Это была самая настоящая, жестокая, беспощадная, разве что не кровопролитная война. Ни одна из сторон не желала сдаваться, идти на уступки, искать компромисс, хотя ощутимые потери испытывали обе стороны. При этом, каждый думал, что именно он страдал больше всех, а посему отдавал предпочтение собственному упрямству, а не голосу разума, молившему о перемирии.
Все началось с того, что в свои двадцать пять лет Адриан Агрест задумался о том, что он уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно решать, что он хочет. Все бы ничего, вот только некоторые его «хотелки» шли вразрез с предпочтениями любимой жены, о чем она, возмущенно цокнув, и заявила в самой категорической форме, на которую была способна.
— Если я еще хоть раз услышу о том, что ты хочешь отрастить бороду, можешь искать себе другую Леди.
Другую Леди мсье Агрест искать себе не желал, но и подобного отношения к своей персоне стерпеть не мог, особенно после того, как Плагг намекнул, что вообще-то хозяева в доме коты (и что камамберу было бы все равно, есть у Адриана борода, или нет). Поэтому, обратившись за помощью к знакомому адвокату, способному отыскать лазейку в любой ситуации и обладавшему даром цепляться не то, что к каждому слову — к каждой букве, Адриан быстро нашел выход из своего положения.
Маринетт запретила ему отращивать бороду, но ни слова не сказала про усы.
Довольный собой, чуть ли не мурлыкающий от счастья Агрест даже не подозревал, на какой шаг он толкнул свою благоверную.
— Пока не побреешься, я не буду с тобой целоваться, — массивным артиллерийским обстрелом обрушились на Адриана эти слова.
Рука уже потянулась к бритве, но уязвленное самолюбие все-таки заставило мужчину отложить ее в сторону. Не будет целоваться? Что ж, так тому и быть. Адриан стерпит. Но и он в долгу не останется!
Так на лице Адриана Агреста появились не только усы, но и бакенбарды.
— Это не борода, подбородок-то выбрит! — самодовольно заявил он, когда Маринетт, вернувшись из очередной командировки, застала новую смену имиджа.
О том, что поторопился, Адриан понял, когда супруга не стала распаковывать чемодан и начала набирать номер лучшей подруги. Отныне Агрест спал в холодной постели без любимой жены, но зато с горделивыми усами и бакенбардами.
На третий день Адриан во второй раз обнаружил в своей руке бритву, но он был слишком уперт, чтобы объявить о своей капитуляции. Единственное, о чем Агрест в тот момент жалел, так это о том, что узнав настоящую личность Ледибаг, сам решил снять перед ней маску. Он ведь тогда не знал, что Маринетт, благоговеющая перед Адрианом, распознав в объекте обожания раздражающего напарника, тотчас же растеряет весь трепет и будет относиться к нему как к Нуару даже в обыденной жизни. Котик-то рассчитывал, что все произойдет с точностью до наоборот! Даже представлял лица кусающих локти завистников, которым бы он непременно продемонстрировал, как Ледибаг растекается розовой лужицей перед ним!
Но, увы, реальность оказалась слишком жестока, и одного взгляда Агресту теперь было явно недостаточно для того, чтобы заставить Маринетт исполнять любое его желание.
Когда на пятый день супруги встретились во время битвы с очередной акумой, Ледибаг даже не позволила Нуару поцеловать тыльную сторону ее ладони. Более того, увидев мужа в маске и с растительностью на лице, героиня сравнила Кота с Чубаккой и отметила, что Хан Соло ей нравился больше. А очистив акуму, Принцесса
Лея Леди упорхнула, даже не стукнувшись с мужем кулачками в знак победы над новым приспешником Бражника.
Следующим утром Адриан подбородок не брил.
А еще через день к нему на временное место жительства перекочевал Нино, которому не оставалось места в собственном доме с тех пор, как Маринетт взяла привычку ежеминутно жаловаться Алье о том, как ей не хватает обнимашек. Почему вместо собственного мужа мадам Агрест решила обнимать его жену, Нино так и не понял.
— Серьезно, Бро, побрейся уже, наконец, — тяжело вздохнул он, выслушивая бесконечный монолог Адриана о том, что тот любит свою Принцессу любой, а ей, видите ли, бородатый Агрест противен.
Ляиф поймал себя на мысли о том, что дома было не так уж и плохо, ведь Маринетт пусть и жаловалась на жизнь не меньше Адриана, но в качестве благодарного слушателя все же использовала не его уши. И как Алья умудрялась не только слушать, но и говорить что-то в ответ?
— Ну, может, тебе стоит все-таки пойти на уступки? — отчасти Нино понимал, что право на бороду — неотъемлемое право любого мужчины. В другой ситуации он бы поддержал Адриана и уговорил бы его стоять до конца, но, увы, до тех пор, пока все внимание Альи было захвачено страдающей от собственного упрямства и упрямства супруга Маринетт, мсье Ляиф был вынужден спать не с женой, а с ее плюшевым мишкой. Он, конечно, тоже мягкий и спит без одежды, но прижимать к себе Алью гораздо приятнее.
— И ты, Брут? — пытаясь заплести на бороде косички, разочарованно произнес Адриан.
Больше попыток переубедить друга Нино не предпринимал.
