По ту сторону солнечной комнаты

타블로 (Tablo) — 집(feat. 이소라) (Home) Мягкий ворсистый, словно шкурка персика, ковер, был единственным теплым островком посреди растекшегося белоснежного пломбира. Он холодил ступни и издавал тонкий свист, стоило ноге чуть проскользнуть по гладкой поверхности. Что моментально выдавало любого человека, как бы тот старательно не крался. — Весьма невежливо игнорировать собеседника, знаешь ли. Может, что-то скажешь уже? Ответом ему служило гордое молчание. — Ты же знаешь, что мы все любим тебя, а потому очень волнуемся. Знаешь же? Он знает, но это ничего не меняет. Это знание так же бесполезно, как и увещания говорившего. Слышится выдох, преисполненный безнадежной усталостью, и шорох съехавшего вниз по двери человека. — Вода точит камень, а слова способны отворить любое сердце. Это действительно так. Достаточно всего лишь узнать человека поближе и понять, чем он живет и дышит. Обладая этим простым знанием, я думал, что имею бесконечную связку ключей от всех сердец. Ну а, в крайнем случае, можно воспользоваться и отмычкой — говоривший умолк на мгновение, после чего продолжил, — Но у этой двери нет, ни замка, ни замочной скважины. И даже если я пойду на крайние меры: попытаюсь ее выбить или подожгу — ничего не изменится. Мне хотелось бы назвать тебя капризным твердолобым ребенком. Но это была бы грязная попытка свалить собственную неудачу на тебя. Я здесь, чтобы помочь тебе. Но знаешь… Чем больше я говорю, тем больше понимаю, что совсем не знаю тебя. У меня нет ключа, и я ощущаю себя слепым ничтожным дураком. Я даже не уверен, слушаешь ли ты меня… Молодой мужчина, прижавшись к гладкой поверхности спиной, горько усмехается. И его, доселе молчавший собеседник, словно чувствует эту усмешку. И не может проигнорировать. — Ты все понимаешь, но по-прежнему продолжаешь приходить и тревожить меня. Я прекрасно тебя слышу, но не могу сказать, что безумно рад этому. Юноша слышит, как встрепенулся по ту сторону говоривший, прижавшись лбом к двери. — Я не слышал твоих шагов… — Я никуда и не ухожу. Я всегда стою напротив. — Вот как… — мужчина молчит, какое-то время, подбирая такие нужные ему слова. И темноволосый юноша, словно знает и об этом тоже. — Ты обещал без уловок, но даже сейчас, в свой краткий момент искренности, продолжаешь перебирать многообразие своих отмычек. Ты лжец, Дазай. И всегда им будешь… — И, тем не менее, ты все равно говоришь со мной. — Дазай обнимает бинтованной рукой колени, опустив на них подбородок.  — Ты знаешь, что у меня нет другого выбора. — Выбор есть всегда, Рю. Ты можешь не видеть его, но он есть, — тихо возражает ему шатен. — Например, господин психолог? — Любую проблему можно решить путем устранения ее главного источника. Например, открыть дверь, а не отгораживаться от всех и всего стенами. — Вот и самоустранись, пожалуйста! — шипит змеей, уязвленный юноша — Мои стены устали внимать твоим нравоучениям! — Рю, ничего не изменится, пока ты сам этого не захочешь — предпринимает последнюю попытку на сегодня шатен, понимая, что этот словесный бой он проиграл и все опять впустую. — Иди домой уже! Раздражаешь! Ему не хочется никаких перемен. Он сыт по горло и произошедшими. Раздается громкий хлопок и горсть чего-то мокрого облепливает его лицо, тем самым вырвав из невеселых размышлений. — Рюноске, у тебя там все нормально? — звучит обеспокоенный голос Осаму — Что это был за звук? «Значит, не ушел» мрачно констатирует брюнет, смахивая нечто со своего лица. — Успокойся. Это просто окно. «Ты простудишься сидя на холодном полу, идиот.» Так и есть. Сильный порыв ветра распахнул окно. И теперь трепал матовые узорчатые крылья штор, разбросав по полу листья, которые освещал тусклый свет, пробиваясь сквозь спасительный мрак комнаты. Акутагава недовольно поджав обескровленные губы, закрывает окно, и, сгребая листву с подоконника, выходит на балкон, с небольшой заминкой преодолевая порожек. Изломанный хребет ночного города, сокрыт за пеленой молочно-белого тумана. «Наверное Вселенная тоже очень сильно устала, раз решила взять перекур » — с грустью думает он, уже взявшись за ручку и собираясь заходить обратно, как возле руки лопается переливающийся радужный шарик. «Мыльный пузырь?» Он поворачивает голову и еще пару штук, из-за тумана похожих на пузатеньких белесых медуз, лопаются перед носом, обдав лицо прощальными брызгами. «Вот же зараза! Да сколько их тут?!» Сердито чертыхаясь, он безнадежно всматривается в туман. Но стоит ему поднять голову выше, как занавес приоткрывается, явив вдали узкий квадратик света и тонкую фигуру девушки на его фоне. Посреди этой непроглядной дымки, она кажется единственным ориентиром. Она сидела на шпагате, нагнувшись и вытянув вперед сложенные руки перед собой. «Что она делает?» Вот она выровнялась, взмахнула руками, описав в воздухе круг, после чего встала. Сделав пару мелких шагов на носочках, закрутилась волчком. Прыжок и вновь пару оборотов. Казалось, бесценные песчинки времени перестали падать в тюрьме стеклянных песочных часов. Она все танцевала, а он просто стоял не в силах оторвать от нее взгляда. И лишь удар балконной двери об раму от нового порыва ветра, заставил его прийти в чувство. Когда он вновь повернулся, то девушки уже не было, а свет погас. Он постоял так еще