Out of control

      С того времени как Амон Гёт взял её на службу, молодой девушке приходилось круглосуточно потакать всем капризам коменданта концентрационного лагеря и выполнять работу самых разных видов. Она была его поварихой, горничной и служанкой, все поручения ей он отдавал лично сам. Очень часто когда герр Гёт напивался, ему нравилось садиться в широкое кресло и слушать как Хелен читает ему какую-нибудь книгу. Нет, он не сильно интересовался литературой, но ему нравилось заставлять Хелен что-то делать, а потом самому же хвалить её, демонстрируя благосклонность. Просто он считал, что эта дрессировка поможет ей понять как правильно себя вести, даже если это и не имело ничего общего с воспитанием.       Сегодня она чистила ему сапоги. За всё то время, когда она жила служанкой в его доме (а точнее, в его подвале) было вполне естественным то, что она научилась улавливать малейшие изменения в его настроении, которое часто колебалось от милосердного покровительства до полного отторжения.       Его напряжение выдавала излишне выправленная осанка, а обычно небрежно распахнутый китель сегодня был застегнут на все пуговицы. Хелен стоя на коленях ощущала как он с надменной брезгливостью изучает её лицо, заставляя невольно ежиться от колкого взгляда. Проведя по черной коже жесткой щеткой, девушка, сама не понимая отчего, выронила её из рук. «Боже…»       Такая маленькая оплошность кажется величайшей ошибкой. Холостое как пуля бессмысленное молчание сужает окружающее пространство до размеров спичечного коробка. Девушка на секунду замерла, приготовившись к удару. Ответной реакции не последовало, она лишь судорожно затирает тряпкой гуталиновое пятно на полу. ''И зачем только он заставил меня чистить эти сапоги именно в этой комнате? ''       Погруженная в свои мысли и негодование Хелен не замечает как что-то холодное и твердое касается её подбородка, приподнимая его. Она не сразу понимает.       Щеки в мгновение ока рдеют, каждый миллилитр крови отравляется звенящей яростью. «Этот ублюдок только что дотронулся своим сапогом до моего лица…''       Руки начинают дрожать ещё сильнее, а глаза застилают слезы обиды и возмущения. Именно в этот момент хотелось по-детски запротестовать, встать и начать кричать высказывая всё что накопилось, наплевав на очевидный риск получить пулю в лоб. Идиотизм.       Впрочем, если бы она его ненавидела — давно бы убила себя, её терпение имело другую природу. Осознать тяжело, принять — невозможно.       Скулящим и озлобленным голосом тихо спрашивает:  — Зачем вы это сделали?       Ещё одна ошибка.Ещё один повод. В глубине души она даже рада.       Лицо Гёта искажает гримаса тщательно подавляемого бешенства, он легко, но вполне ощутимо толкает её ногой в плечо, так, что девушка падает на пол. Сам встает и хватает её за кисть, поднимая, как тряпичную куклу, набитую соломой. Хелен издает легкий вскрик, больше похожий на писк. Так же внезапно Амон заключает её в цепкие объятья, грубо и небрежно, словно беря в охапку, и перекидывает через плечо. Она дёргается, пытаясь вырваться, но через какое-то время сама прекращает сопротивление.       Переместившись в спальню, мужчина рывком кидает её на постель и одним движением переворачивает на живот. Лицо Хелен передает шоково-перевозбужденное состояние, сопровождаемое металлическим привкусом во рту. Она не двигается, застыв в ожидании, как лань почуявшая опасность, и лежит чуть приподняв голову, уставившись своими большими черными глазами на изголовье кровати.       Распаленный происходящим, герр комендант пытается расстегнуть пуговицы брюк чтобы вынуть ремень, но руки не слушаются и он путается в них и проклиная невесть кого.       