На приеме, устраиваемом в честь показа новой модной коллекции от Маринетт Агрест, женщина ни разу не подошла к своему мужу. Сам же Адриан отчаянно жаждал сломя голову броситься к супруге, закинуть ее на плечо и утащить куда-нибудь в подсобку, чтобы на практике доказать ей, что его борода не такая колючая, как ей представляется, а гладкая и шелковистая, и что целоваться с ним будет очень даже удобно. Вот только этот шаг был сродни признанию своего поражения (Маринетт ни в коем случае не должна была знать, насколько за эти два месяца он истосковался по ее губам и телу), поэтому бородатый страдалец всеми силами сдерживал свой порыв, стараясь выглядеть как можно более гордо.
Изредка Адриан все же позволял себе поглядывать на супругу (иногда даже допуская мысль о том, что возьмет в руки бритву, если увидит, что ей без него так же плохо, как и ему), но, увы, за все время они лишь один раз пересеклись взглядами.
В тот самый, черт бы его побрал, момент, когда один из зрителей показа принял Адриана не за совладельца модной империи, а за обслуживающий персонал.
— Она еще и смеется надо мной! — сокрушался Нуар, расхаживая по крыше высотного здания. Ему уже самому надоела пышная растительность, из которой постоянно приходилось вычесывать крошки, однако после того, как Адриан увидел ехидную усмешку на лице Маринетт, когда ему пришлось объяснять, что он не уборщик, сдаться Агрест не мог. Мужчина всячески проклинал тот день, когда решил отложить бритву в сторону, но не собирался проигрывать эту войну.
Маринетт первая должна была попросить у него прощения и сказать, что любит его любым.
Ему-то все равно, как она выглядит.
***
Адриану было
абсолютно не все равно, как выглядит его супруга. Черт возьми, да он «Катаклизмами» с лица земли готов был стереть Бражника, всех его бабочек, а вместе с ними и злодея, посмевшего своими огромными ножницами отрезать хвостики его Леди.
Отрезать. Хвостики. Леди.
Да когда ему однажды в разгаре битвы руку чуть было не оторвало, Нуар не был так зол как сейчас.
А когда пряди не приросли обратно к голове после «Чудесного Исцеления» Кот вообще готов был скулить от горя и наброситься на только что освободившегося от контроля бабочки человека.
Самое ужасное, что Ледибаг восприняла свой новый имидж относительно спокойно — лишь пожала плечами да закатила глаза, глядя, как чуть ли не всхлипывающий Кот прижимает к груди те пряди, которые он успел собрать прежде, чем ветер разнес их по Парижу.
— Господи, Нуар, это просто волосы, — Баг потерла переносицу, понимая, что бесполезно сопротивляться, когда отчаявшийся муж пытается привязать к твоей голове то, что некогда было твоими же хвостиками. — Они отрастут.
— Этот… негодяй… покусился… на… мою… прелесть… — только и мог повторять потерявший почти-что-смысл-жизни герой, поняв, что отстриженные локоны самостоятельно прикрепить к голове любимой не выйдет, а до тех пор, пока они отрастут до нужной длины, пройдет непозволительно много времени.
Как же бывшему злодею повезло, что он успел вовремя скрыться!
— Тебя во мне только волосы интересуют? — скрестив руки на груди, поинтересовалась Ледибаг.
— Тебе я тоже только бритым нравлюсь, — удивительно, но даже пребывая в отчаянии, герой не забыл о своей обиде.
— Если не побреешься ты, то это сделаю я. Налысо.
— Может, хотя бы эспаньолку?
— Хотя, — Леди почесала подбородок, и глаза у Нуара загорелись надеждой, что любимая все-таки признала свое поражение. Увы, следующая ее фраза заставила Кота в ужасе содрогнуться: — Думаю, мне пойдет ирокез.
— Ты не посмеешь, Маринетт, — недоверчиво покачал головой герой Парижа.
Он, конечно, говорил, что будет любить свою Леди любой, и от этих слов не отказывался, но, черт возьми, зарываться пальцами в ее длинные пряди по вечерам, тереться щекой о макушку супруги утром после пробуждения — эти мелочи приносили Адриану ни с чем не сравнимое удовольствие. Черт возьми, да он по поцелуям не так сильно скучал, как по этому ритуалу! И Маринетт собиралась его лишить одной из самых больших радостей в жизни?!
— Ты же посмел себе бороду отрастить, — заметила женщина, демонстративно смотрясь в экран йо-йо, словно в зеркало, и прикидывая, какой участок ее головы волосы покинут в первую очередь.
— Если я побреюсь, ты вернешь хвостики?
— Если я пообещаю отрастить хвостики, ты пообещаешь, что забудешь о бороде и усах?
— Скрепим сделку поцелуем, моя Леди?
— Только воздушным, пока с твоего лица не исчезнут кусты.
***
Это была самая настоящая, жестокая, беспощадная, разве что не кровопролитная война. Ни одна из сторон не желала сдаваться, идти на уступки, искать компромисс, хотя ощутимые потери испытывали обе стороны. При этом, каждый думал, что именно он страдал больше всех, а посему отдавал предпочтение собственному упрямству, а не голосу разума, молившему о перемирии.
И она, наконец, завершилась. Но не обоюдной капитуляцией, а победой каждой из сторон. Ведь Адриан Агрест искренне считал, что добился того, чтобы Маринетт вновь отрастила себе волосы, а упрямая Леди знала, что больше никогда не увидит мужа небритым.
Вот только в один прекрасный день Адриан поймал себя на мысли, что уж ему-то ирокез бы точно пошел.
