comprehension

Погода окончательно портится к обеду. Грязные тучи затягивают небо так, что не остаётся ни одной светлой полоски. Ещё чуть-чуть, и начнёт моросить противный весенний дождь. Крэйг надевает шапку. Крэйг всегда надевает шапку, когда ему хреново. Это с ним с самого детства. С того первого раза, когда отец избил его кулаками за две плохие оценки. Тогда Крэйг отворачивался, закрывал лицо, чтобы по нему не попадало, и почти не чувствовал ударов по рёбрам, в живот. Он просто хотел натянуть шапку на голову и согреться. Холод мурашками расходился по всему телу, пробираясь к коже головы под волосами. Крэйг закрывал глаза и стискивал зубы всё сильнее, чтобы ни в коем случае не заплакать, ведь «пацаны не плачут, сын, это бабская штука». Хотелось выбить голос этого ублюдка из головы, вытащить щипцами всё то, что он говорил с детства, чему учил, потому что больно. Больно отхватывать от того, кто разводил с тобой костёр на заднем дворе, кто рассказывал про самую вкусную рыбу и как её выловить, кто щекотал тебя и смеялся. Давным давно, правда, но разве можно так просто выбросить из головы яркие, самые яркие куски жизни? Крэйг старался. Он закрывался в комнате, когда отец уставал и уходил пить пиво, садился в одеяле на кровати и показывал двери средние пальцы, смыкая челюсти до боли, чтобы не заорать от обиды и злости. Лицо краснело, мышцы сводило, но, как ни странно, боль уходила. Особенно физическая. Когда это повторилось, когда отец снова вырвал листок с оценками и порвал его, крича, что его сын не может быть таким тупым, что мать его, скорее всего, нагуляла, Крэйг хотел влепить ему пощёчину по морщинистой грубой роже. Сказать, что это хуёво, скидывать на него, Крэйга, ответственность и вину за его, отца, проёбанную жизнь и возможности. Сказать, что он, Крэйг, всего добьётся. Сказать, что он, отец, нахуй не нужен ему, что лучше бы отца не было ни в их семье, ни на этом свете. Крэйг хотел, но он стоял, сжимая кулаки, пока к голове приливало жаркое пламя, а глаза начинало щипать. Он снова надел шапку и сбежал в свою комнату. Забаррикадировал дверь зачем-то, (хотя туда отец вломиться бы вряд ли посмел), два раза двинул кулаком по этой двери и вскинул два ровных изящных фака. Когда это второй раз помогло, Крэйг решил, что это — его собственное убежище. Микроубежище внутрь самого себя, в самое безопасное место планеты. Пришла уверенность, что больше ему не будет больно. И шапка, конечно. В ней тепло, уютно и спокойно, пусть это и индикатор того, что вне Крэйга что-то происходит. Это знак того, что его ничто не побеспокоит. И это так работает. В четырнадцать он отвечает отцу средним пальцем в лицо и удовлетворённо наблюдает, как тот ошарашен и потерян. Он впервые не знает, что делать дальше и не знает потенциал Крэйга. Что тот может ему сделать? В конце концов, на кухне полно ножей и… отец решает, что пришло время попить пива. Он попросту убегает на кухню, и Крэйг улыбается. Он представляет, как догоняет мудака, а на кухне полно ножей, но… он надевает шапку и любезно светит факом в сторону кухни. Всё хорошо. Спустя несколько месяцев учителя начинают жаловаться, что Крэйг «демонстрирует абсолютное неуважение к авторитету старших, тем более, людей, которые его учат». Его вызывает директор, и всё время, пока ему читают лекцию на тему поведения в стенах школы, он размышляет о рациональности применения собственных защитных методик и здесь. Побеждает здравый смысл и осознание того, что никакой опасности для него директор — облезлая крыса в мутных очках и с лапшой на голове — не представляет. Крэйг покидает кабинет легко, не нуждаясь в защите, но шапка всё-таки на нём. Мало ли что. Он не задумывается, нормально ли это — связывать какие-то ощущения и состояния с элементами одежды. Ему так удобно. Вот и всё. В руке оказывается бумажка-направление к школьному психологу, и Крэйг почему-то идёт туда. Он хочет, чтобы ему кто-то сказал, что это нормально. Что быть им, таким, какой он есть — это нормально. Что он ничем не хуже других. Но психолог с показной заинтересованностью осматривает его с ног до головы и спрашивает пару вопросов о самочувствии. Крэйг чувствует, что здесь он — не больше чем мазок на полотне художника, глупая декорация в кабинете психолога. Присутствие здесь вешает