте, или как там это называется, не понимаю? Я что, наш тренер тебе или Хосок? Юнги мог бы ответить мягче, но его так всё заебло. Усталость и недосып, постоянные выступления, записи и шоу, заставляющие нервничать, в душе раздрай полный, а тут какая-то танцевальная порнуха, да ещё и с участием главной его проблемы. - Иди на хуй, Пак Чимин. Дверь за Юнги захлопывается с таким грохотом, что ещё чуть-чуть и стёкла бы треснули, оседая на полу брызгами осколков.

***

- Итак? - … итак? - Ничего не хочешь объяснить? Юнги не закатывает глаза лишь по той причине, что в руках Сокджина - нож. А выказывать неуважение к людям, в руках которых - холодное оружие, не лучшая идея. Поэтому Юнги лишь хмыкает и принимается перебирать все свои косяки за последние несколько дней. Вроде ничего страшного он не натворил, чтобы на него так страшно смотреть. Ну, разве что… - Чимин настучал, да? - Нет. Но ты серьёзно думал, что мы не узнаем? Внимание заостряется на многозначительном «мы» и делает пометку взять с собой наушники в студию, потому что Намджун перед тем, как начать читать лекцию на тему «возлюби ближнего своего, не будь козлом», будет сначала часа полтора громко, тяжко и часто вздыхать, что неимоверно бесит любящего тишину Юнги. - …ли. А потом уже, когда даже Чонгук не смог поднять ему настроение, я сразу понял, что дело в тебе. Только после ссор с тобой он ходит расстроенным и поникшим, таким унылым, что Тэхён прячет всё колюще-режущее, даже тетрадки и книжки, потому что при желании вскрыться можно и листом бумаги. Итак, ты расскажешь, в чём дело? Юнги выныривает из внутренних дум и понимает, что половину прослушал, но плевать. Суть он уловил, да и ничего нового не услышал. Чиминни весь такой белый и пушистый, милый и невинный, а Юнги - злой и бездушный ублюдок, который пользуется своими правами хёна и безнаказанностью, а потому вечно обижает самого «слабого и ранимого». Во времена ссор с Чимином Юнги прямо видит в глазах мемберов, как все они осуждают его, как он сам в их воображаемых таблицах и критериях балансирует на планке под названием «ублюдок, посмевший пнуть котёнка». Чимин нихрена не котёнок, но ведь и Юнги его не пинал, верно? «А давай признаемся? Нет, ну а что? Они все считают, что имеют право читать тебе нотации, лекции, а сами нихрена не знают. Так давай расскажем правду?», - нашёптывает внутренний голос. Если бы в этот момент Юнги не был на взводе, то, помимо признаков прогрессирующей паранойи, привычки преувеличивать и надумывать, обнаружил бы у себя склонность к излишнему драматизму. Но Юнги был на взводе, а потому согласно кивнул и поманил Сокджина пальцем. Сидящий напротив парень перегнулся через столешницу, опираясь об неё ладонями, и улыбнулся мягко так, как мозгоправ, который после сеанса прикажет надеть на Юнги смирительную рубашку. «А ведь да! Стоп! Отмена операции! Отмена операции!», - вопит внутренний голос. Поздно. - Чимин заставил меня смотреть на свой танец, а я пялился на весь этот разврат и представлял, как трахаю его во всех позах так долго и жарко, что все зеркала запотели к чертям. Сокджин забывает, как дышать, и постепенно синеет. Юнги склоняет голову к плечу и щурится злорадно. - А потом этот идиот подошёл ко мне со своей дебильной улыбочкой и повадками котёнка и начал задавать не менее идиотские вопросы на тему «ну как тебе?». А мне никак, у меня стоит так, что гвозди можно забивать. Сокджин медленно отстраняется. Юнги пафосно взмахивает кистью правой руки и хмурится. - Сам понимаешь, признаться в этом я не мог, а потому просто послал его нахуй. О, и, кажется, у меня появились проблемы с самоопределением. Проблемы, Хьюстон. Сокджин вроде бы пытается схватиться за грудь в районе сердца. Его лицо наливается краской, в глазах - пиздец всего мира, а из горла рвутся непонятные звуки. Впрочем, через секунду Юнги может разобрать одно. - Что? - задушенный шёпот Сокджина. - Ч-что? - тоненький дрожащий писк и звук разбившейся кружки следом. Ухмылка с лица Юнги пропадает, и он резко разворачивается к двери. Чимин белый, как мел, пальцы его рук подрагивают. Чёртовы маленькие пухлые пальчики, едва видные из-за длинных рукавов какого-то блядского лилового вязаного свитера. Свитера, который оголяет острые ключицы и персиковую кожу плеч и шеи. Свитера, который какого-то чёрта визуально делает Чимина мягким, домашним, нежным. Невинным. «Да хуй там плавал», - припечатывает память, листая картинки Чимина с выступлений и недавнего шоу в репетиционном зале. «Хуй плавал», - соглашается мысленно Юнги, пока сознание бьётся в истерике. В этом и заключается весь его личный пиздец, краш, апокалипсис, мучения и пытки. Чёртов Пак Чимин - двуличная сука, к которой Юнги так и не смог привыкнуть, которая со временем пробралась к нему в мозг и начала разрушать систему. Мин просто не понимает, как такой человек может существовать? Возможно, у Чимина просто растроение личности? Один Чимин - весёлый и забавный, второй - горячая дорогая шлюха, третий - вот этот котёнок, облик которого сейчас видит Юнги? Если это не так, то Юнги готов прямо сейчас повторить один из способов самоубийства из многочисленных шуточек, блуждающих о нём по интернету. Чимин милый. Нет, не так. Чимин очень милый. Как белый котёнок с розовым носиком. Как коллаж сопливой девчонки, где розовые атласные бантики, розовый рассвет, розовая сладкая вата, розовые воздушные шарики, розовые сердечки и розовый лак для ногтей. Такой милый, что тошнит пиздец просто. Юнги не знает, как с этим бороться, не знает, как с этим жить, когда крепость окончательно падёт, но зато не может отказать себе в предсмертном желании. Смотрит. Смотрит на Чимина в растянутом вязаном свитере, на его пухлые пальчики, которые хочется зацеловать, на его широкие домашние мягкие штаны чёрного цвета, которые собираются складками на стопах и волочатся по полу. Смотрит, как бледное лицо медленно становится розовым, после - красным, позднее - бордовым. Чимин открывает и закрывает рот, тянет губы буквой «о» и заламывает брови. На его лице - смущение, растерянность и испуг. Взгляд мечется с Юнги на Сокджина и снова на Юнги. К тому моменту покраснели даже уши и шея, а рука зарывается в волосы, нервно их взъерошивая. Чимин в этот момент такой милый, такой смущённый и беззащитный. Предсмертное желание выполнено. Последняя из трёх крепостей рухнула. Насмотревшись, Юнги, чтобы заполнить тишину, хочет уже снова огрызнуться и ляпнуть какую-нибудь грубость, не нежничать же ему в такой ситуации, но фантазия подкидывает разбитое выражение лица Чимина и загнанный взгляд его влажных от слёз обиды глаз, и сердце пропускает удар, а язык прилипает к нёбу. Через двадцать секунд организм производит перезапуск, и Юнги вздыхает тяжело и закатывает глаза. - Ты что, маленький что ли? Надень носки, живо. Пол холодный. Не хватало ещё, чтобы заболел. И осколки прибери за собой. Чимин бормочет растерянное «хорошо, хён» скорее автоматически, нежели осознавая, что происходит, а Юнги пользуется тем, что мозг Сокджина всё ещё не может перезапуститься, и сливается в комнату. Падая на постель, Юнги обнимает подушку и утыкается в неё лицом. Ну, это было ожидаемо, ведь Юнги никогда особо не умел скрывать эмоции. Первая крепость пала вскоре после того, как он решил взять шефство над Чимином. Тот был таким игривым щеночком, таким любознательным и подвижным, что нужен был кто-то, кто осадит его. Юнги взялся за это дело, но в итоге не он осадил, а его осадили. Прямо у своих ног, трепя по волосам и одаривая лучащимся счастливым взглядом. Щенок и «хозяин» поменялись местами. Вторая крепость пала в этом чёртовом зале несколько дней назад, когда Чимин позвал Юнги для оценки его танца. Чёрт возьми, знал бы Мин заранее, к чему всё это приведёт, послал бы мелкого в жопу. Но он не знал. И, будем честным, всё равно пошёл бы, потому что какой латентный пидорас такое пропустит? Юнги и не пропустил. И проиграл. Третья крепость по многочисленным догадкам вообще давно по швам трещала, потому что Чимин слишком часто включал режим котёночка, которого хочется целовать в мордочку и гладить по ушкам. Обычно это было сразу после режима «я трахну тебя через воздух», и Юнги просто диву давался, как такое вообще может происходить. Но оно происходило, а сегодня - финиш. Третья крепость пала. Юнги остался совершенно беззащитным.

