Незабудки.

Незабудки — это страшно.       Особенно, когда они растут из твоей собственной руки и ты ничего не можешь с этим поделать, потому что так решила за тебя природа.       У Майлза нестерпимо чешется кисть руки и ему кажется, что это куда противнее и отвратительнее, чем когда ему отрезали пальцы. Но он лишь сильнее вжимается в собственную куртку, пряча руки в карманы.       Чертовы незабудки растут прямо из отрезанного пальца и с какого хуя они вообще начали там расти, Апшер сказать не может, просто потому что не знает, просто потому что его голова забита кое-чем другим. Или кем-то другим.       К примеру, Вейлоном Парком, который сейчас неспешно движется по аллее со своими сыновьями и женой, даже не подозревая о том, что за ним, подобно последней крысе, следит Апшер, прячась в кустах.       Когда он докатился до такого, чтобы следить за предметом своего обожания, как последний школьник? Наверное тогда, когда нежно-голубые цветы начали расти у него на руке. Его как-будто током шарахнуло. Прямо в голову, прямое попадание. И весь мир будто перевернулся.       Милые парочки на улице начали раздражать, когда как раньше ему было абсолютно все равно на них. Он перестал любить кофе и перешел на чай, потому что Парк любил чай и не какой-то там, а с бергамотом. Майлз снова отошел от дел, хотя, куда ему, когда в теле живет еще кто-то. Вальридер старается не лезть в голову Апшера в этот период. И, собственно, правильно делает.       Репортер становится слишком раздражительным, когда долго не видит Парка и это уже доходит до маразма. Он стал зависим, до одури зависим. Будто под наркотиками. Парк — его наркотик. А незабудки растут только у зависимых.

***

      Майлз знает о Вейлоне, если не все, то многое. Даже то, что не знает о нем его собственная жена. Апшер знает, что Вейлон пробовал курить в свои четырнадцать лет. Он пишет стихи, слушает попсу и спал будучи студентом с парнем. На самом деле, последнее Майлз не хотел бы узнавать, но так получилось.       После встречи в Маунт-Мессив они более не пересекались. Только переписывались. Вейлон волновался о состояние Майлза и ему было дико противно от самого себя, что он обрек репортера на такую учесть. В общем, пытался себя оправдать в своих же глазах, как считал Апшер. Ну не мудак ли? Нет, не мудак. Потому что после даже такой заботы, Майлз и пропал.       Ему хотелось бы сейчас вдохнуть запах волос Парка, уткнуться носом в шею, укусить за жилку и слушать, как блондин мягко урчит. Но это слишком неправильно. Слишком сказочно. У него двое сыновей, красавица-жена, кошка и хомяк.       А у Майлза ничего нет. Только несбыточные мечты, желания, Вальридер и незабудки растущие из пальца, оплетающие кисть с каждым днем все сильнее и крепче. Так себе набор, но более ничего он не может себе позволить. Завой уже, пускай Вейлон услышит. Но он молчит и тычется носом в клочок ткани с робы Парка.

***

      Когда Парк наклоняется на этой треклятой аллее, то Апшер чуть не давится воплем , видя оголенный участок поясницы с царапинами, еще не до конца зажившими, глубокими. И нет, они не от Лизы, отнюдь. И не от Апшера, еще бы. Маунт-Мессив оставляет свои отпечатки. И если кому-то повезло, то Апшеру что-то не очень. У него забрали жизнь, пальцы, рассудок и адекватность. Господиебтвоюмать.       Приглядевшись, он с ужасом замечает неправильную деталь торчащую из-под футболки программиста.       Маленький нежно-голубой листочек. Абсолютно такой же, как у его незабудок на руке. И снова что-то щелкает.       В голове сразу появляются воспоминания о том, что Парк любит незабудки. Он лично это говорил Майлзу, когда они переписывались. Счастье разом накрывает. А последний цветок, который не раскрылся до конца, расцвел.       Майлз торопиться вылезти из кустов, догнать Парка, схватить его за руку и потянуть подальше от Лизы, которая тут явно лишняя. Мир преображается, становится на места. Парочки уже не раздражают и Майлз готов выпить столько кофе, сколько не пил еще никогда. Он захотел любить дождь и стоять под молниями хоть вечность, если этого попросит Вейлон.       Стой и вой. Потому что у Лизы такие же незабудки на плече и они все расцвели. Парк хватает жену за руку и бежит следом за детьми, утягивая ее за собой. Он смеется, словно действительно счастлив.       Хотя, почему «словно»? Он действительно счастлив. Под боком та, которая готова посвятить ему жизнь, а он ей. У них есть дети и будущее.       А у Апшера ничего нет. И теперь не будет никогда. Сердце больно колит, а незабудки на руке вянут, затем снова растут, прорываясь сквозь кожу, разрывая ее на кусочки. Парк пробрался слишком глубоко. Майлз в истерике бежит с аллеи не обращая внимания ни на что, бежит куда глаза глядят, по дороге рвет с руки цветы, царапает кисть до крови, чувствуя, как алая жидкость бежит по пальцам и стекает на асфальт. Улыбается, как сумасшедший и не верит в любовь. Она умерла так же, как и цветы Апшера, так же как и его мир. Так же, как и он. И Вальридер почему-то рад этому.       Персональный Бог Майлза поможет ему справится с болью. И принести ее кому-то другому.       К примеру, Вейлону Парку, который неспешно идет со своими сыновьями и женой по цветущий аллее, не подозревая, что его ждет. Незабудки — это страшно. Особенно, если они завяли у психа.