Свет.

Рвали. Рвали на куски, на части. Тщательно, настойчиво. Можно было кричать или не кричать, какая разница? Во все стороны летели ошмётки плоти, фрагменты органов и костей, брызги крови, желчи. Здесь её регенерация была быстрой: всё восстанавливалось в считанные мгновения, стоило Им щёлкнуть пальцами. Они были только рады этому. Ведь рвать обнажённые души можно долго. Это весело. Она всё ещё плакала. Она сопротивлялась, глупая. Можно было попробовать убежать – и она убегала. Выгрызала Им сердца и глаза – убегала. Она умела причинять боль. Все умеют. Но Они догоняли. И всё всегда повторялось. А вдали зажигался свет. Сначала отрывались ноги. Медленно, с треском рвущихся жил и суставов, хрустом костей. Она всё же закричала, в надежде, что это поможет ослабить мучения, но нет. Легче не становилось, и уже вряд ли станет хоть когда-нибудь. Её взгляд невольно цепляет, как с оторванных ног слезает кожа, мышцы, плоть и как рядом с ней падает один лишь хрупкий белый кальций. Она подтягивается на руках, впивается ногтями в землю, что пропитана кровью, и ползёт, забивая под ногти осколки бывших собственных костей, которые намереваются уничтожить хозяйку. Они следуют за ней. Они настойчивы. Им нравится. Смеются, один из них хватает за волосы и тянет назад. Она хрипит, вырывается и оставляет в кулаке одного из Них клок, продолжая свой путь на одном инстинкте, который заставляет жить. И кажется, что впереди свет. Ну да, это он и есть… Тот самый! Боже, пожалуйста… Помоги мне… Я так хочу жить, я ведь просто… всего лишь… Пожалуйста! Но свет гаснет, стоит ей достичь его и появляется вдалеке. Ещё дальше, чем он был раньше. Она утыкается в землю. Это конец. Дьявольски сильные руки хватают её за горло и бедро, поднимая над поверхностью и переворачивая спиной вниз. Она уже почти ослепла, но лицо одного из Них удаётся разглядеть. Но какая разница, кто на этот раз… Короткая усмешка и её резко опускают спиной на согнутое колено, безжалостно ломая позвоночник. Но она жива. Она не может умереть. Снова бросок, на сей раз, она падает уже на каменный пол. Один из них бесцеремонно заталкивает во влагалище два пальца в кожаной перчатке, предварительно обмакнутой в эпоксидку, битое стекло и мелкие, но безумно острые металлические фрагменты. Просто так, смеху ради. Она уже не кричит, и Им это не нравится. Щёлчок пальцев – позвоночник цел, ноги на месте. Какая-то другая рука запускает пальцы сквозь грудь и пальцы касаются сердца. Она кричит. Надсадно, высоко, срываясь на хрип. Пальцы внизу покидают одно из уязвимых мест, чтобы взять ножницы. Обычные, в общем-то ножницы. С зелёной ручкой. Портновские. Большие такие. Один из них, которого она не видела раньше, тот, что изуродовал мягкие стенки внутри, теперь уже щёлкает лезвиями ножниц. Рука другого покидает грудь, но сжимает шею. Что это?.. Зачем? Не надо, я прошу Вас… Мне же так больно, больно! Она визжит и срывает голос, рвёт связки, когда одно лезвие ножниц полностью вонзается во впадину пупка. Рука на шее не даёт двинуться, не даёт умереть, просто умереть… Боже, это стало бы спасением. Но нет. И лезвия смыкаются, делая первый и внушительный надрез. Кровь. Кажется, что этой жидкости в ней просто не должно было остаться ни капли, она ведь чётко помнит, что уже пролила её всю в сухой песок… Или это был не песок, а острые, речные камни? Она уже и не помнит, она здесь давно. Но больно как в первый раз! Её режут. Сначала медленно, как бы опасаясь за полезный предмет, который можно испортить, но потом уже не щадя вспарывают от пупка до ключиц, смеясь, раздвигают в стороны кожу, которая неясно почему отстаёт так легко. Она краем глаза видит, как теряет последнюю кровь, как отчаянно бьётся сердце, которое не под силу остановить Им. Что опять же – загадка. И снова медленно. Мучительно медленно, так медленно, что остатки красной жидкости сворачиваются прямо в венах и капиллярах, её опустошают. Отстранённо глядя, как все органы, кроме сердца, покидают полость живота, она лишь всхлипывает. Но пальцы с шеи перемещаются на изуродованные губы и прикрывают их. Шшш… Она отключается, повинуясь этому приказу. Свет.