какое-то время, но поняв, что сегодня она больше не появится, зашел внутрь, ощущая внутри укол разочарования. А так же с удивлением осознавая, что хотел бы увидеть ее вновь… *** В его комнате всегда темно вне зависимости небесных светил. Даже ночник — и тот не горит. Ассиметричные выпуклые контуры предметов крошатся меж подушечек пальцев высохшей черной гуашью. Создается ощущение, что у окружающего его мрака совсем нет пространственных границ. Словно куда б ты не пошел — никогда не дойдешь до нужной точки назначения. Но это не так. Он осознал это в очередной раз, стоя на балконе и любуясь танцем прекрасной балерины. Его комнатка больше походит на старый закрытый шкаф с заевшим замком. Ужасно тесный. Стоит сделать в нем пару шагов в обманчивое темное никуда, как упираешься в стену. В другую сторону — наткнешься на пакет со старыми детскими вещами или на тюк с одеялами. — Сегодня решил обойтись без привычных нудных словоизлияний? — как бы за между прочим, спрашивает брюнет, привалившись к двери плечом. — Я думал, ты не хочешь меня видеть. — Я и так тебя не вижу, дурак — с тихим смешком отвечает юноша. — Просто подумал, что у всякого человека есть чаша терпения. И какой бы глубокой она не была, рано или поздно все равно переполнится. — Думаешь, моя столь же глубока, как Марианская впадина? — Учитывая тот факт, что ты решил поселиться под моей дверью, то я смело могу сделать вывод, что она бездонна, как черная дыра. — Кто сказал, что я поселился под ней? Я просто прихожу, как выдастся свободная минутка — ворчливо отвечает шатен. — Ты моментально отвечаешь, стоит мне начать говорить. В любое время суток. Но самое удивительно, ты с каждым разом врешь все хуже. — Что ж, тут ты меня уел — грустно улыбаясь, отзывается мужчина, чем ошарашивает своего собеседника. — Поразительно! Чтобы вы, господин психолог, добровольно признали свою несостоятельность! — А разве ты не этого от меня хотел? Честности. — Мне ничего от тебя не нужно — с тихим вздохом отвечает Акутагава, отвернувшись. — А мне нужно. Я хочу, чтоб ты вернулся. Вернулся сюда к нам.  — В этом нет никакого смысла… Он все го лишь сломанная игрушка посреди этого ненужного хлама. Уже никак ни починить, а выбросить не поднимается рука. Потому что жалко. — Заметь, так думаешь только ты. Но учитывая произошедшее с тобой, я не корю тебя за столь глупое ошибочное мнение. Рю, я могу помочь тебе. Просто открой дверь. — Я повторю еще раз — мне ничего от тебя не нужно. Сеанс окончен. Проваливай. Ему не нужна учтивая жалость. Уж лучше и дальше лежать посреди ненужного хлама, до тех пор, пока не истлеет от времени… *** В ее танцах есть некоторые повторяющиеся движения, но сами, же они не похожи друг на друга. Его пальцы уже начали зябнуть, а с потрескавшихся губ срывались облачка теплого дыхания. Но он даже и не думал о том, чтобы отлучится за теплой кофтой или пледом. Это было не такой уж и большой платой за ожидания. Она появлялась так же неожиданно, как и исчезала. Ее движения были грациозными и летящими. Сама же она, в темном облегающим верху и пышной синей юбкой, платье, напоминала ему гибкий стебелек колокольчика. Казалось, что туман расступается перед ней, обнажая все, чего бы она ни коснулась. Она танцевала на узком парапете, и всякий раз когда перепрыгивала на другой, либо же крутилась на самом краю, его сердце замирало от страшной мысли, что она вот вот оступится и опавшим бутом, рухнет вниз в безвременье. Он восхищался ее бесстрашием, и в тоже время тихо ругал за такую беспечность. Он не видел других зрителей, оттого мог позволить себе эгоистичную мысль, что она танцует лишь для него. Как же жаль, что он не может подарить ей цветов. Не может прийти к ней. И все что ему оставалось смотреть на нее издали, представляя как мог бы звучать ее голос и мягкость солнечных лучей собранных в коротких хвост. Он и сам не заметил, как легкая нега в сердце, превратилась в пышные многолепестковые пионы. Единственное что его волновало в тот момент — тоскливый миг, когда она больше не появится и ему снова придется коротать время, пререкаясь с Дазаем… *** Редкие слезы срывались откуда-то сверху, стуча по листьям с различной частотой. Словно некий невидимый музыкант перебирал мелодию за мелодией пытаясь найти то самое звучание для создания бесценного шедевра. «Не появится…» И лепестки пионов тут же скукожились по краям, загибаясь к еще не увядшей благоухающей середине. Он снова ждал ее, и, несмотря на мелкую морось не собирался заходить обратно. До него донесся тихий отголосок сожалений «мастера тонких намеков», на что он лишь раздраженно передернул плечами. К сожалению, мысли о том, что мы готовы к разочарованиям — ошибочны. На деле это оказывается не так. Подсознательно все равно мелькает надежда, что они обойдут нас стороной. «Надежда порождает разочарование» Эта трасса неудач с лихими виражами… ему бы стоило привыкнуть. Но смирение не могло прийти в эту мятежную душу. Стало еще холоднее, голос психолога тише. «Так и заболеть недолго» — грустно подумалось Акутагаве. И словно в подтверждении, он громко чихнул. Но чего он не ожидал, так это услышать бодрое девичье «Будьте здоровы!» От неожиданности он едва не подпрыгнул, громко чертыхнувшись. — Ой, простите. Я не хотела вас напугать! Я и не думала, что тут вообще