Обливай меня мартини

С Натаниэлем не выгорело. Конечно, Хлоя это поняла еще с месяц как назад, однако отчаянное нежелание терять четыре года отношений, держащихся на его романтизме и ее упорстве, давали ей надежду, что, если «еще чуть-чуть постараться», то все наладится. Однако судьба распорядилась иначе. Его вечные психозы, ее вечный недотрах. «Что делать с мужчиной, который за четыре года так и не смог удовлетворить женщину?» - слова Моник, истеричной подружки-неудачницы, вспоминаются с едким тоном и хищным взглядом. Тогда Хлоя думала, что Моник завидует ее стабильности, однако, когда смуглое девичье тело овивает змеей второго за вечер парня, не особо церемонясь, она понимает, что той ровно пополам. Что до Хлои, что до ее недотраха с Натаниэлем. А ведь все так прекрасно начиналось – когда он запер на фоне его первой ревности – когда еще не особо понимаешь, что за чувство тебя распирает, хватает за сердце когтистой лапой, – в туалетной кабинке, развернул к себе спиной и без зазрения совести, с зашкаливающей наглостью зашел, она еще долго не могла свести ноги вместе. Кажется, именно тогда она поняла, что влюбилась в его голубые глаза. Которых не видела, мутным взглядом ловя лишь обшарпанную стенку кабинки. Губы ее поджимаются, а внизу живота поднимается истома, и никакие ритмы музыки не могут отодвинуть эти мысли на задний план. Сколько бы выпивки она в себя не вливала, по совету той же Моник, она все еще трезво рассуждала о том, что, возможно, с Натаниэлем и не должно было выгореть вовсе. Хотя бы лишь потому, что постоянно провоцировать его на ревность, чтобы увидеть этот животный взгляд, ощутить грубые, цепкие прикосновения, оставляющие синяки, она не могла, а он был слишком ромашкой, чтобы догадаться самому, что почти самому влиятельному человеку в городе необходимо одно-единственное. Подчинение. Стоять на коленях, жадно глотая воздух, попеременно выкрикивая имя любимого в то время, как он берет тебя грубо сзади. Хлоя слишком сильно мотает головой и едва не встречается с такой же патлатой девицей, что вовсе мужик, но ей плевать. Она вспоминает, как на нее смотрел Натаниэль – жадно и похотливо, по-собственнически, ненавистно. Он тогда ненавидел ее всю: голос, с которым она обращалась к кому-то, внешность, которой цепляла и заставляла оборачиваться вслед, связи, что обещали непрекращающиеся вечеринки и слеты, литры выпивки, после которых касания станут дозволеннее, дыхание – горячее, а взгляды – настолько томными, что и стонов не потребуется. И все это без него. Хлоя бы запросто отказалась от всего этого. Заперлась бы с ним в комнате, и не выпускала его из постели, с пола, тумбочки и душа, если бы горько не осознавала, что вся эта жизнь – и есть причина этого животного поведения. И именно тогда она поняла: ей нужно не это. Возможно, она – нимфоманка, возможно – нарциссичная и эгоцентричная, но Хлое необходимо, чтобы ее хотели. По-животному, со всей страстью, - и даже плевать, если потом этот «кто-то» пойдет с таким же остервенением драть другую девицу. Она даже не пикнет, лишь бы только… это был Натаниэль. Она мотает головой, отбирая у какой-то слишком отчаянной девушки стакан с чем-то прозрачным, на запах определяя мартини, и залпом опустошает его. Ей необходимо отвлечься. От этих волос, слипающихся от пота на лбу и щеках. От этого частого дыхания и закатывающихся глаз. От этих жилистых рук, что сосредотачивались в одном месте и одновременно с этим были везде. От того, как она сходила с ума под ним, на нем. От того, как он ненавидел, стоило какому-то парню пройти мимо и ее коснуться, или даже… Чья-то рука овивает ее талию, притягивая к упругой груди, а Хлоя понимает, что в этом городе есть столько дерзости на подобный жест только у одного человека. … или даже девушка, что стала последней каплей в их отношениях… - «Такая жгучая детка на вечеринке, вся одетая в клетку», - шепчет она на ухо в такт словам песни, а Хлоя оборачивается на наглую усмешку. …Лила. Слишком своевольная и остервенелая. Она влюбилась в Буржуа, стоило той появиться на пороге университета, – это не понял только слепой, не видевший этих опьяненных глаз и отчаянного