Одним движением задирает подол её платья, и дергает нижнее белье до самых колен: — Сейчас я выбью из тебя всю дурь, еврейская шлюха. Если пошевелишься-будет хуже.       Она продолжает радоваться, а вот он огорчен. Первый и самый неожиданный удар пришелся бляхой ремня прямо по середине ягодицы, оставляя после себя сильную саднящую боль. Девушка тихо всхлипнула и уткнулась лицом в белую ткань. Ещё удар, она уже вздрагивает; Гёт кладет одну руку на её хребет, вжимая в постель и тем самым пресекая какую-либо возможность подняться. Раз. Два. Три. — Пожалуйста… Четыре. — Просто закрой рот, — он почти рычит, — заткнись уже наконец       Взяв ремень с другой стороны, он методично начал наносить серию ударов практически без остановки.       Она потеряла счет.       Удар за ударом, сопровождаемые крепким матом и ругательствами в её адрес были частыми и от того дезориентировали, иногда он бил так, что Хелен казалось, будто металлическая бляха вот-вот рассечет нежную кожу до крови. „Давись слезами и унижением, и пойми, что не смеешь задавать лишние вопросы своему коменданту.“ — вот посыл его „воспитательной“ работы.       Кретин, она ведь плачет только от боли.       Внезапно Амон отстранился и пытка прекратилась. На дне его ледяных глаз полыхал огонь, лоб покрылся легкой испариной от психологического напряжения.       Он чересчур увлекся, определенно, ему стоит быть осторожнее.       Темноволосая девушка продолжала лежать с задранной юбкой, покрытая ссадинами и гематомами она лишь сдавленно дышит, пытаясь переждать остатки боли. „Какой вид…“ — Роняет он мысль практически вскользь, но тут же опомнившись, словно стряхивая с себя остатки грязи.       Снова переворачивает безвольное тело, теперь уже на спину, и подминает под себя.       На карие глаза предательски наворачиваются новые слезы, но сморгнув их Хелен, словно набравшись храбрости, смотрит прямо в лицо своему мучителю.       Пытается отыскать, зацепиться за что-нибудь чтобы создать однозначность. „Я так хочу тебя ненавидеть“ — звучало в её голове.       Она видит как он учащенно и громко дышит раздувая ноздри, смотря прямо на неё, желая сломать под собой хрупкое тело, дойдя до истерического исступления.       Он должен услышать мольбу чтобы испытать отвращение, а она молчит.       Губы сжаты в тонкую полоску, и для них обоих будет лучше, если она будет держать рот на замке, оставляя столь трагичную паузу. Сейчас они формально враги, и любая сказанная правда приведет к неминуемой развязке.       Только дай повод.       Хелен не сразу замечает некоторое смущение на его лице, и в это даже как-то сложно поверить. Но всё происходящее слишком реально и вещественно, очевидно как и то, что эрекция упирается ей в бедро.       Гёт попал в ловушку.       Это шокирует и веселит одновременно, ведь всем известно, что палачи не могут быть виноватыми. В отчаянии, он не знает куда себя деть, ощущая собственное падение, которое, казалось, уже невозможно остановить по всем законам инерции. Продолжая держать девушку в фиксированном положении и не отрывая взгляда, он скользит рукой ниже по бедру и затем с силой разводит ей колени, которые Хелен пыталась сомкнуть. Перевес сил очевиден, и ей приходится это осознать, хотя происходящее кажется чем-то далеким от реальности. Остается только сдаться.       Кругом царит молчание, прерываемое лишь звуком учащенного дыхания. „Остановись пока это не произошло'' — читается в её взгляде.       Почему всё не оставить как есть просто избавившись от неё? Это было просто и понятно даже для окружающих. Такой рациональный вопрос конечно же должен был остаться без ответа. Уже слишком поздно.       