кто-то есть — вежливо покаялась некто. — Сложно принять извинения от невидимки — отозвался юноша, крутя головой в поисках говорившей, — Где же вы? — Поскольку ваш голос не заглушает дождь, то смею предположить, что сравнительно недалеко от вас. Голос доносился откуда-то сверху, и Рюноске почти ложась на ограждение, максимально вывесился, задрав голову. Он увидел свешанную вниз руку, с которой скатывались капли, рисуя прозрачные дорожки. Небо продолжало плакать. Устав балансировать на двух вытянутых руках, он опустился вниз терзаемый любопытством. Тысяча вопросов шумно толкались, тесня друг друга, пытаясь пролезть без очереди, от чего образовалась давка. И сложно было определится, что же ему хотелось узнать в первую очередь. — Вы наверху — только и смог произнести он. — Следовательно, вы внизу, — полуутвердительно ответила она — Координаты нашего с вами местоположения обрастают подробностями.  — Вам не стоит лежать под дождем. — Это просто вода, пускай и холодная. — Было б хуже лейся сверху кипяток, — покачивая, свесившейся ногой отозвалась девушка — А, что ты здесь делаешь? Тоже потерялся? — Я был здесь всегда. — Вот как…- задумчиво протянула незнакомка. — Что ж, длительное постоянство — это тоже неплохо. Главное чтобы не переросло в консерватизм. — И что же плохого в том, чтобы иметь изначально верное представление вещей и придерживаться его до конца жизни? — заинтересованно спросил брюнет — Это избавляет нас от сомнений. Дает определенную уверенность. — Но, к сожалению, не готовит нас к переменам, — грустно возразила девушка. — Они приходят слишком неожиданно, потому что не могут иначе. Они двигают любой прогресс и человечество и уничтожают любой застой, пусть и не сразу. Уверенность в верном положении вещей — это бельма, застилающие наш взор. Потому что, то, что считаешь верным ты, кому-то покажется сущим вздором. — По-твоему лучше подстраиваться под систему? — мрачно отозвался юноша. — Нет, но прислушиваться к некоторым индивидам все, же стоит. Не всегда их противоположное твоему мнение — неверно. Самоуверенность — бич любого консерватора. Они замолчали на некоторое время. Юноша думал о Дазае, о его словах, о тех же самых переменах и их необходимости. — Не всегда перемены к лучшему — произнес он, щелчком отправляя прилетевший лист обратно в молоко тумана. — К сожалению, Судьба нас не спрашивает. Думаю это что-то вроде проверки характера. Адаптация. — Еще скажи: кнут и пряник — усмехнувшись, отозвался юноша. — Лучше удирать от кнута с пряником в зубах, чем быть консервой — засмеявшись, отозвалась девушка. — Жизненная позиция? — улыбнувшись, произнес Акутагава, — Ты забавная хоть и немного сумасшедшая. — А ты беспардонен — фыркнула она в ответ — Называешь сумасшедшей девушку, будучи знакомым с ней от силы пару минут. — Зато честно. — Это ужасное оправдание — притворно проворчала она — Что ж, я тогда представлюсь первой. Я, Хигучи Итие. — Акутагава Рюноске. — Так кого ты ждешь, Акутагава Рюноске? И не будешь ли ты против, если я скрашу твое ожидание. Это должно быть некто особенный, если ты стоишь под дождем. Завядшие лепестки осыпались, а свежие бутоны нежили сердце, бережно касаясь мягкими краями. — Да, тут ты права. Это некто особенный, — прикрыв глаза, ответил он, тепло улыбнувшись — Я не против твоей компании, но что ты имела ввиду говоря «тоже потерялся»? — Только лишь то, что я потеряла свое окно, и не знаю, как вернутся обратно. — Погоди, что значит потеряла? Разве ты не здесь живешь? — Акутагава и не знал, что думать. Это звучало действительно безумно. «Может это одна из ее странных шуток?» — Кругом было так темно… — едва слышно начала девушка — Словно солнце было лишь чьим-то большим обманом. Кругом было ни души… Словно я осталась единственным человеком на земле. Хотелось кричать так громко, чтобы услышать ну хоть что-то. Но было страшно шептать, потому что можно было не услышать ничего. Рюноске слушал ее затаив дыхание. — Я сделала пару шагов вперед, и граница моего мирка закончилась. Но страшно не было. Знаешь, Рю, мне кажется, самоубийцы оттого и закрывают глаза, когда прыгают. Им не взлететь вверх, а так можно поверить, что низа не существует. Что падаешь в никуда и будешь падать целую вечность. Мне было очень холодно, но так не хотелось, возвращается назад. И внезапно я услышала, как тихо шепчет город миллиардами голосов, что слились в едином созвучии. И даже фальшивящий оркестр цивилизации не в силах перекрыть их. Я осознала, как же это здорово чувствовать и слышать. Как важно ценить то, что имеешь. Понимаешь? — Более чем — тихо ответил Акутагава — Ценим лишь, когда теряем. Он вновь подумал о Дазае и тут же прогнал эти мысли. — Вокруг по-прежнему никого не было. И я вдруг подумала, что если буду ходить по самой грани, то кто-то да увидит. Мое одиночество будет разбито и новый голос преобразит шепот голосов. Я танцевала для того, кто смотрит и в тоже время ни для кого. — Но ты остановилась. И оказалась здесь. — С моих волос слетела резинка. Я думаю, она упала где-то рядом, но не могу ее найти. А услышав твой голос, я поняла, что в стремлении найти кого-то забрела неизвестно куда. И не могу вернуться. Рюноске ничего не ответил на это, оглушенный осознанием, кто его собеседница. Как человек привыкший, что собственные