на него невидимую бирку «псих». Ярость зарождается внизу в животе и медленно ползёт выше, к горлу. Ползёт и встаёт там плотным комком, который ни выплюнуть, ни проглотить. Крэйг едва не давится им, а рука сама загибает все пальцы кроме одного. — М-м, заведи себе девушку, м-м… понятненько? — гнусаво сипит мужчина в кресле. Крэйгу становится смешно, действительно смешно от этого предложения и формулировки. — За ней ухаживать сложно. Он одаривает психолога насмешливым и злым взглядом и обещает себе больше не переступать его порог. Вечер, тем не менее, он проводит в обществе Страйпи, и та, видимо, совершенно не против. Она изучает Крэйга и удобно располагается у него на коленях. Крэйг поглаживает её по голове и медленно дышит, боясь спугнуть. Зачем заводить девушку, когда существуют морские свинки?.. Ещё через месяц Крэйг сдаёт контрольную по информатике на высший балл без подготовки, и это немного вытаскивает его из защитного кокона: Крэйг понемногу осматривает своё окружение. Оказывается, что он вообще не знал про существование некоторых одноклассников, а имена ещё двух никогда не слышал. Оказывается, с ним постоянно таскается два человека и, возможно, они с ним даже разговаривают. Иногда в шапке жарко. Крэйг в упор рассматривает взъерошенного дёрганого блондина на соседнем ряду и удивляется тому, насколько же тот по-пидорски выглядит. У него ещё и пуговицы неправильно застёгнуты, и кусок белой кожи периодически попадает в свет ламп класса. Он одназначно педик, думает Крэйг и удивляется тому, что этот факт не вызывает в нём никакой волны возмущения или гнева, несмотря на то, что отец неоднократно плевался ядом при виде однополых парочек на экране. Крэйг считал, что это должно передаться по наследству, но он не бесится, не кривится от отвращения и не хочет убить невростеничного подростка. Его раздражает только сам факт того, что тот каким-то образом попадает в его поле зрения. Не специально же он выискивает его в толпе? Не специально же натыкается взглядом в столовой, в коридорах, у шкафчиков, на улице? Это случайности, которым нет конца. В коконе было лучше, признаётся себе Крэйг, и показывает средний палец спине Твика. Шапка, натянутая почти на глаза, не спасает от внимания к этим почти белым кончикам волос, которые дёргаются вместе с головой парня каждый раз, когда что-то его задевает. Крэйг каждое утро даёт себе слово прекратить это, ведь он уже изучил каждую ёбаную складку одежды одноклассника. Долбаного Твика Твика. Как оригинально, мать его. А уж запомнить-то как легко! Когда Крэйг почему-то представляет, как зарывается носом в эти жёсткие волосы и успокоенно выдыхает, он разбивает костяшки пальцев о стену, не замечает этого и бьёт снова и снова, чтобы наваждение исчезло. После него на серой стене остаётся заметный бордовый след. Твик почти никогда не встречается с ним взглядом, но когда это происходит, его прошибает током, и он отворачивается. Образ Крэйга-Такера-главного-хулигана-всей-школы, которым впору пугать первоклассников, прочно засел в голове, его оттуда так просто не вытравишь. Твик никогда не видел, чтобы этот самый Такер как-то вообще хулиганил, если не считать постоянных средних пальцев в адрес учителей, и ему кажется, что это не более чем обычная байка. Смотреть на Крэйга он всё равно не решается, хотя иногда очень хочется. Крэйг перешагивает через лужи, и воспоминания тыкают его между рёбер. Они пытаются сделать ему больно, но у них не выходит — образ отца, который бьёт его из-за чёртовых, никому нахуй не нужных оценок, равнодушные губы матери, поджимающиеся, когда за ужином встаёт вопрос об успеваемости сына. Конечно, она слышала, как ругается отец, видела, как он отрабатывает удары на печени сына. Зато сестрёнка Крэйга всегда была счастливой. И никакая капля жирного супа на новое платье не могла разозлить родителей. Крэйг смотрит себе под ноги и думает о том, что у него нет никаких проблем. Что люди совершенно не играют в его жизни никакой роли. Ни долбанутый отец, ни тупые учителя, ни непонятные «друзья», периодически зовущие в кино или покурить за школу. Крэйг не знает, курит он или нет. Он привык не замечать ничего вокруг. В магазине он видит только свои руки, как в игре, сгребающие с верхней полки хлопья, кидающие следом пакет молока. Он не