ratatouille

      Прошло уже минут десять с того момента как Бэкхён покинул столь желанный мир снов и идиллии, возвращаясь в жестокую реальность, где у него нет права на выбор. Однако тяжёлые веки взмывают вверх, будто бабочки, из-за чего яркий солнечный свет больно бьёт по глазам, а запах — причина, по которой Бёну все-таки пришлось открыть глаза, будто прокрадываясь под черепную коробку, был таким резких и сильным, что Бэкхён тихо замычал от недовольства. Горячий, только что приготовленный кофе, яичница и привычный витающий по всему дому аромат духов горничной — все это сливалось в единственном и неповторимом запахе родного дома. Однако сейчас этот привычный и приятный запах рушил резкий цветочный аромат, который будто вынуждал очутиться на поле всевозможных цветений. Опустив свои ноги на прохладный пол, который идеально контрастировал с тёплыми лучами солнца, Бэкхён тихо поднялся с постели и начал потягиваться, как мартовский кот, пытаясь не обращать внимания на резкий запах. Бён никогда не разделял идеи отца о том, что маленькая парфюмерная дома — хорошая идея. Было понятно с самого начала, что после создания этой чудо-комнаты, всё пространство будет благоухать различными нотами природы. Да, мистер Бён не так часто создавал новые парфюмы для резюме в этой комнатке, однако когда на работе он не успевал что-то доработать, страдал бедный нос Бэкхёна, который не был одарен такой любовью к парфюмерии. Медленно спустившись со второго этажа, Бэкхён целенаправленно двинулся в эту зловещую комнату, где его отец никогда не успускал шанса воспользоваться носом Бёна. С самого рождения у парня было развитое обоняние, что заметил добрый папа и решил применить для благого дела. В итоге у них теперь неплохое состояние — у отца сбылась мечта всей его жизни, а Бэкхён страдает от того, что за него уже давно выбрали будущее. — Папа, зачем так много абсолютного масла? Весь дом им пропах! — недовольно возмутился Бэкхён, громко открывая дверь в комнату. — Рука дернулась и полбутылки ушло в мою почти готовую композицию, — не менее недовольно и раздражённо объяснил мистер Бён, негодуя над испорченным ароматом, — Я работал почти всю ночь над базой и в итоге все испортилось. — Что именно ты хотел? — не мог не поинтересоваться парень, что уже во всю расхаживал по комнате пытаясь унюхать хоть какую-то композицию, кроме масла. — Это должна была быть прохладно-цветочная гамма, — открывая окна, чтобы выветрить масло, ответил мужчина и продолжил, — Может предложишь мне какой-нибудь другой вариант аромата или композиции? Он должен быть женским. — Почему бы просто не сделал банально цветочную композицию, например, с доминантой ванили. Мне бы понравилось, — проходя между секлажей с разными баночками, предложил Бэкхён и направился к выходу из комнаты. — Хорошо, спасибо. Я подумаю над этой идей, — задумчиво пробормотал отец. — Будь осторожнее и не разлей масло еще раз, — закрывая за собой дверь, пробормотал Бён. — Буду, — ответил ушедший в глубокие раздумья темно-волосый мужчина закрывшейся двери. Бэкхён не любил парфюмерию. Ароматы, композиции, гаммы и масла — всего этого не попробуешь на вкус. Еда — вот, что поистине завораживало Бёна с детства. Наблюдать как люди нарезают овощи, как жарят что-то на сковороде, тушат, варят, запекают или даже используют молекулярную кухню — вот, что доставляло Бёну настоящие эстетическое удовольствие. Конечно же Бэкхёну запрещалось готовить. Отец считал, что у него в крови быть парфюмером, а повар это всего лишь детская мечта. Да и в доме для готовки горничные есть. Однако Бэкхён не смирился со своей судьбой и продолжил увлекаться тем, что ему по-настоящему нравится. Главная горничная — Чонён, поддерживала в тайне Бёна, уча его всем секретам готовки, чему тот был безумно благодарен. Для него готовить — это быть свободным. — Я на работу, — услышал голос отца из коридора Бэкхён, читающий новую кулинарную статью в интернете на кухне. Эти слова являлись для Бэкхёна неким сигналом для старта. Старта после которого вся беговая дорожка — это готовка, а финиш — законченное блюдо. — Доброе утро, Чонён, — подходя к холодильнику, Бэкхён поприветствовал горничную, которая уже наверно закончила утреннюю уборку, и, получив такое же приветливое «доброе утро» в ответ, озвучил свои дальнейшие действия, — Я собираюсь сейчас приготовить чизкейк. Вычитал только что интересный рецепт. — Не боишься, что отец вернется? Он же только ушел, вдруг