мечты может воплотить лишь он сам, он испытывал недоверие, что судьба сама привела ту, кого он жаждал увидеть все эти дни. — Вокруг меня было темно, словно солнца никогда не существовало, — неспешно начал он — У меня есть собеседник, убивающий тишину. Он говорит очень складно и в этом кроется главная опасность. Я жаждал уединения и вышел наружу. Знаешь, Итие, сквозь мутную пелену, я увидел вдалеке девушку, что танцевала столь прекрасно, что я стал ждать ее. И встревожился, не увидев несколько дней подряд. — Но сейчас ты спокоен? — Да, теперь мое волнение исчезло, — улыбнувшись, отозвался юноша. И что-то подсказывало ему, что она улыбается в ответ… *** Это было чудесно всякий раз слышать ее голос. Ей хватало лишь несколько слов, чтобы развеять его сомнения. Несколько слов, чтобы превозмочь раз и раз накатывающую сонливость. Стоило хотя бы попытаться просто сесть, как в голове тревожным звоночком звучала мысль, что тогда он никогда не проснется. Это походило на какую-то навязчивую идею напополам с паранойей. И, тем не менее, он не хотел проверять так ли это на самом деле. Периодически она исчезала. Но как перелетные птицы возвращаются обратно домой, так и она возвращалась к нему. Она рассказывала, что небо совсем прохудилось. Что капли, подсвеченные светом фонарей, похожи на падающие с неба кусочки горячего солнца. Что на чердаке бродит, угрюмо ворча ветер, причитая всякий раз, как споткнется через разномастный непригодный хлам. Что внизу в подвале, среди труб, несущих воду, живет кошка с маленькими котятами, что греют друг друга в непогоду. Что воды столько много, словно двор превратился в маленькое море. Воды должно быть по колено и если прыгнуть, то зигзаги разойдутся большими волнами, и на гребнях этих девятых валов, качаются маленькие фрегаты, что упали кусочками ранней осени с деревьев. Что провалы чужих окон, словно раззявленные рты с трепещущими языками занавесок. Словно дразнящие прохожих. — Где ты видишь такое? — недоуменно спрашивает Акутагава — Ничего же не видно из-за тумана. Словно не Япония, а туманный Альбион. — То, что мы не видим, не значит, что этого нет. Ты же не видишь, к примеру, свое сердце, но стоит приложить руку, и ты ощутишь его гулкие удары об грудную клетку. Возможно, кто-то по ту сторону не видит нас. Но разве это мешает факту нашего существования? — У тебя на все есть пояснение — сказал юноша, качая головой — Мир гораздо проще и понятней, чем ты думаешь. — А что ты скажешь людям, на чьем балконе обосновалось? — ехидно поинтересовался Акутагава — Они могут выйти на балкон подышать свежим воздухом. — Они наверно немного удивятся — задумчиво произнесла Хигучи. — Немного? — повторил брюнет, усмехнувшись — Оу, это так мило. Твое беспокойство — ответила девушка, слыша как он ворчит что-то про легкомысленных личностей, — Что ж, я скажу, что мне не хватило денег на аренду квартиры и я решила поселиться здесь. Буду лежать, смотреть на звезды и периодически ловить воробьев для пропитания.  — И есть сырыми, и с перьями — притворно серьезно закончил Рюноске. После чего они оба рассмеялись. На душе у обоих было так легко и спокойно. Но, к сожалению всему свойственно заканчиваться. *** Прошла уже целая вечность, как она исчезла. И чтобы как-то скрасить миг расставания, он вновь стоял напротив двери. Их беседы с Дазаем стали напряженнее и бередили и без того незаживающие раны, что оставили собственные сомнения и ненависть. Дазай заставлял его думать о том, что он пытался вычеркнуть из своей памяти. Боль внутри копилась и грозилась выплеснуться наружу. Их мнения сталкивались, подобно бильярдным шарам и разлетались в разные стороны с оглушительным грохотом, не достигая ни одной из луз. И они оба не привыкшие проигрывать, а также отступать от собственных убеждений, будучи твердо в них уверенные и отчаянно жаждущие доказать эту самую правоту оппоненту, принимались за новую игру. Но теперь уже в дартс. Весьма метко бросая колкие замечания. Притом, что словами можно причинить куда больше боли, чем оружием. Притом, что эти раны не заживали даже со временем. Притом, что мишенями были они сами, с четким кругом цели на сердце. — Рю, я понимаю, как тебе тяжело. «Нет, не понимаешь» — горько в ответ подумал юноша, прижавшись к двери. Но это было, ни те знание и опыт, который он хотел пожелать своим близким. Не хотел даже давать определенное представление об испытываемых муках. От того и отгородился от них. И даже от самого себя, скрыв мраком собственную никчемность и слабость. Если бы была возможность — он бы и не разговаривал. До того ему был противен собственный голос. — Но пора заканчивать с этим. — С чем именно? — С этим ребячеством. Акутагава замер, неверяще распахнув глаза. На долю секунду хотелось поверить, что он ослышался. Ведь Осаму не мог сказать это. Не мог? … Прошу, скажи мне, что я оглох. Что слышу лишь голос собственного циничного эго, что вздумало столь зло разыграть меня, имитируя твой голос… — Прости, что ты сказал? — тихо, едва слышными нотками мольбы. Прошу… — Ребячеством, Рю. — невозмутимо повторил шатен, продолжая — Я понимаю — то, что произошло в твоей жизни, вне всякого сомнения, ужасно. Но это не повод замыкаться в себе. Знаешь, многие люди бывали в ситуациях в стократ хуже твоей. И, тем не менее, нашли