уверен, что он вообще в магазине, что всё, что его окружает — реально. На кассе он резко поднимает голову — перед ним трясущаяся мелко от холода фигура, которую он не может спутать с чьей-то ещё при всём желании. В висках начинает колоть, особенно в правом, и он не понимает почему. Наверное, просто стресс, возникший хер пойми почему. Твик не оборачивается, и за это Крэйг ему даже благодарен. Крэйгу хочется странных вещей: крепко обхватить его сзади и согреть, чтобы тот перестал уже постоянно трястись. Ему хочется взять его руки в свои и постоять так пару минут. Крэйг впервые за долгое время испытывает страх, и впервые за всю свою жизнь он боится себя. Почему всё так, а не иначе, и что с этим делать? Это крутится в голове Крэйга, пока неуверенные руки Твика кладут на ленту покупки — зубную пасту, жвачку, бананы и мармелад с банановым вкусом. «Вот пидор», пытается разозлиться Крэйг, потому что «нормальные мужики берут пивас, макароны и хлеб», говорил как-то давно отец. Крэйг даже не помнит, к чему это было тогда сказано, но… ебаные, твою мать, паттерны. Такер скрежещет зубами, прогоняя ненужное прошлое, которое он продал бы за сто баксов вместе с тем мелким слабаком, который позволял себя бить отцу, якобы авторитетному куску дерьма. Пошли нахер авторитеты. — К-крэйг — это с-скала… Он следует за рваным голосом и сталкивается с глубокими голубыми глазами. И ему хочется что-то сказать в ответ, пусть что-то глупое и неуместное, но Твик успевает собрать покупки в рюкзак и шмыгает прочь из супермаркета. Крэйга захлёстывает отчаяние, и он готов поднять руку с почти священным символом, но что-то внутри обрывается даже от одной мысли об этом. Крэйг с ужасом осознаёт, что Твик — это святое. Что ему — нельзя. Что с ним — нельзя. Что Твик — единственный, кто присутствует в его жизни, сам того не зная. Первым делом, Крэйг гуглит дома словосочетание «Крэйг скала» и хлопает себя ладонью по лбу. Элементарно же. Почему он не задумывался никогда, что означает его имя? Ему кажется, что это не имеет значения. Какая, к чёрту, разница, как переводится какое-то имя? Кому вообще не плевать на имя? Остаток вечера Крэйг ищет Твика в социальных сетях и не находит. Ни в твиттере, ни в фейсбуке, ни в инстаграме. Нигде нет профиля этого пидора, где он бы выкладывал слюнявые цитаты и фотки со своими ёбырями. Крэйг качает головой, когда представляет, как сворачивает шею этому неизвестному ёбырю. Это ненормально. То, что он внушал себе с самого детства, под угрозой. Что, если он псих? Что тогда? Если это не так, почему он зверски ненавидит незнакомого ему человека, который вообще может не существовать? Ну, конечно, его не существует! Крэйг ни разу не видел его. Твик всегда ходит один из школы, в школу, из магазина вот… Такер падает спиной на кровать, раскидывает руки и смеётся в потолок. На физкультуре у их класса завязывается конфликт с классом выпускников. Такеру плевать. Он спокойно подтягивается на турнике в углу. Двадцать девять, тридцать. Тридцать один. В драку почему-то влезают самые неконфликтные люди, и получают они больше всех, потому что не умеют драться от слова «совсем». Когда Твика роняют на пол и наваливаются на него, Крэйг спрыгивает на пол, и он готов убивать. Он приближается к дерущимся быстро и совершенно спокойно, но то, что происходит, заставляет его остановиться. Твик заламывает одного из парней и держит до тех пор, пока тот не говорит ему что-то с весьма виноватым лицом. Твик отпускает его и поспешно уходит в сторону: он ненавидит драться. Крэйг смотрит на него и невольно улыбается: у Твика на лбу бисеринки пота, а щёки красные. Он боится быть в центре внимания, а сейчас он так или иначе приковывал к себе взгляды. И он снова начинает немного подмигивать обоими глазами, и это выглядит… так обычно. Такер впервые подходит к нему, чтобы… он не знает, что скажет, но Твик его опережает: — Я просто не хотел к-казаться сл... слабым. Такер сглатывает маленький комок в глотке и облизывает губы. — Я посмотрел. В самом деле, скала. Твик немного морщится, вспоминая, и затем быстро-быстро кивает. Крэйг улыбается первым и поправляет шапку немного назад, и они так близко, что Твик может просто умереть на месте от стресса. Но он сам делает ещё один маленький шажок навстречу и улыбается в ответ.