Выбор

      Плоскогорье Плон Дю Канталь окрасилось красным цветом от заходящего солнца. Со стороны дороги, ведущей от Парижа, мчался одинокий всадник. Это был Себастьяно, который торопился в штольню, где обосновались компрачикосы Хельгуса Новуса.       Убежище компрачикосов состояло из трех подобий комнат, перегороженных между собой природными стенами. В одной обосновались компрачикосы, во второй содержались дети, предназначенные для экспериментов, а в третьей хранился инвентарь, который использовался компрачикосами, чтобы проводить свои отвратительные операции. Кроме того, здесь так же стоял небольшой сундучок, набитый деньгами — вся касса шайки. Ключ от сундучка висел на просмоленной нитке на шее у главаря.       Вечер в пещере был самым обычным. Жан Картуз только что закончил кормить уродцев и убрался за ними. Этому пропойце не доверяли серьезных дел. Гизадоро и Дзинзарте играли в карты. Доктор Бернардус был поглощен чтением какого-то толстого фолианта, а Капгаруп хлопотал возле камина, где жарился целый свиной окорок — ужин шайки. Хельгус сидел за столом и подсчитывал деньги, вырученные за недавно проданную парижским балаганщикам партию уродцев. Из комнаты, где находились дети, раздавался плач недавно украденного ребенка и еще одного, над которым сегодня была проведена операция — ломание рук и ног и наложение специального корсета для искривления хребта. Остальные дети, среди которых были в основном наглухо забитые в бочки, давно уже примирились с такой ужасной жизнью и сидели тихо.       Этот, в сущности, спокойный вечер был нарушен появлением Себастьяно. Он вломился в штольню и прямо с порога выпалил:       — Вам сели на хвост! Судья Фролло роет носом землю и уже почти докопался до вас!       Все шесть пар глаз моментально обратились на Себастьяно.       — Черт побери его совсем! — выругался Гизадоро.       — Рассказывай, — проронил Хельгус. — Впрочем, погоди. Сейчас будет ужин. За ним и расскажешь.       Компрачикосы сели за стол, в центр которого Капгаруп поставил только что спекшийся окорок. Хельгус выставил на стол три бутылки аликанте, покрытые плесенью. После молитвы они приступили к трапезе.       — Ну, Себастьяно, — сказал Хельгус, — поделись с нами подробностями.       — В первую очередь, — начал Себастьяно, — передаю привет от господина Рамона. Благодаря его человеку в тюремном департаменте Парижа мы первыми узнали, что вам угрожает опасность. Несколько дней назад Фролло посылал этого человека туда, чтобы выяснить, не хранится ли у них дело некоего Хельгуса Новуса. Тот человек также говорит, что второго клерка, с которым он на короткой ноге, посылали в Адмиралтейство за судовым журналом галеры «Санта-Розалия». Хельгус, Капгаруп, сеньор Бернардус, вы понимаете, к чему я веду?       — Ах, черт! — Хельгус стукнул по столу кулаком. Все остальные так и подпрыгнули на своих местах: обычно Хельгус был спокоен и невозмутим, в отличие от Гизадоро. — Но как он на нас вышел?       — Вот только черт и может это знать, — ответил Себастьяно. — Этот судья — та еще пронырливая сволочь, говорят, что он знается с нечистой силой. Другим это не объяснить.       Жан Картуз осенил себя крестным знамением.       — Ерунда! — заявил Хельгус. — Скорее всего, он расспрашивал наших постоянных покупателей о нас. Однако, ясно, что кто-то из здесь присутствующих вывел его на нас. Капгаруп! Ведь это же ты имел с ним дело двадцать два года назад.       — Да не может быть! — пробубнил с набитым ртом Капгаруп. — Это было так давно… Он с тех пор осудил очень многих, не думаю, что он меня и вспомнит то.       — Ты же его вспомнил, — нахмурился Хельгус.       — Я его никогда не забывал! Он пустил мне всю жизнь кобыле под хвост! — прорычал Капгаруп. — А эти знатные богатые ублюдки вроде этого судьи, им все равно кого упечь за решетку! У него таких, как я — сотни, если не тысячи!       — Ну ладно. Значит так, — сказал Хельгус после небольшого раздумья. — В окрестностях Парижа мы пока больше появляться не будем. Капгаруп, не высовывайся из штольни вообще! Упаси тебя Господь хоть мельком показаться на глаза Фролло!       Затем Хельгус обратился к гостю:       — Себастьяно! Сеньор Салинес может решить эту проблему радикально?       — Ради чего? — не понял Себастьяно.       — Это значит — навсегда! — фыркнул Хельгус.       На этот раз Себастьяно понял. Что-то прикинув в голове, он через некоторое время ответил главарю:       — Решить проблему можно, но это будет дорого стоить. Сеньор Салинес не должен заниматься твоими трудностями за свой счет.       — Ну, за деньгами дело не постоит, — хмыкнул Хельгус. — Сколько скажет — столько и заплатим.       Себастьяно назвал сумму, потребовав половину вперед. Хельгус отсчитал ему требуемое, подозревая, что некоторая ее часть осядет в карманах Себастьяно. Но другого выбора у него не было. Из собравшихся здесь только Гизадоро был способен на такое дело. Но Гизадоро почти никогда не покидал Плон дю Канталь, опасаясь вендетты. Не Капгарупа туда же посылать, с его-то сверкающей лысиной!       — Когда наш вопрос будет решен? — спросил Хельгус Себастьяно.       — Не раньше, чем через двадцать дней. Пока я доеду до сеньора Салинеса, пока нанятый человек достигнет Парижа, пока сядет на хвост Фролло: на все это нужно время.       — Хорошо. Тогда скачи до сеньора Салинеса быстрее.       После ужина Себастьяно, немного пообщавшись с Гизадоро, сел на коня и уехал.       Картуз начал убирать со стола. Доктор Бернардус снова углубился в чтение своего фолианта. Капгаруп, сидя у камина, злобно плевал туда. Дзинзарте отошел по нужде.       Хельгусу не понравилось настроение Гизадоро. Тот явно выпил слишком много вина, и глаза его сверкали бешенством.       — Хельгус, скажи, зачем ты тогда сбежал из монастыря в Московии? — вдруг задал он вопрос главарю.       — При чем здесь это? — удивился Хельгус.       — Да мне все непонятно, — ответил Гизадоро. — Для чего было менять сытую и обеспеченную жизнь на вот это все? У тебя были родители, семья, ты как сыр в масле катался. Твой город Тверь, как ты говорил, был богатым, твоя семья не голодала. Так черт побери, зачем ты все это бросил? Это у нас выхода нет. Возьми меня. В моей родной Бискароссе почти совсем не растет хлеб, приходится выживать охотой. Люди у нас дикие и заводятся с полоборота. Половина мужиков погибла из-за вендетты. Поэтому я понимаю, почему я во все это попал. А вот ты то? Был бы сейчас священником и снимал бы деньги с прихожан. Ты говорил, русские любят нести деньги в церковь. Так объясни, для чего нужно было бежать на край света с этим вашим Никитиным?       — Ты бы протрезвел, Гизадоро, — ответил Хельгус. — Ты выпил слишком много вина.       С этими словами он собирался встать из-за стола, но тут Гизадоро вытащил свой кривой баскский нож и в два прыжка оказался рядом с Хельгусом, поднеся нож прямо к его лицу.       Увидев ссору, остальные компрачикосы, как по команде, оказались рядом с Гизадоро и Хельгусом.       — Мне не нравится, как ты себя ведешь и как ты с нами говоришь! — у Гизадоро пьяно сверкали глаза. — Ты еще в штаны гадил, когда я сделал свою первую кожу*! Капгаруп тоже повидал столько, что тебе и не снилось! Про сеньора Бернардуса вообще не говорю! А ты почему-то вообразил себя здесь главным, хотя с Рамоном Салинесом тебя свели я и Себастьяно!       Однако, все уже пришли в себя. Между Хельгусом и Гизадоро молниеносно встал Бернардус. Дзинзарте и Картуз схватили баска сзади за руки.       — Гизадоро, — строго сказал доктор, — опомнись. Не хватало нам еще ссориться из-за пустяков, когда мы узнали такие тревожные вести. Хельгус сказал тебе правду. Лучше ляг спать и протрезвей.       Гизадоро, гневная вспышка которого уже прошла, с ворчанием пошел к своей кровати. Хельгус внешне оставался спокоен.       — Гизадоро, — сказал он ему. — Не советую тебе больше поднимать на меня нож. Если тебе что-то не нравится, ты свободен, как птица в полете. Иди на все четыре стороны, как когда-то я, Бернардус и Капгаруп. Но далеко ли ты уйдешь? Ты знаешь, что всего в двадцати лье отсюда работают люди Салинеса, и среди них есть твой земляк Алехандро Мартинес. Говорит ли тебе о чем-нибудь это имя, любезный Гизадоро?       Баск, который буквально за две минуты до этого был похож на взорвавшийся порох, резко изменился в лице. Он побледнел, сгорбился и беспомощно осмотрелся по сторонам. Мартинес был среди тех, кто объявил Гизадоро вендетту. Его семья в Бискароссе, в свое время, была облагодетельствована родителями Сантьяго, того самого, которого из-за такого же пустяка неосторожно убил Гизадоро. Еще в Бискайе Мартинес прославился нечеловеческой жестокостью, впрочем, сочетавшейся в нем с такими качествами, как сверхосторожность и братская преданность друзьям. Мартинес был единственным человеком, которого Гизадоро боялся по-настоящему.       — Я вижу, запал у тебя кончился, мой любезный Гизадоро? — с издевкой спросил Хельгус. — А между тем, на последней сходке с людьми Салинеса, я имел честь общаться с этим милым человеком. Он очень интересовался твоей драгоценной особой. Если бы он узнал, что ты работаешь с нами, с той сходки я бы уже не вернулся. Но, по-моему, он это подозревает. И я не поручусь, что он не шляется где-то поблизости. Так что подумай, дорогой Гизадоро, о том, что всякое в жизни бывает.       Гизадоро, чертыхаясь себе под нос, но все еще имея землистый цвет на своем лице, злобно посматривая на Хельгуса, тихо улегся на свою лежанку. Остальные компрачикосы, сделав все необходимые дела, последовали его примеру. Вскоре вокруг воцарилась тишина, нарушаемая только всхлипываниями и стонами из комнаты уродцев.       Через некоторое время из того угла, где спал Капгаруп, послышалось шуршание. В лунных лучах, падавших в штольню, было видно, как маленькая фигурка бывшего каторжника отделилась от кровати и направилась к выходу. Темнота ночи почти совсем поглотила его. И только его лысина отсвечивала в лунном свете, постепенно отдаляясь от штольни в сторону Парижа.