силы, справится с ней. Понимаешь? Они справились! Поверь, я знаю, о чем говорю. Слова достигли цели, проколов эпидермальный слой оболочки его души, входя по самое основание. Вопреки всему, боль не была резкой вспышкой, словно от ножевого ранения. Она, как смертельный яд распространялась по его жилам, поражая каждый нерв, каждый орган. Нарастая и нарастая, как огромный снежный ком, который в конце рухнет на него не оставив и мокрого места. Рука, сжимающая дверную ручку, разжалась, а сам он отступил на несколько шагов назад. Дазай продолжал говорить, расписывая радужные перспективы его исцеления, а ему хотелось обхватить себя руками из-за бьющего озноба. Каждое слово Осаму звучало как издевательство. « Ты же сказал, что понимаешь… Так почему же обещаешь несбыточное? Мне было достаточно даже просто слушать твой голос. Знать, что ты рядом, пускай и ненадолго. Пускай тебе это надоест в дальнейшем и ты навсегда уйдешь. Зачем пытаешься взрастить ложную надежду на то, что никогда не произойдет? » Он никогда не думал, что самый нужный для него человек, так хладнокровно ткнет в его несостоятельность, обозвав это ребячеством. « — Я понимаю, о чем говорю» Это звучало как насмешка. «Дазай всегда лжет» Как он мог забыть об этом? Они ведь друг другу чужие люди так с чего ему проникаться его проблемами? Боль достигла апогея и переродилась в гнев. — Ну, конечно же, ты понимаешь. При твоей- то профессии — с каким-то непонятным весельем в голосе, начал говорить юноша, при этом мелко содрогаясь, словно в агонии — Кому как не тебе господин психолог знать, что и как лучше для пациента! — Рю, я просто пытаюсь тебе помочь. — Еще бы ты не пытался! Моя мать должно быть щедро оплатила твои услуги, раз ты так стараешься — ядовито выплюнул Акутагава — Но я не нуждаюсь в тебе, так что проваливай. Один из знакомых психологов, говорил Дазаю, что сложнее всего лечить душу близких. К чужим проблемам разум бесстрастен и четко способен просчитывать варианты решения проблемы. Но в случае с родными — все принимается близко к сердцу и в ход идут чувства. Он любил Рюноске. Порой, был с ним резок и иногда жесток, но любил его, ведь тот с детских лет всегда был рядом, таскаясь за старшим хвостиком и пытаясь подражать. Осаму, будучи единственным ребенком в семье, без отца и с матерью, что вечно пыталась устроить свою жизнь с тем или иным ухажером и приходящая домой раз через раз, был рад компании другого ребенка, пусть и младше. С друзьями ни у него, ни у Рюноске, к сожалению не ладилось. И даже когда отец мальчика бросил их семью и ушел к матери шатена, когда Акутагава стал калекой и заперся от всех — он не собирался бросать его. Только не его. И вот сейчас слыша преисполненный презрением тон юноши, Осаму показалось, словно ему за все усилия, залепили хлесткую пощечину. Он переживал и ломал голову над проблемой. Искал нужные слова и не отходил ни на шаг. Он мог простить ему все что угодно, любой каприз, но не это. Стремление подвести юношу мягко и безболезненно к решению проблемы исчезло без следа, оставляя лишь жгучую обиду и злость. В конце концов, он тоже был человеком. — Ну что ж, браво! Твои дедуктивные навыки весьма похвальны! Ну, право, что еще ожидать от меркантильной сволочи? Естественно я ничего не делаю задаром! Иначе не стал, бы сидеть тут, в попытке расшевелить такого эгоиста! — с каждым словом голос Дазая становился все громче и громче. Еще никогда он не был так эмоционален, как в данный момент. — Не тебе говорить мне об эгоизме! — озлобленно прошипел брюнет, сжимая трость.  — Может и не мне. Я прекрасно знаю, что не идеален, в отличие от тебя, я не прячусь от проблем, упиваясь жалостью к себе! Хотя это так здорово, когда все бегают вокруг тебя, потакая капризам. И при любом неосторожном слове чувствуют себя виноватыми. Весьма удобно, когда что-то не нравится, слать всех к черту! Потому что никто и слова не скажет! Что-то горячее обожгло глаза и двумя прозрачными каплями, сорвалось вниз. Нашарив вслепую, он ухватил за край подушку. И в следующий миг та влетела в дверь с такой силой, что казалось, проделает дыру в ней, вынуждая говорившего умолкнуть. Силы покинули его и пальцы, сжимающие трость (единственный стойкий стержень), разжались, а сам он съехал по холодному стеклу балконной двери вниз. Усталость навалилась неподъемной ношей, и вставать больше не хотелось. Это не имело смысла. Смысла не было ни в чем. «Если бы он не был прав, ты бы так остро не реагировал» — шепнула совесть. «Он солгал и заслужил, то, что услышал» — возразил ей юноша, обессилено прикрыв глаза. Рассуждать о перспективном будущем весьма легко, когда ты здоров. Когда ты вместо поддержки для сестры и матери, превращаешься в обузу, потому что лишился ноги из-за собственной вспыльчивости. Ему безумно хотелось походить на Осаму — умного и уверенного в себе, чьи эмоции никогда не брали вверх над здравым рассудком. В отличие от него раздражительного и вспыхивающего гневом при любом неверном слове. Так и тогда. Они не шуточно поссорились, после чего он выскочил на улицу. В непроглядный туман. И можно обвинить подвыпившего водителя и гнавшего на большой скорости, но, в конце концов, это он ослепленный злостью выскочил на дорогу. Дуракам везет, а он оказался видимо умным, за что и поплатился. И миллионы дверей