что-то забыл, — попыталась тчетно остановить светящегося желанием готовить Бэкхёна горничная, понимая, что если он что-то задумал, то останавливать этого двадцатилетнего ребенка бессмысленно. — Не боюсь, мне не три года. Да и я быстро все сделаю, — не унимался Бэк, уже открывая тот самый рецепт и доставая сливочный сыр. — Быстро готовить нельзя, от готовки надо получать… — Удовольствие, — закончил за Чонён Бэкхён, на что горничная по-доброму усмехнулась и принялась наблюдать за тем, как парень аккуратно, будто это драгоценность, перекладывает сыр в миску. Кулинария для Бэкхёна была глотком свежего и родного воздуха, которым хотелось дышать постоянно. Готовить по рецептам или же создавать свои собственные шедевры — всё это было большим опытом для Бёна. Особенно ему нравилась теплая, вкусно пахнущая и, самое главное, наполненная любовью и навевающая воспоминания домашняя кухня. Бэкхён вкладывал в еду все свои чувства и потом, пробуя её за столом, получал отдачу. Бён чувствовал каждый ингредиент, индивидуальный запах каждого из продуктов. Казалось бы, это призвание готовить с таким носом, с таким чувством обоняния, но видеть своего дорогого сына поваром, мистер Бён считал неприемлемым. Смешивая сливочный сыр и сахарную пудру, Бэкхён начал с чувством хорошенько перемешивать массу. Следом в миске оказались уже взбитые яица, мука и цедра лимона. Вот и по сути на этом все заканчивалось, надо было залить смесь в форму и поставить в разогретую духовку, но что-то совсем неведомое потянула Бёна кинуть в миску ягоды малины, больше освежая чизкейк. И можно совсем упустить тот момент, что любимая ягода Бэкхёна голубика. Просто на самом деле он мечтает, чтобы его готовку попробовал отец, почувствовал его чувства, чтобы ему понравилось. Бэкхен любил своего отца, но иногда он просто доводил Бёна до крайней точки. Можно вполне не обращать внимания на то, что его отец парфюмер и желает того же своему талантливому сыну, однако его отец так же являлся уважаемой фигурой в мире кулинарии — критиком. Он разъезжал по различным ресторанам мира, иногда захватывая с собой маленького Бэкхена, комментировал и давал оценки опробованной еде. Конечно, не всегда попробовала еда была великолепной, но и та, что была будто для королевы Елизаветы приготовленная, всегда была оценена мистером Бёном не самой высокой оценкой и не самым лестным словом. Бэкхен видел, что отец потерял ту страсть и любовь к работе, начав больше отдавать усилий на парфюмерию, он видел, что блюда любого, даже самого дорогого ресторан, не вызывали у него никаких эмоций. А Бён, который поистине любил продукты, готовку и кулинарию в целом, за такое отношение к сфере кулинарии был зол на своего отца. Он хотел стать поваром, но любое блюдо, которое бы он не приготовил, никогда бы не понравилось Мистеру Бёну. Это было обидно, это было больно, это было несправедливо. Ребенок непонятный родителем — это самое гнетущие и сложное испытание, и для Бэкхена это было совсем непосильно, так как его нервы, увы, не железные. Крайней точкой стала смерть его кумира. Будучи профессиональным критиком, Мистер Бён посетил ресторан «Гюджери». Шеф повар ресторана, Ким Гюджи, был невероятным человеком, который всегда повторял, что готовить может каждый, чем именно все это время питался Бэкхен. Бён считал этого повара человеком, что поддерживает и даёт ему смысл дальше готовить, не обращая внимания на критику. Однако, даже самый сильный прогнулся под словом человека, который потерял интерес к свой работе. После статьи отца, в которой он по всем жёстким мерам покритиковал блюда и сам ресторан, Гюджи впал в депрессию и в итоге скончался, а с его ресторана сняли 2 звёзды. После этого события Бэкхен сильно изменил своё мнение о родном человеке, он понимал что тот не виноват, что повар скончался из-за стресса и уже пожилого возраста, однако отец был толчком для произошедшего. С заботой перемешав малину с смесью, чтобы ягоды оставались целыми, Бэкхён медленно перелил всё в форму и отправил на тридцать пять минут в духовку. Однако счастливая улыбка быстро пропала с уст Бэкхёна, стоило услышать как захлопнулась дверь в коридоре, и тяжелые шаги направились на кухню, остановившись недалеко от повернутого к духовке Бэка. Парень прекрасно чувствовал этот тонкий цитрусовый аромат из их коллекции, который был первым парфюром, сделанным благодаря носу Бёна. Отец хотел как-то запечатлеть этот момент в памяти, как