Пятнадцать

Разорвется замкнутый круг, Рассеченный крылом, как мечом. Мой братишка, мой летчик, мой друг Свой планшет надел на плечо… В.П. Крапивин, «Самолет-Сережка» За чуть приоткрытой балконной дверью с чешуйками начавшей отслаиваться краски сверкало и гремело так, будто над самой крышей дома взрывались снаряды. Порывы стылого осеннего ветра раздували край занавески словно парус настигнутого штормом бермудского шлюпа и, проносясь через всю комнату, заставляли раскачиваться на леске закрепленную у потолка модель самолета. Ромка в своей старенькой вылинявшей футболке зябко поеживался, но дверь не закрывал. Ждал. Конечно, погода сегодня совсем не летная, и наверняка Сережка давно уже спит в своей похожей на корабельную каюту комнатке на самом верхнем ярусе Звездной Башни… Но все-таки… Все-таки Ромка ждал. И потому почти не удивился, когда за окном мелькнула тень серебристых крыльев, а спустя пару минут в балконном проеме возникла, перемахнув через перила, знакомая фигура. Знакомая, да незнакомая… Это был, без сомненья, Сережа – но непривычно высокий и еще более нескладный и угловатый, чем обычно. Мокрый насквозь, встал на пороге и улыбнулся. Рванувшись с постели, словно подброшенный невидимой пружиной, Рома втащил Сережку в комнату и облапил, неловко ткнувшись лбом ему в шею, чувствуя через промокший обвисший свитер тепло Сережкиного тела… Сколько они так простояли, пару мгновений или полчаса?.. Ромка не знал. Поднял голову, взглянул ему в лицо – ну да, оно тоже было уже лицом не двенадцатилетнего ершистого мальчишки, а более взрослым, подобным Ромкиному, с несколькими темными волосками, пробившимися над верхней губой, с более четким и острым профилем… - А как это ты… Как..? – смог выдавить, отчего-то смущаясь. Сережа стянул сырую одежду, уселся на недовольно заскрипевшую кровать и разлохматил свои волосы, стряхивая дождевые капли, успевшие затечь под летный шлем. - Старик научил… Не получалось долго, а потом решили рискнуть, построили Лабиринт Времени… Ну и вот, прошел через него и вытянулся. Только… - он глянул быстро на Ромку и отвел взгляд. – Это только один раз можно, больше не получится…Теперь навсегда останусь таким. - Ну…И пусть! – Ромка счастливо засмеялся, проведя ладонью по влажным Сережкиным волосам, длинными слипшимися прядями спадающим на плечи. – Давай полотенце дам, а то ты мокрый как мышь… - А… Фигня, - Сережа вскинул голову, и их глаза опять встретились. – Ром, ты лучше скажи…Я ведь для тебя старался… Чтобы мы… Чтоб на равных везде…Ты скажи, так лучше ведь?...Только честно… Ромка заморгал и чуть не выронил из рук тряпку, которой собирался вытереть натекшую через порог балкона лужицу дождевой воды. Сердце отстучало несколько ударов и замерло, а потом снова заколотилось – быстро, невпопад. Он привык к мысли, что Сережка – как младший брат, которому всегда двенадцать, и научился становиться таким же, когда они ночью выбирались через балкон на темные городские улицы и стартовали со взлетной полосы у болота, рассекая Пространство и Время, когда бродили по Заоблачному Городу и часами просиживали в Звездной Башне у Старика, вместе с другими мальчишками и девчонками учась премудростям путешествий по Сопределью… Привыкнуть-то привык, но до сих пор не смирился. Да и про свой настоящий возраст не переставал помнить даже во время этих полетов, с тоской ожидая, когда настанет неизбежное время возвращения и Сережка уйдет, улетит к себе, а он, Ромка, опять должен будет притворяться весь день… Хорошо хоть, что с Сойкой можно было поговорить обо всем. Она знала всё-всё, да и Сережку помнила еще с тех времен, когда он был обычным (ну, если, конечно, можно назвать обычным того, кто умеет превращаться в самолет…) мальчишкой. Рома чувствовал благодарность к Сойке за то, что она внимательно и терпеливо выслушивала его сбивчивые восторженные истории о путешествиях с Сережкой, улыбаясь чуть