желания обладать; или глухой, не слышавший с каким грохотом тогда она подлетела к Хлое, как прижала ее к себе, наплевав на стоящего рядом Натаниэля, и поцеловала, мазнув языком по верхней губе и зубами подцепив нижнюю. - «Но не блондинка», - она корчит печальную рожицу, искрящуюся глазами, как тогда – когда Хлоя отпрянула, сказав, что натуралка – соврав, что натуралка – а рыжий парень позади уже был на грани истерики. Росси до сих пор не знает, и оно к лучшему, но в тот же вечер у Хлои случилось две вещи: безумный секс с парнем-ромашкой и ночная фантазия, где фигурировала Лила. И если о первом она без зазрения совести рассказала подругам, то о последнем не могла сознаться даже самой себе. По крайней мере, пока рядом сопел в подушку Натаниэль. - «Лампы как светофоры, светят в глаза», - Хлоя усмехается, точно зная, что ее мутные, опьянелые глаза не осветят даже близлежащий столик с кокаином, не то, что улицу или о чем там бредит певец, но тут же все мысли разбегаются, стоит Росси оказаться настолько близко, что впервые ей становится жарко. То ли от ощущения дыхания на своих раскрытых губах, то ли от того, как тонкие пальцы поглаживают ее поясницу сквозь ткань топика. Такого лишнего в данный момент. – «Ты сегодня будешь. Ты сегодня – моя». И из ее изогнутых губ, приподнятых бровей и тихого шепота, отбивающего в самое сердце, Хлоя понимает, что Лила в курсе их разрыва, единственная обрадованная новостью, что теперь можно домогаться без истерик и паники где-то со стороны. Конечно, по привычке Буржуа ждет, что откуда-нибудь возьмется Натаниэль и в грубом жесте оттолкнет Росси, но… хочет ли она его появления? Даже если они расстались, он может решить вернуть все на свои места, как и она несколько минут назад, и тогда не будет больше этих поглаживаний, этого хитрого прищура и приоткрытых губ – лишь буйный секс на разок. В то время как здесь, под натянутой на груди лиловой майкой, разгорается чувство собственничества теперь уже на ничейную девушку. А ведь она соврала о том, что натуралка. В мгновение ока она оказывается прижатой к шесту, а ее нога закидывается на пояс Росси, но Хлоя совсем не против – она ощущает жар чужого тела, напор и раскрепощенность, от которых отрешалась все два года обучения в университете. Вдох-выдох, и ее губ касаются чужие, а где-то в клетке ребер подрывается то самое блаженное чувство – будто это она поджидала, когда понравившаяся девушка освободится от какого-то там парня – и пальцы в немного сбитом движении цепляются за темные волосы, впервые не собранные в высокий хвост. Она сжимает пряди у корней, притягивая к себе ближе, и проникает языком в чужой рот, постанывая тихо, но, кажется, настолько громко, что и вне клуба на окраине города ее слышат. В особенности – она, усмехающаяся и наглая. К другому боку, к полоске кожи между топом и короткой юбкой, прижимается прохладное стекло, и Хлоя, скосив глаза на зеленую бутылку, понимает, что той «отчаянной девицей», у которой она отобрала мартини, и была Лила. Нет времени на стыд – Росси уже отпивает с горла, и влажными, прохладными губами впивается в ее разгоряченные и сухие. В рот к Хлое попадает горечь, но мягкий и юркий язык быстро сглаживает все ощущения, касаясь неба, кончика ее языка, зазывая в игру и более пьяный поцелуй, чем то возможен между опьянелыми. На них никто не обращает внимание – кто-то умудрился побить того трансвестита, а поэтому толпа со всеми телефонами и прочими гаджетами отрывается от созерцания дочки мэра у шеста, – и ей даже на это плевать – ей необходимо сейчас внимание лишь одной. Той, что, вновь отпивая, опускается на шею, оставляя прозрачные сладковатые следы, стягивающие мгновенно кожу. Она цепляется зубами, ласкает языком, сводит Хлою с ума от мысли, что чертовы бретельки, их могло и не быть вовсе, зачем она только надела вообще одежду, а не пришла сразу голой? - «Я хочу, чтоб ты кричала», - выдыхает Лила на ухо, претворяя все ее мечты о том, чтобы раздеться. В мутных болотных глазах Хлоя видит собственное будущее и тряпки, разбросанные по танцполу, и согласна уже со всем заранее, ощущая, как тонкие пальцы на закинутой ноге соскальзывают по