перед ним закрылись. Кому нужен калека? А ведь у него уже были проблемы с легкими. Черная полоса замкнулась кругом, из которого он не видел выхода. Глаза слипались, и он больше не мог, сопротивляется сну. Его тело расслабилось и становилось словно невесомей. Еще немного и этот груз плоти и костей спадет с его души, и она вольной пташкой выпорхнет на волю. Сквозь подступающий мрак доносился тихий стук, но он, списав это на дождевые капли, никак не отреагировал. Но вот стук стал громче и настойчивей, и юноша нехотя приоткрыв глаза, повернул голову. По запотевшему от дыхания, полотну стекла, чей-то тонкий пальчик выписывал иероглифы, из которых тут же текли дорожки слез, но были все равно различимы. «Я вернулась» Маленькая аккуратная ладонь девушки прижалась к стеклу, напротив его щеки. — Скажи мне, печальный принц из моих снов, растает ли эта ледяная преграда между нами, если я подержу ладонь подольше? — Как ты оказалась здесь? — Я звала, но ты не отвечал. Я забеспокоилась и спустилась сверху. — Я не о том… Почему ты вернулась? Так ты никогда не вернешься домой. — Пока ты будешь ждать меня — я буду возвращаться. Потому что благодаря твоим словам бесконечная ночь моего мира обретает цвет и форму. Потому что даже живя одними мыслями о тебе, я больше не одинока. Весь его мир сжался до одной точки, но после ее слов взорвался спектром противоречивых друг другу эмоций. Ее слова ужасали своей неподдельной искренностью, но в тоже время дарили надежду. Мягкие лепестки пионов трепетали от нежности, и казалось что бутонов так много, что еще немного, и они прорастут сквозь его тело. Она отдавала ему самое ценное, и кроме него ей никто не был нужен. Он столько слышал о той бескорыстной любви воспеваемой поэтами, но никогда в нее не верил. Слишком нереальной она казалась. Да и заслуживал ли он ее? Он отодвинулся и отвернулся. Балконная дверь открылась, впуская нежданную гостью, и та обхватила его руками. Несмотря на то, что промокла, она была теплой, и он сам потянулся к ней, осознавая, насколько замерз, пока сидел. Хигучи крепко обняла его, нежно перебирая мягкие пряди волос, и он сам казался ей настолько хрупким и тонко костным, словно она прижимала к груди птицу с перебитым крылом. Его хотелось беречь, и в первую очередь защитить от него самого. От той боли, что он причинял себе, от того одиночества, которым он себя окружил. — Я не хотел становиться ничьим смыслом жизни. Ведь ничего не дал взамен кроме проблем. Зачем кому-то бесполезный груз на собственной шее? Я давно уже перестал строить иллюзии на свой счет… — Сидящий за дверью не разделяет твоего мнения. — Так ты все слышала — обреченно выдохнул юноша, кривя губы в горькой улыбке — Он передумает тут же, как столкнется с реальностью. Поначалу он будет проявлять энтузиазм, и даже не расстроится при первых неудачах. Но результатов не будет и его запал угаснет. Я начну раздражать его, и он будет искать любые поводы, чтоб уйти. Далее мы будем видеться все реже, и однажды он просто не придет. Мой отец наглядный пример. Он клялся матери, что будет с ней и в горе и в радости, но при первых, же трудностях сбежал и даже не звонит. Я лжец. Говорю, что ни в ком не нуждаюсь, но на самом деле это другие не нуждаются во мне. Я могу лишь наблюдать за их жизнью со стороны, но частью ее не буду. Я сам все разрушил, подавшись собственному эгоизму, и гордыня не позволяет что-либо исправить. Зачем я тебе такой? — Ты не знаешь как, а видя ошибки других, боишься сделать их сам. Но в итоге получается еще хуже. Ты словно слепец, бредущий по минному полю, которому, казалось, нет конца, — ответила девушка, поцеловав его в макушку — Так у всех, родной. Но прятаться в скорлупе, не значит научиться. Но ты можешь все исправить. Поговори Дазаем. — Боюсь, он не станет теперь меня слушать. Не после того, что я ему наговорил, — качнул головой юноша. — Ты даже не попробовал, а уже все решил за другого. Он столько раз пытался достучаться до тебя. Да, его слова были неуклюжи, но он был искренним. Это страшно видеть, как близкий человек ломает свою жизнь. Он, как и ты не знает, что делать. И это убивает его. Он в отчаянье, а ты ушел с головой в свое горе. Вы не слышите друг друга от того и делаете больно. Я понимаю, о чем говорю. Я прошла через это. Он поднял голову и взглянул ей в лицо. В ее глазах плавилась медь, в них отражалось погасшее солнце и миллиарды созвездий тонули в черных дырах ее зрачков. Взгляд был направлен в одну точку и словно остекленел. Он медленно провел рукой перед ее лицом, но она никак не отреагировала на это. Закусив губу, он сам обнял ее. В отличие от него, она была лишена света навечно. Девушка была слепой. — Прости меня… Он не знал, за что просил прощения, но по сравнению с ее трагедией, все его проблемы казались мелочными и смешными. Он осознал, насколько она беспомощна и ограничена в собственных возможностях. И, тем не менее, она продолжала наслаждаться жизнью теми способами, которые были ей доступны. — Разве ты виноват? Все не так страшно, ко всему привыкаешь, — она осторожно касалась его лица, изучая, запоминая. — Почему ты не сказала сразу? — Я не хотела, чтоб ты беспокоился еще и об этом. Прошу, не хмурься — пальцы погладили складку, залегшую меж бровей. «Но если она слепа, то, как пришла