Раздвинув её ноги и грубо вторгаясь между ними, Амон нащупал столь желаемое и начал двигать пальцами, ощущая омерзение к самому себе. Возбуждение возросло до того, что в паху начало неприятно тянуть, желание скручивается тугими узлами внизу живота, причиняя страдания. Осознание (если его можно было назвать таковым) ситуации лишь увеличивало непреодолимую потребность взять девицу прямо здесь и сейчас, наплевав на все последствия. — Ну давай же. — прошипел он, сжимая, и не сдержавшись, проникая пальцами внутрь. Хелен тихо простонала, и он почувствовал как пальцы скользят по мягким складкам увлажненным выступившей смазкой. ‚Она тоже…‘       Ещё один излишне долгий взгляд, вязкий и приторный, как сахарный сироп. Это ни разу не поэтично, но вполне неизбежно и обоюдно. Совместная паника.       Повторить ещё раз — он гаупштурмфюрер, член СС; она — еврейка, или та кого ещё называют крысами и отродьями.       Никаких путей отхода, никаких оправданий и мотивов. Стыд, разочарование и презрение — сколько можно пережить в одну секунду, от этого не сбежать и не укрыться как от прилива. Это будет секретом на всю оставшуюся жизнь, такое тайное клеймо, которое вопьется в кожу как клещ и будет неустанно преследовать и на всё кидать свою тень. Чудесный сюжет для очередного тревожного сна, чтобы среди ночи просыпаться в холодном поту пытаясь ухватить остатки былых грёз.       О да, они оба знают что так и будет. — Ещё не поздно остановиться, — Хелен говорит тихо, но в её голосе не слышно ноток страха или мольбы, скорее сожаление. — Не притворяйся, что никогда не желала этого.       Ещё один грязный прием. Теперь Хелен застигнута врасплох, и это читается на её лице. Одно дело знать, но озвучить — придавая словам вполне материальное обличье усиливает боль в стократ.       Всё утратило значение когда он прижался губами к её губам, практически впиваясь в них, вкладывая весь свой гнев в этот поцелуй. Когда её рот слегка приоткрылся, он тут же скользнул в него языком, и она тяжело вздохнула, поддаваясь его действиям. Сердцебиение обоих увеличивало свой темп равно пропорционально растущему безумию. Амон уже не пытался держаться за реальность, прыжок в пустоту уже позади.       Мужчина начал покрывать поцелуями хрупкую шею Хелен, сильно прикусывая нежную кожу, заставляя всхлипывать её от дискомфорта и болезненного желания. Как будто в отместку она начала стонать громче и громче, подгоняя, зная какую реакцию это вызовет. Внезапно Гёт отстранился, и принялся торопливо расстегивать тугие пуговицы на сером кителе.       Хелен не успевает заметить, как он, откуда-то достав лезвие, рассек её платье посередине на две половины, придерживая за ворот. Спустив брюки, он сразу ложится на неё, однако теперь он не встречает должного протеста, и она сама разводит колени. Мысль об этом мучительно сдавливает скулы и Амон не может сдержать своей плотоядной ухмылки.       Когда он входит, её лоно не выказывает никакого сопротивления, он накрывает своей ладонью её небольшую грудь с напряженным соском. Мысли не могут собраться в законченную цепь и все действия диктуются инстинктом. Хелен только конвульсивно и часто дышит, пытаясь полностью впитать эти ощущения, слабые отголоски здравого смысла и рациональной логики окончательно угасают в разуме, замещаясь возбуждением.       Нет, она представляла себе это не так, хотя и знала, что когда-нибудь это произойдет.       Возможно, её увлеченность своим ''надзирателем'' обусловлена тем, что в следствие длительных стрессов у неё поехала крыша.       Что ж, у Амона Гёта она всегда была не на месте.       Они просто оба сходят с ума.       Теперь она прижимает его к себе, не желая отпускать, и в момент когда он останавливается в жарком теле, на лице девушки появляется легкий испуг и недоумение: — Прошу, — умоляет она, рассчитывая на то что сегодня он решит внять ей.       