бедру куда-то вниз, подрывая ее разум, выдергивая душу из тела. Хлоя выхватывает из ее рук бутылку – все, лишь бы ощутить ее пальцы где-то еще, и отпивает сама, обхватывая губами горлышко и жадно глотая горячительное, будто воду, будто в пустыне. Капли стекают по подбородку, теряются в ложбинке грудей, куда следует тут же язык Росси, слизывает их вместе с бисеринками пота, срывает громкий «ох» с губ Буржуа, теряющийся в песне про обливание мартини. Будто издевательски про них. «И возможно этой ночью будет жарко. Как ты хочешь…», - все еще завывает смазливый певец, а Хлоя уже с ним соглашается, прогибаясь в спине от ощущения тонких пальцев на пояснице, задирающих ее топ, отодвигающих пояс юбки, вырисовывающих завитки на эрогенной зоне, от которой прошибает ток по позвоночнику и вверх – прямо в голову. Вторая рука застывает на внутренней стороне бедра, ощущая жар разгоряченного и пьяного тела, как Хлоя льнет от этого к ней ближе, желая словить удовольствие, в котором отказывала себе четыре года, заботясь о мальчике-ромашке, и о котором мечтала с ней или с кем-то еще – Лилу не особо волнует. Волнует не так, как вид застывших сосков, что виднеются сквозь топик и отсутствующий лифчик. Дерзкие, манящие. Лила припадает к ним губами, прижимается, чтобы Хлоя прочувствовала это, оставляя следы на одежде, и стискивает зубами, радуясь гулкому стону, разбивающемуся о басы и шум толпы где-то вокруг. Хлоя прижимает непослушными пальцами ее голову ближе, и извивается, подобно змее, когда Росси опускается на колени, а ее язык скользит по плоскому, содрогающемуся животу вниз, к поясу юбки. Ее зрачки расширяются, в них отражается мимолетный страх, что Лила совсем отчаянная и рискованная, что нечто подобное в их исполнении непременно заметят, но Росси лишь усмехается шире, вновь целуя в тазобедренную косточку и резко опускаясь еще ниже, закидывая длинную светлую ногу к себе на плечо. И жадно целуя во внутреннюю сторону бедра, срывая с губ Хлои протяжный стон, на который оборачиваются все – даже бармен, уронивший вдруг коктейль в «крутом движении». Мир вокруг Буржуа начинает плыть – то ли от алкоголя, то ли от жесткого касания зубов до чувствительных мест – и пальцы перестают слушаться, она ощущает, как из них выскальзывает бутылка с мартини, готовая разбиться, но Лила ее тут же перехватывает, отходя. Отходя и оставляя ее, раздразненную и почти что удовлетворенную, со съехавшим топом и низом живота, переполненным истомой, едва сводящимися коленями, сползать вниз по шесту, влажному от ее пота. Она хватает ртом воздух, выдыхая через раз, и размыто видя, как Лила отпивает с горла еще раз, напоследок облизывая влажные пальцы, проскальзывая между ними языком, со смаком запоминая каждые ноты вкуса Хлои. Рваный выдох разрезают басы и между ними вырастают слова песни, грозящиеся стать дальнейшим исходом ночи, на который согласны обе. «После клуба в машину, не нужны права. Ты одним звонком решаешь все дела», - ее пальцы ищут в маленьком кармашке сумочки гламурный мобильник, делают какой-то звонок, бессловесный диалог. На пошатывающихся ногах она отрывается от шеста, и на ее губах уже играет усмешка, а грудь разрезает животрепещущее чувство, что сегодня, впервые за два года воздержания от этого едкого взгляда и любопытных пальцев, она впервые получит то, чего заслуживала. То, что действительно хотела. Ее пальцы натыкаются на руку Лилы, вытягивают ее сквозь толпу, на выход. Холодный воздух бьет обжигающе по легким, по распаленным щекам и пустой голове, а тело, непослушное и немного дерганное, заталкивает ее в черный Порш, на заднее сидение, забирается следом. «Куда едем я не знаю, до сих пор не понимаю», - она не встречает сопротивления, лишь слышит, как мартини разливается где-то в велюровом салоне, но ей уже неважно. Самое главное – это звук закрывающейся дверцы где-то позади, и то, с какой похотью смотрит на нее Лила, когда она снимает надоевший топик и отшвыривает его на переднее сидение к невозмутимому водителю. Как охает, когда обнаженное тело прижимается к ее, а в голове предательски заедает строчка слишком правдивой песни. «Но ты знаешь, что сегодня ты – моя».