напоминание, что его сын прирожденный парфюмер, поэтому после этого дня он всегда брызгался этими духами. Сначало Бэкхёну было лестно, потом он никак не реагировал, потом это стало раздражать. Бён хотел быть поваром, а отец буквально всем своим видом и запахом отрезал его от мира готовки. — Бэкхён, чем ты занимаешься? — грубый, грозный голос мистера Бёна заставил парня вздрогнуть, но он сразу же одернул себя, оценивая эту ситуацию как подарок судьбы. Подарок, благодаря которому он покажет своему папе все прелести его готовки. Докажет, что он повар. — Готовлю чизкейк, — наконец-то поворачиваясь лицом к отцу, ответил твердо Бэкхён. Однако взгляд, который он поймал на себе, заставил сомневаться в своих силах. Он был ледяным и совсем ничего не выражающим, он будто заморозил Бэкхёна за одно мгновенье, за один только взор в его зрачки. — Зачем? У нас есть горничная для этого, лучше иди почитай книги о парфюмерии, — непонимающи произнес Мистер Бён, кладя ключи от машины на стол. — Я люблю готовить, — приближаясь к отцу, не теряя надежды что его поймут, продолжил настаивать на своё Бэк. — Я уже говорил тебе, Бэкхён, что ты не повар. Ты — парфюмер! — раздраженно прикрыв глаза, устало начал долгий, по его расчетам, диалог отец. На работе поступало множество резюме и он просто не успевал все закончить, а тут еще двадцатилетний сын, что должен унаследовать его компанию, строит драму. — Нет, мистер Бён, я повар, — утверждая свою мечту, Бэкхён подошел вплотную к отцу и, взяв ключи со стола, направился к входной двери, не удосужившись даже одеть кроссовки. Сейчас его мало волновало то, что асфальт, по которому он гордо шагал без обуви холодный, а трава еще мокрая. Сейчас всё это уходило далеко на второй план. — Что ты делаешь? Бэкхён! — в голосе мужчины проскользнула тревога, которая прибавила Бэкхёну уверенности в своих силах. — Пытаюсь жить. — Бэкхён! — выкрикнул Мистер Бён на пороге дома, пытаясь остановить сына. Но заметив, что тот сел за руль, так же как и сын забыв одеть обувь, выбежал на улицу, — Остановись немедленно и выйди из машины! — Прощай, папа, — последнее, что сказал своему отцу Бэкхён, нажав на педаль газа и покинув пределы их участка. Сейчас, направляясь в неизвестном направлении, в голове Бэкхёна не было пусто, не было того вакуума, который описывали тысячи авторов. Наоборот, в его голове был невероятных масштабов ураган. Ураган, торнадо мыслей, с которыми было почти невозможно справится. Один вопрос сменял сразу же следующий, не давая парню даже как-то оценить ситуацию. Был ли он прав, начав увлекаться кулинарией? Был ли он справедлив по отношению к отцу? В конце концов, был ли он на самом деле счастлив? Потерявшись среди вопросов, на которые нет ответов, Бён просто открыл окно, выпуская все свои мыли куда-то наружу, подальше от него. Сейчас хотелось просто отдохнуть, почувствовать себя хоть где-то свободным. Хотя бы на пару часов. Мощный поток воздуха из приоткрытого окна, освежал разум и успокаивал, а музыка, которую Бэкхён успел включить, добавляла всему этому индивидуальную атмосферу. Бэкхён даже не понимал куда именно он едет и куда собственно ему надо. Он просто ехал вперёд, навстречу потоку ветра и солнцу, что уже давно поднялось так высоко над горизонтом. Создавая эту иллюзию свободы, Бэкхён не хотел вспоминать о том, что ждёт его дома, и о том, что через минут десять надо вытащить домашний чизкейк из духовки, чтобы он не подгорел. В душе Бён надеялся, что это сделает за него Чонен и под предлогом, что это её творение, даст попробовать отцу, а тот, отведав маленький кусочек, все поймет. Поймет, что это еда, приготовленная его сыном, примет его чувства и разрешит ему жить жизнью, которой тот так желал. Только, возможно ли всё это? Может быть и было всё это возможно, если бы Бэкхён не закрыл глаза на мгновенье, если бы заметил девушку, переходящую дорогу, чуть раньше. Может быть и все было хорошо, если бы он не сел в эту машину, если бы он относился к дороге серьезнее, если бы ехал хоть чуточку медленнее и не нажимал сейчас так резко на тормоз, сворачивая с трассы. Может быть и бы был он свободным, если бы не столб в которой он врезался. Может быть и было всё возможно, если бы всё это не закончилось так и не начавшись. Одна секунда и все мысли куда-то пропали. Для Бэкхёна все было так быстро и медленно одновременно, что казалось он успел рассмотреть все, до того момента как подушка безопасности раскрылась и все вокруг