Night in Harlem

Сверкающие огни, хрустальная посуда, пары, танцующие под тягучий Блюз — Харлем оживал ночью. В этом двубортном костюме Джошуа Миляга ощущал себя скованно. А еще в нем было невероятно жарко. И было очень странно вспоминать, что всего каких-то пару минут назад он жаловался на метели Нью-Йорка и думал об Аризоне, в которой стояла двадцатишестиградусная* жара. На это событие он был приглашен из-за своей известности, как врача, чьи корни уходили в Африку, но который при этом был коренным американцем; совершенно не потому, что он знал здесь кого-то. И Миляга уже подумывал улизнуть, чтобы передохнуть снаружи — или уйти совсем — кто бы заметил? Но именно в этот момент, когда он обдумывал свой побег, доктор заметил знакомое лицо на противоположной стороне бальной залы. Миляга стал осторожно продвигаться, огибая танцующие пары и группы сплетников, направляясь туда, где он видел знакомую маленькую фигурку. Но еще до того, как он смог заговорить или хотя бы удостовериться, что это точно она, девушка засекла его, ухмыльнулась и сжала кулачки. — Саечка за испуг, — пошутила она, мягко ударив его в плечо. — Одри, ты совершенно не изменилась, — прокомментировал доктор, прерывая ее очередную попытку до него дотянуться. Так повторилось несколько раз, прежде чем доктор поднял руки в знак своего поражения. Затем только он внимательнее взглянул на нее. Некогда беспорядочно падающие на плечи густые волосы теперь были отрезаны чуть ниже ушей и завиты. Вместо рабочего комбинезона, который она носила тогда, десять лет назад, в Атлантиде, на ней было прямое черное — но все же вызывающее — хлопковое платье и две нитки белых бус. Пожалуй, единственная вещь, которая совершенно точно не изменилась, это кристалл на шнурке, болтавшийся у нее на шее. — И ты тоже, — отреагировала Одри, возвращая внимание доктора к ее лицу. — Сейчас я должен быть уже стариком, — заметил он, теребя свой собственный кристалл, который он приспособил как булавку для галстука, — Похоже, что они каким-то образом продлевают наши жизни. — Ага, — подтвердила Одри, — Сложно представить, сколько времени прошло с тех пор, как мы оставили Майло. Доктор почувствовал, что воспоминания об их приключении несколько расстроили молодую девушку. — Позволь, я предложу тебе пунша, — быстро сориентировался он, — Кстати говоря, что ты здесь делаешь? — добавил он, не давая ей возможности ответить на первый вопрос. — Приятельница пригласила, но из-за метели она прибыть не смогла. Так что чувствовала я себя совершенно неуютно: я никого здесь не знаю… — Доктор протянул девушке чашу пунша. — То же самое. Мне очень повезло, что я тебя заметил. — Одри согласно кивнула, так как пила и ответить не могла. — Мне нужен холодный напиток, — сказала она, отнимая чашу от губ, — Здесь слишком жарко. — Читаешь мои мысли. Давай выйдем наружу ненадолго. — Лицо девушки просияло. Доктор знал, что, не смотря на гламур наряда, Одри все так же оставалась механиком, девчонкой-сорванцом, которую мало заботили светские мероприятия. Она жадно смотрела в сторону двери, которая вела на заснеженную улицу. Снаружи была долгожданная прохлада, лениво падал снег. Миляга и Одри стояли в центре открытой веранды. Не смотря на то, что они были укрыты от снега зданием, редкие снежинки все же ложились на их одежду и на волосы молодой девушки. — Долго мы тут не будем стоять, — проинформировал девушку доктор, заметив ее неприкрытые плечи, — Итак, как же ты жила все эти годы? — Нормально, полагаю. — она потерла кристалл, — Какое-то время оставалась с Фордом. До тех пор… ну… как это началось. Люди начинают посматривать на тебя косо, когда ты не стареешь. Доктор разглядывал Одри, наблюдая, как хрустальные люстры в зале, отражаясь в стекле двери, создают маленькие радуги, которые расцвечивали прическу девушки. — Для меня ты повзрослела. — А до этого ты сказал, что я не изменилась. — Одри надулась, отчего верхняя губа немного