Направив член внутрь, он начинает буквально вдалбливаться в её тело, вжимая в матрац, как будто пытаясь слиться с ней окончательно. В этот момент в его взгляде нет ничего стороннего — только чистое безумие. Девушка судорожно ловит ртом воздух, время от времени тихо постанывая в такт его особо сильным толчкам. Она не была готова к этому. Хотелось чтобы всё это оказалось сном, а ещё больше — чтобы это не прекращалось.       Стыд, похоть, сожаление… Так очаровательно смотрятся на её милом раскрасневшемся личике. — Я. Ненавижу тебя… — напряженно цедит он сквозь зубы, кладет руку на её шею и слегка сжимает. Нехватки кислорода практически нет, но это сдавливание приносит ощутимую боль. Вместо того, чтобы отстраниться она выгибается навстречу, усиливая давление на шею и ещё больше затрудняя дыхание.       От этого бессилия не избавиться.       Когда он сказал о том, что ненавидит её, Хелен лишь внутренне засмеялась, еле сдерживаясь чтобы не захохотать в голос. В общем-то эта скрытая спесь была лишь мимолетным ощущением, которое пропало практически сразу, да и он так старался выбить из неё эту дурь. Зачем портить момент?       Чем ближе кульминация, тем сильнее оба ощущает низость падения. Определенно, даже для Амона Гёта, чьи руки по локоть в крови — это самое грязное, что он пробовал. Вскоре толчки становятся медленнее и размашистее. С припухших губ срывается ещё один стон и мужчина накрывает их поцелуем, слегка покусывая. Конечно, на всем её теле останутся следы, и он подумал, что можно избить её чтобы скрыть их. Нет, нет, нельзя портить игрушки, а он захочет трахнуть её снова.       Её невнятное бормотание, этот полубезумный шепот начинали изводить. О, этот вид, он будет его вспоминать. Им нельзя было не залюбоваться — распахнутое рванье, синяки и укусы на теле и слегка влажные дорожки слез на румяных щеках. Черта была слишком близко, в момент когда она снова выгнулась как пружина, подставляя под свет солнца лоснящиеся пылинки пота Гёт не выдержал. Почти зарычав, он кончил, заполнив её своим семенем.       Слезши с Хелен и откинувшись на кровать, мужчина тяжело вздохнул. Служанка так и продолжала оставаться неподвижной валяясь на смятых простынях уставившись в потолок. — Надеюсь, ты не думаешь, что я полюбил тебя, Лена?       Эта фраза была осечкой и, позднее, она часто прокручивала её у себя в голове как фактическое доказательство своего превосходства. Всё так взаимно.       Через некоторое время он уже был одет и вел себя так, будто ничего не произошло. Отправил Хелен в подвал без одежды, кинув в руки ей рванье бывшее некогда платьем и обозвал ''грязной сукой''. Её вполне устраивал такой расклад-создавалось впечатление, что ничего, собственно говоря, и не происходило. Ощущение пустоты в груди росло в геометрической прогрессии. В последующие дни фрустрация стала её неотъемлемым спутником, плохие и навязчивые мысли разрастались с каждым днем как сорная трава.       В это время Гёт старался ещё более тщательно исполнять свои ‚обязанности‘ коменданта лагеря. Количество убитых евреев в эти дни превысило разрешаемый ‚лимит‘, и если бы он вовремя не остановился, то у руководства появились бы вопросы. Он старался избегать какого-либо контакта со своей домработницей, но именно в этот вечер он предупредил что у него есть к ней разговор и он желает видеть её у себя. — Здравствуйте, герр комендант.       Неуместное чувство напоминающее радость. — Подойди ко мне.       Ей нет смысла отказываться — это и её желание тоже. Оставить всё как есть не получилось, и остается лишь дальше погружаться в пучину сумасшествия, ломая любые преграды.       Амон думал, что она прокусит ему губу, и если бы она это сделала — пришлось бы придумывать нелепые оправдания перед коллегами-эсесовцами.       Он тихо посмеивается, не силясь поверить. Да, воспитание штука сложная.