***

«Опасность! Тревога», - вопит внутренний голос. - Это, блять, что за пиздец? - сипит Юнги, растирая слипающиеся со сна глаза. Чимин мнётся возле края его постели и выглядит совершенно очаровательно. Окей, в темноте Юнги не ебёт, как там кто выглядит, но воображение дорисовывает всё без чужой помощи. Да и в общем и целом Мин видит Чимина. Чимина, который стоит в его комнате в два часа ночи. Чимина, который прижимает трепетно подушку к груди. Чимина, на котором лишь бельё и длинная красная футболка. Настолько длинная, что белья под ней может и не быть, Юнги не видит. Кажется, он видел порно, которое начиналось точно так же. - Я не могу уснуть, хён, - говорит Чимин. - Можно я посплю с тобой, хён? - спрашивает Чимин. А потом хнычет что-то о том, что холодно стоять на голом полу, и прижимает подушку теснее к груди. Контрольный в голову. Цель захвачена. Все крепости пали, и Юнги ворчит для приличия, но отодвигается к стенке, освобождая немного места. Кровать для двоих не предназначена, вдвоём тесно очень, но Юнги не может думать об этом. Он вообще ни о чём не может думать, потому что Чимин из режима котёнка в режим дорогой шлюхи переключается слишком быстро, шипит раздражённое «глупый хён такой тормоз» и наваливается на него, жарко и совершенно развязно целуя. Впрочем, даже если бы Юнги мог думать, он бы не стал. А зачем? Барьеры пали, признание состоялось, Чимин первым сделал шаг навстречу, о причине чего можно поразмышлять и в другой раз, а латентная гомосексуальность не такая уже и латентная. «А ещё это прекрасная возможность отомстить Сокджину за то, что вечно на меня стучит Намджуну», - думает Юнги и подминает Чимина под себя, вжимаясь бедром меж чужих ног и ловя тягучий пошлый стон. Он уверен на двести процентов, Чимин может громче. Сокджин по-любому проснётся. «И не завидую я его психике», - последняя мысль в уплывающем сознании.

А потом только чистый кайф.

|End|