оттопырилась. — Ты изменилась… — Доктор нахмурился: впервые в его жизни ему катастрофически не хватало слов. В его возрасте оставаться молодым было подарком; для подростка же это значило, что на него никогда не посмотрят как на компетентного специалиста (хотя он и был уверен, что никто не обвинит Одри в непрофессионализме) «Пусть ее возраст тебя не обманывает» — так сказал мистер Уитмор когда-то тому, кто вздумал насмехаться над самой возможностью наличия восемнадцатилетнего механика на борту субмарины. — Люди замечали за тобой что-то подобное? — Вопрос девушки вырвал Милягу из его размышлений. — Возможно некоторые. Сейчас, когда ты спросила… Я и правда отмечал несколько довольно странных взглядов, которые на меня бросали, стоило начать рассказывать о моей службе в рядах «Мужественных всадников».** У них на лицах было видно, как крутятся шестеренки в головах, пытаясь что-то подсчитать… А, честно говоря, я отказался от своего возраста: не чувствую себя старым. — Внезапно Одри сорвала с шеи ожерелье Атлантов и замахнулась, чтобы выбросить его прямиком в сугробы. — Стой! — Доктор перехватил руку девушки в районе запястья, — Зачем? — слезы хлынули из глаз молодой девушки. Он не видел ни разу, чтобы она проявляла столь сильные эмоции с тех пор, как они покинули Атлантиду. — А я устала быть в одиночестве! Все что я делала последние десять лет, это наблюдала, как все вокруг стареют. Однажды я увижу, как они умрут, а все вокруг захотят узнать, как это я до сих пор не постарела! Это проклятье! — Я бы это так не назвал… — начал было доктор. — Ты встречался с людьми, но как долго длилась ваша дружба? Девушка, с которой я должна была сегодня быть, ей ведь всего девятнадцать. Она совершеннейший ребенок. Она считает, что мы — ровесницы! — Миляга отпустил руку девушки, наблюдая, как она медленно подносит кристалл к глазам, разглядывая его. Одри нежно провела пальцами по граням, а Миляга подумал, что будет лучше, если он сменит тему. — Кажется, теперь там играет джаз, — доктор кивнул в сторону залы, — хочешь, пойдем внутрь и потанцуем? — Одри взглянула на него с недоверием. — Я помню, что было в последний раз, когда мы танцевали, мистер Две-Левые-Ноги! Ты споткнулся и толкнул Винни, который держал зажженную спичку. Фитиль зажегся раньше времени! — Миляга усмехнулся — Этого не помню, но отрубился я, должно быть, с грохотом. — после того, как он это сказал, воспоминания нахлынули, словно из ниоткуда. Сначала — перекошенное лицо Винни, черное от пороха и орегано. Затем, их танец под радио, которое включила Паккард. Довольное лицо испанки. Миляге хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Однако, именно вскоре после этого дня, он и стал отрицать (даже вернее сказать, подавлять) то чувство блаженства, которое он испытывал, находясь рядом с ней. — Во всяком случае, борьбу я люблю больше танцев, — пробормотала Одри, — Этой ночью в городе идут боксерские бои. Хотелось бы мне побывать там. Даже не смотря на то, что их чемпиона моя сестра уложила за один раунд, когда был матч в Мичигане. — Что ж, давай тогда свалим отсюда и отправимся туда. — лицо механика просияло и она улыбнулась. — Мне нравится. — лицо девушки было таким же вдохновленным, как и в тот день. Доктор усилием воли подавил в себе желание поцеловать ее. — Тебе следует взять пальто, — сказал он вместо этого. — У меня его нет, — бодро откликнулась она, возвращая шнурок с кристаллом на его законное место, — но мне с тобой не так уж и холодно: жара Аризоны, кажется, всегда там же, где и ты. — Она отвернулась, чтобы спуститься по заснеженным ступенькам. — Жаль, что тебя не было рядом со мной все это время. — Миляга догнал ее, теперь они опять стояли рядом. — Почему вдруг? — решил уточнить он, не уверенный, что понял девушку правильно. — С тобой мне не так одиноко, — просто ответила она. …Две фигуры шли рядом, постепенно растворяясь в молочно-белой от падающего снега Харлемской ночи.