провалилось в темноту и адскую боль. Он навсегда запомнит голубые глаза девушки, что смотрели на него со страхом, когда тот сворачивал, он навсегда запомнит тот столб, что беспощадно приближался с каждым мгновением все ближе и ближе, он навсегда запомнит тот момент, когда все закончилось. Тьма пожирала его. Пожирала изнутри, пожирала снаружи. Он не видел ничего кроме кромешной темноты, но страха перед ней, неизведанным концом не было, ведь изменить уже ничего нельзя было. Человеку дается лишь один шанс, и он его потерял так глупо. Потерял ради мечты, которую он так и не успел осуществить. Хотелось биться в истерике, кричать о несправедливости, плакать. Но всё это было уже потеряно, всего за какое-то мгновение, за какую-то жалкую долю секунды. Бэкхён сам лишил себя счастья. Однако, внезапно, в конце непроглядной тьмы появился лучик света. Что может быть ироничнее, чем свет в конце туннеля? Люди, которые окружали Бэкхёна на протяжении двадцати лет, всегда говорили, что мальчик ассоциируется у них со светом. А сам Бэкхён считал свет точкой отсчета, началом. Почему же сейчас, свет, который начинал каждый новый день Бэкхёна, является его концом? Но выбирать было не из чего, поэтому Бёну пришлось направиться именно к нему и, когда тот был совсем рядом, он понял, что это совсем не лучик. Бэкхён не торопился, он медленно приближался, осматривая то, что находилось перед ним, а именно проход, за гранями которого находилось совершенно невероятное и необъяснимое. А именно небо. Он находился в небе, где-то там, где летают самолёты, где облака пушистые как снег, а города совсем крошечные, будто игрушечные. И это было самое красивое зрелище в жизни, ну или не в жизни, Бэкхёна. Такое и вправду случается только один раз. И Бён прекрасно понимал, что если он шагнет вперёд, то это конец. Окончательный и бесповоротный. Запретный плод так сладок, но Бэк не торопился, ведь невидимые нити тянули его настойчиво отойти от края, не делать необдуманных вещей. И когда Бэкхён всё-таки решился, его с огромной силой схватили и потянули обратно, отдаляя с каждой секундой от манящего неба. И всё что Бэкхён успел запомнить и увидеть, перед тем как к нему вернулось обоняние, и яркий дневной свет ударил по глазам, это чьи-то большие теплые руки и темно-коричневые кудряшки в замедленной съемке, пролетевшие недалеко от границ его зрения. Только сейчас, когда Бэкхён сильно жмурился от яркого дневного света, он понял чего именно ему не хватало в том темном коридоре — обоняния. Тысяча различных легких и резких запахов ударило Бёну в нос, из-за чего тот жадно начал вдыхать их. Здесь был и запах свежей выпечки, и цветочный женских духов, и травы, и… запах медицины? Помимо обоняния, теперь к Бэкхёну вернулся и слух. Громкие сигнализации скорой помощи будто оглушили парня, из-за чего тот резко открыл глаза, открывая для себя мир по-новому. Сначало это был яркий свет, потом машины скорой помощи, а потом и врачи, что бегали вокруг какой-то коляски и что-то делали. Ничего необычного, если бы Бэкхён не разглядел в той коляске себя. Он лежал бездыханным телом на этой хрупкой коляске, весь в крови и без признаков жизни. Врачи бегали, пытаясь восстановить кровь и сердцебиение, но Бэкхён, все разом понявший, грустно улыбался роняя никому невидимые слезы. Бэкхён не заметил или просто не хотел замечать, как один из врачей что-то крикнул и Бёна загрузили машину и очень быстро увезли в неизвестном направление. И мысли, что летали в голове Бэкхёна, который смотрел стеклянными глазами на свои полупрозрачные руки, были незамедлительно озвучены его холодными губами: — Я умер?

***

Мистер Бён почти в истерике бегал по дому, прикрикивая на давно уехавшего Бэкхёна. Парень не возвращался уже минут тридцать, поэтому решив, что он не приедет как минимум до вечера, Чонен решила закончить готовку за него. Ровно через тридцать пять минут вкусно пахнущий чизкейк был вытащен из духовки и отправлен на стол для оформления. Чонен, будто прочитав мысли Бэка, решила успокоить мистера Бёна, дав ему кусочек идеального лакомства, но когда горничная почти отдала тарелку хозяину дома, ему внезапно позвонил неизвестный номер. — Здравствуйте, да, это Джун Бён, — лицо мужчины с каждой секундой менялось и прочитать какие-то эмоции было невероятно сложно, пока с его уст не слетели, как тарелка с чизкейком на пол, больно режущие слух слова, — Не может быть. Как это Бэкхён находится в литургическом сне?