сюда?» Юноша перевел взгляд с ее лица в открытый проем. Туман по-прежнему стоял плотной завесой. Поджав губы, юноша вспомнил и другие странности. Он всегда слышал голоса сестры, матери, Дазая. Они говорили с ним, но среди этих разговоров он, ни разу не слышал, чтобы мать, к примеру, позвала его поесть. Они все просили его вернуться. «Но разве я куда-то уходил?» И он не помнил, чтоб хоть раз присел или спал. Он вообще не помнил, как попал обратно в комнату. Только визг тормозов… и все. Ничего… В душе закралась смутная тревога. Нашарив рукой трость, он с помощью Хигучи поднялся и приблизился к двери. С ней произошли изменения — не было дверной ручки и замка. Он что силы толкнул ее. Но ничего не произошло. Попытка позвать кого-то тоже ничего не дала. Все это напоминало какое-то безумие. Но ясно было одно — они в ловушке и единственный выход — вылезти в окно. — Нам нужно уйти отсюда и как можно скорее — сказал Акутагава, решительно направляясь на балкон — Здесь первый этаж, нужно только спрыгнуть. Итие не возражала и к его удовлетворению, не задавала лишних вопросов, покорно следуя за ним. — Я спущусь первым и помогу тебе. — Хорошо, Рю. Юноша сбросил трость вниз, после чего перевалившись через балконное ограждение, балансируя, и удерживая вес на руках, опустился на землю. На удивление, это не вызвало огромных трудностей как он предполагал. — Хигучи, здесь совсем не высоко. Девушка сделала тоже самое, что и он, разве что брюнет, опираясь об ограждение, придержал ее, помогая опуститься. Подобрав трость и сделав несколько шагов, Акутагава остановился, шокировано рассматривая, предстоящий им путь. Казалось некогда маленький дворик, превратился в шахматную доску. Он был поделен на секции, которые были заполнены водой. Делившие их узкие тропки были шириной сантиметров сорок, их границы были закруглены и сами тропинки были чуть приподняты над уровнем воды, под которой неспешно плавали огоньки. Ничего не понимая, юноша обернулся. Его дома больше не было. Позади простиралось море. Набегающие мелкие волны уже начали размывать островок, на котором они с Итие стояли. Он закрыл глаза, открыл, после ущипнул себя — но ничего не изменилось.  — Рю, я слышу отдаленный шум прибоя! — пораженно произнесла девушка — Ты тоже? Или мне кажется? — Нет, действительно море — потрясенно ответил он, опустив руку в воду. — Рю, скажи, какое оно? — с волнением в голосе спросила она, повернув голову в сторону шума. Акутагава растерялся. Море было абсолютно черное, а туман больше походил на поднимающийся над водой пар, словно та начинала закипать. Он мог соврать ей, сказав, что оно синее. Но помнила ли она, как выглядит синий цвет? Но сказать ей, что оно черное казалось каким-то кощунством. Ведь Хигучи и так видела бесконечную тьму. — Оно синее. Волны набегают друг на друга и разбрызгивают белую пену. — И пахнет солью — отозвалась она, счастливо улыбаясь — Так здорово хоть и безумно странно. — Нам нужно идти — сказал он, бережно взяв ее за руку — Я поведу тебя. Просто доверься мне хорошо? Я обещаю, что доведу тебя домой. — Я верю тебе… Выбора не было. Нужно было идти только вперед, никуда не сворачивая. Коротко объяснив, как им придется идти Акутагава, двинулся вперед, ведя ее за собой. Новая напасть произошла, стоило им ступить на дорожку. Мелкие градинки тут же болезненно застучали по телу. Сцепив зубы, Акутагава прибавил ходу. Чем дальше они шли, тем сильнее становились порывы ветра и холод. На плавающие огоньки юноша пытался не смотреть. Они как и всплески доносившиеся то совсем близко, то вдали, не вызывали доверия. Падающий с небес град их нисколько не беспокоил. Видимость была почти нулевой, но он помнил, что дом Итие был напротив его. Он просто чувствовал, что нужно идти именно туда. Рюноске тихо переговаривался с ней, пытаясь отвлечь от происходящего, не желая, чтоб эти необъяснимые звуки не пугали ее. Что у него все под контролем. В конце концов он нес за нее ответственность. Он обещал ей. Неожиданно девушка поскользнулась и упала, увлекая его за собой. Что произошло дальше, юноша в дальнейшем вспоминал с содроганием. Край дорожки осыпался, словно был сделан из мокрого песка, и нога брюнета оказалась под водой. В туже секунду огоньки пришли в движение, и торопливо поплыли к ним. Из бесшумно воды вынырнуло белесое желеобразное тело, (внутри которого, словно в пузыре и плавали эти огни) и обрушилось на дорожку, разрушая ее почти у самых его ног. В тот краткий миг, когда оно ушло на дно, Акутагава успел увидеть на поверхности «тела» сотни искаженных в жутких гримасах, беззвучно открывающих рот, лиц. Ужас сковал все тело, а к горлу подкатила тошнота. Он сжал руку Хигучи так, что та вскрикнула от боли. Это привело его в чувство. — Прости меня, — дрожащим голосом шепнул он, судорожно сглотнув. Ему и думать не хотелось, что это было, но увиденное он никогда не забудет, — Я от неожиданности… «Они кричат, но никто никогда их не услышит» — Это моя вина, я должна извиниться. Прости, сильно ударился? — обеспокоенно спросила она, помогая ему подняться. — Ерунда. А вот вода очень холодная. Постарайся не выйти за край дорожки. Нам сюда. Они перешли на соседнюю дорожку и продолжили путь. Град припустил с новой силой, и стало еще холоднее. Рюноске пожалел, что не взял, что-то теплое и