Пламя очага

      В столице темных эльфов весь день идет дождь, ничуть не собираясь прекращаться и к вечеру. Холод пронизывает до костей, рабы не жалеют топлива для очагов, чтобы не вызвать недовольства хозяев. Особенно стараются истопники императорского дворца — в кабинете правительницы даже жарко. Пламя танцует в камине, мощное и яркое — если погасить магические лампы, света все равно хватит, чтобы императрица могла читать. Найтария хмурится, погрузившись в изучение какого-то документа; ее верная советница, Воительница Теней, любуется пламенем. В кабинете тихо, слышится только шорох бумаг, треск поленьев, шум дождя за окном. Мягкое удобное кресло, в котором сидит императрица, так и манит ее откинуться на спинку и расслабиться, отдохнуть после тяжелого дня, но Найтария продолжает работу.       Бумага в ее руках — очередное прошение. Составлено оно по всем придворным правилам, утонченно и вежливо — настолько, что Найтария ощущает на языке приторный вкус. Она предпочла бы открытую ненависть такому низкопоклонству, остро напоминающему о днях, проведенных при дворе короля Хаймарка. Это гораздо честнее — императрица прекрасно знала, что нынешний проситель до сих пор пребывал бы на стороне ее врагов, если б восстание провалилось. Но Найтария выиграла войну, и теперь он «просит о милости» «великодушную дочь Крэйга Ун’Шаллаха», ссылаясь на то, что был сторонником ее отца — пока не переметнулся к Сорвине в час поражения, чтобы выжить. А потом по возвращению законной правительницы поспешил присягнуть ей — разумеется, когда стало ясно, что она победит. Найтария никогда не судила строго таких — все приверженцы их дела были вынуждены сдаться, когда Крэйг погиб, а сама она бежала в земли Светопоклонников, согласно последней воле отца. Но сейчас императрица чувствует себя так, словно прикоснулась к какой-то мерзости, и с трудом подавляет желание вытереть руки.       — «Дочь Крэйга Ун’Шаллаха», — процитировав строчку письма вслух, вздыхает Найтария. Пожалуй, самое адекватное отношение к этому статусу было у Сосуда Души — шутки, хоть и глупые, намного лучше лести. — Я правлю уже не первый год. Когда же обо мне начнут говорить «императрица Найтария»?       — Странно слышать, императрица, — ухмыляется Воительница — впрочем, понять это можно только по оттенку голоса, почти неуловимому, лицо Тени не меняется ничуть. — Разве ты не согласилась сесть на трон лишь ради отцовского наследия?        — Я всегда его ценила, — отвечает темная эльфийка. — И горжусь своим отцом. Но хотелось бы наконец дать понять своему народу, что я — не только дочь знаменитого героя, и править, опираясь на собственный авторитет и заслуги, а не славу Крэйга Ун’Шаллаха, какой бы громкой она на была. Нельзя провести всю жизнь в чужой тени…       — Не волнуйся, императрица. Может, когда-нибудь о нем будут вспоминать в первую очередь как об отце «императрицы Найтарии».       — Думаю, он бы только порадовался, — представив себе это, улыбается Найтария. Ей совсем не хочется ни затмевать отца, ни соперничать с ним — лучше бы каждого ценили только по собственным делам, не сравнивая ни с кем. Но, к сожалению, так уж устроен народ темных эльфов — да и любой другой народ, если подумать, тоже. И изменить это не в силах никакой правитель.       Императрица аккуратно обмакивает перо в чернила, ставит на прошении пометку, откладывает документ в сторону и берет следующий. Воительница Теней смотрит в камин, не мигая, и ее оранжевые глаза без зрачков кажутся заполненными тем же самым пламенем, что бушует в очаге. Она может идти — самые важные вопросы уже решены, присутствие советницы не так уж необходимо. Но сегодня Воительница не хочет уходить — другого пристанища, кроме дворца императрицы, у нее нет. Мир Теней она так и не смогла назвать своим домом, хотя находиться в нем проще, чем на материальном уровне; там нет никого, кто был бы ей близок — Тени не знают, что такое дружба, они могут лишь подчиняться сильнейшему. Воительница давно привычна к одиночеству и не тяготится им, но присутствие Найтарии согревает ее, как когда-то — жар пламени, которого Тень больше не ощущает. Нечто похожее чувствует и сама Найтария — они обе это знают.       Воительница думает о времени, жестоком в своей неумолимости, но врачующем любые раны — той же самой неумолимостью. Когда-то она ненавидела смотреть на огонь — слишком живой, слишком реальный для нее, лишенной человеческого тела. Когда-то Найтария говорила об отце, терзаясь от боли и вины, и ни за что не открыла бы своих мыслей Тени, одной из его убийц, хотя они в то время были только инструментом в руках Сорвины. Годы, прошедшие с тех пор, смыли все, как волны Реки Душ; годы труда, разделенного на двоих, и общения — сначала напряженного, настороженного, вызванного лишь необходимостью, потом более доверительного (а императрица и ее советница действительно могли доверять друг другу) и близкого.       Да, все меняется. Надвигаются трудные, но удивительные времена — это Тень чувствует не хуже, чем человек — ломоту в костях перед дождем. Куда-то их обеих вынесет этот стремительный поток?