печально (Сойка ведь очень горевала, когда узнала, что Сережа разбился…). Порой, взахлеб рассказывая, что «знаешь, Сойка, мы вчера летали в Степь, ты представляешь, и нашли заброшенный Храм Хранителей!», Ромка замечал на себе ее непонятный взгляд – не то с сожалением, не то с легкой досадой и горечью смотрела Сойка. Рома понимал, что ей, должно быть, тоже хочется летать с ними по далеким и близким Пространствам, кружить между звездами и галактиками… Но что он мог поделать? Место в кабине у Сережи было только одно, и было оно навечно – Ромкино… Теперь им обоим было по пятнадцать. Рома зажмурился и представил, как они вместе придут опять к Старику, и тот улыбнется и кивнет им: «Садитесь, Неразлучники» (мировой все-таки дядька, хотя и кажется порой суровым…). Как Самолет-Сережка помчит их в Красные Пески, и они отыщут снова древние руины, оставшиеся от народа Иттов, зайдут в усыпальницу первого Командора и постоят, взявшись за руки, перед его полуосыпавшимся и чуть потускневшим от времени мозаичным портретом – строгий внимательный взгляд, длинные седые волосы за спиной, меч в руках… Теперь они снова на равных, а не младший и старший. А что Сережка больше не вырастет – не беда, будут теперь они бродить по Сопределью такими – пятнадцатилетними. Пусть еще не совсем взрослые, но и не дети же! Вон каким стал Сережка… Высокий, пусть и по мальчишески тонкий еще, но такой… Такой красивый… Щеки затеплели, и Рома снова спрятал лицо у Сережи на плече, уткнулся в него, прижался что есть сил, и почувствовал ответное касание и очень теплую ладонь, ласково легшую на затылок. - Сереж… Сереж, какой ты молодец, что смог… - голос не слушался, простые слова никак не желали выговариваться. - Ну, значит не зря все это… Уж сколько мы со Стариком головы ломали над этим Лабиринтом! А сегодня… - Сережа отчаянно зевнул во весь рот. – Сегодня вот еле пробился к тебе… Из-за грозы темпоральные векторы сместились и пространства чуть сдвинулись, пришлось через барьеры напролом… - Ох! Ты же устал, наверное, спать хочешь! – Ромка чуть не взвыл от досады на себя. «Ну и идиот я! Ничего не замечаю», - мелькнуло в голове. Он рывком сдернул покрывало, поправил подушку и потянул к постели смеющегося Сережу. - Отдыхай… Тот глянул с недоумением. - А ты куда? - Возьму матрас надувной на антресолях да лягу на нем… - Ты думаешь, я теперь так сильно потолстел? – хмыкнул Сережа. - Не, но… Ромка словно прилип к полу. Ну в самом деле, так ведь с самого начала повелось у них – набегаются, налетаются, через балкон пролезут в комнату, перекусят наскоро чем-нибудь да заваливаются спать на Ромкину постель… Почему же сейчас так горит лицо, словно кипятком плеснули?.. Почему ноги словно ватные и противно дрожат, а в висках стучит, стучит, стучит кровь?.. Может, потому что Роме безумно хочется взять Сережку за руку, обнять, вдохнуть его запах – дождя, моторного масла, озона, с новыми незнакомыми мускусно-терпкими нотками, от которых словно искорки по всему телу пробегают и внизу живота становится очень-очень жарко?… На плечи легли Сережкины ладони, притянули к себе, пальцы пробежались по выступающим позвонкам… - Ромка, хороший мой… И всё. Понесло, закружило вверх тормашками, разбивая вдребезги мысли, не оставляя ничего, кроме сладкого замирания от каждого Сережкиного прикосновения… «Сойка, прости нас. Ты ведь всегда понимала, всегда знала, что я уйду. Годом позже или годом раньше. Осенью, когда на улицах пахнет палыми пожелтевшими листьями, или зимой, когда ветер бросает в лицо крошечные острые льдинки. Ты знала, что однажды я не смогу отпустить его. Я устал притворяться, Сойка. Я устал играть – в примерного школьника, ответственного студента, безотказного работника редакции, образцового мужа и отца… Может быть, в Заоблачном Городе починят мой самолет, выправят вмятины, и мы с Сережкой снова взмоем в небо вместе. Крыло в крыло, как раньше. Прости. »