зонт. Он видел, что Хигучи тоже замерзла, но не жаловалась и улыбалась всякий раз, стоило ему повернуть голову в ее сторону. Она не хотела, чтоб он лишний раз беспокоился, и понимала, что он что-то скрыл от нее, но решила не спрашивать. Его потряхивало после произошедшего. *** Импровизированное шахматное поле не кончалось, а они уже начали уставать. Огоньки плавали рядом, но нападать на них больше не собирались, что позволило укорениться во мнении, что причина всему, если что-то окажется в воде. Остановится тоже было нельзя, потому что дорожка позади них исчезла и продолжала осыпаться, стоило им отойти на пару шагов. Рюноске заметил, что ни у него и Итие не возникает никакой тревоги по поводу того, как изменилась реальность. Словно он нервничал больше по привычке, чем действительно испытывал волнение. (Не считая момента с огнями) «Я просто хочу вывести ее отсюда и вернуть домой к родным» -Хигучи, дома! — радостно воскликнул он. И в самом деле, туман поредел и впереди стали видны многоэтажные дома с темными провалами окон. Они ступили на влажную землю и дорожка исчезла.  — Я не вижу ни одной арки или подъезда. Лишь пожарные лестницы через каждые три окна, — поделился с девушкой Рюноске, пытаясь понять, как им попасть наверх. — Попробуй постучать или позвать кого-то — ответила она, обняв себя. Град закончился, но теперь закапал дождь, который грозился перерасти в настоящий ливень. Юноша постучал в одно окно, затем в другое, но никто ему не ответил. «Здесь никого кроме нас, ни души» — пораженно понял он — «Это все похоже на чертов кошмар. Дазай, как-то говорил, что есть теория, якобы если человек осознает, что спит, то тут же просыпается. Но мы до сих пор не проснулись. Если это не сон, то что?» Он поднял голову и увидел, что сквозь туман пробивается тусклый свет. «Значит там кто-то есть! Люди!» О чем он тут же сообщил девушке. — Нам придется лезть наверх. Они оба понимали насколько это проблематично, но отступать по-прежнему было некуда. Но чертова потусторонняя реальность не собиралась им облегчать задачу. Как только они одолели пару этажей, то грохот грома на какое-то мгновение оглушил их. Прошитое молнией небо разорвалось на две неравные части, и синева обрушилась на них единым потоком, с силой равной Ниагарскому водопаду. Железные перила, жалили руки холодом и пытались выскользнуть с рук. Ливень пытался смыть их вниз, но Акутагава отчаянно сопротивлялся этому. Нога решила подвести в самый неподходящий момент, отказываясь хоть как-то двигаться. Итие что силы вцепилась в него одной рукой, второй пытаясь удержаться. Вопреки всему он продолжал двигаться. Ему было за что бороться! Он дал обещание! Он встретил и полюбил прекрасную девушку. Он хотел вернуться домой и обнять мать с сестрой. Он хотел увидеть Дазая и объясниться. Рассказать, что он, черт возьми, наконец-то все понял, и как тот был прав. Абсолютно во всем. А он оказался идиотом. Акутагава не хотел, чтоб последние его слова обращенные, к Дазаю были переполнены ненавистью. Ему хотелось вернуться туда, где есть день и ночь, где море синего цвета, где цветут пионы и слышна единая мелодия человеческих голосов. Где греет теплое солнце и где всегда есть возможность вернуться домой. Где можно вопреки всему, начать жизнь сначала и радоваться тому, что имеешь.

Он просто хотел жить.

Неожиданно все прекратилось, пространство содрогнулось, и пожарная лестница исчезла. Он находился в комнате без окон. Совершенно один. Стены, облицованные янтарем, исторгали мягкий золотистый свет. Хигучи исчезла, словно ее никогда и не было. Но он знал, что не придумал ее. Потому что сквозь янтарную дверь он слышал ее голос. И не только ее. Все они звали его. Доносились единым созвучием голосов по ту сторону этой солнечной комнаты. Юноша коснулся резной дверной ручки и ощутил фантомное тепло, словно кто-то грел его руку в своей. Рюноске улыбнулся и потянул дверь на себя, распахивая ее. *** Чтобы потом распахнуть глаза в больничной палате. Чтобы услышать, как плачет сестра, а мать зовет врача. Чтобы увидеть склонившегося над ним Дазая и пытавшегося его остановить, когда он непослушной рукой стянул с лица кислородную маску. Чтобы едва слышно прошептать. — Я вернулся. Прости что так долго… *** Это было тяжело, но он и не ожидал иного. Он учился всему заново и привыкал к изменениям. Он помирился с Осаму и стал больше проводить время с родными или на улице в парке, наблюдая за спешащими или фланирующими без цели людьми. Собственная инвалидность больше не воспринималась как что-то ужасное. Узнав, что действительно лишился ноги, брюнет принял это как данность. Жизнь продолжалась, и он не собирался размениваться по мелочам. В один из вечеров он вышел из дому и не спеша побрел в парк. Моросил легкий дождик и белесая завеса тумана окутала город. Словно не Япония, а туманный Альбион… Она сидела на лавочке, подставив лицо под дождевые капли. Он опустился рядом, бережно обнимая ее и прижимаясь щекой к макушке. Уже зажглись фонари и капли, подсвеченные их светом, похожи на падающие с неба кусочки горячего солнца. И воды столько много, что она собирается в огромные лужи и если прыгнуть, зигзаги разойдутся большими волнами, и на гребнях этих девятых валов, качаются маленькие фрегаты, что плывут сквозь белесую завесу домой.