***
Тина недовольно покосилась на часы, заслышав стук в дверь, — кого только принесло так поздно? У неё были предположения на этот счёт, и ни одно из них не радовало. Затянув потуже полотенце на голове и пояс халата, она твёрдой поступью устремилась ко входу в своё жилище. — Вот же чёрт… — выругалась себе под нос Тина, глянув в глазок. — И что на этот раз? — скептически приподняв брови, спросила она, открывая дверь. — Твоя жена дома? — тихо поинтересовалась немного мнущаяся на пороге Гвен, стараясь заглянуть внутрь. — В командировке, — мрачно отчеканили той в ответ, секунду поколебавшись между спасительной ложью и горькой правдой. — Не желаете ли тогда скрасить одинокий вечер вином и приятной компанией? — Гвен обворожительно, по её мнению, видимо, улыбнулась и ловко проскользнула в дом мимо его хозяйки, чуть звякнув бутылками. — То есть твоей очередной драмой? Если честно, сегодня на вечер были другие планы, но раз уж ты пришла, — пробурчала скорее себе под нос Тина, уже запирая дверь. — Только без вина. Нам завтра на работу, — безапелляционно заявила она, выхватывая у Гвен бутылки, и через секунду затерялась где-то в недрах квартиры, дабы понадёжнее их спрятать. — Они были на мои деньги, между прочим, — как-то обиженно отметила в пустоту Рид, разувшись и устремившись в сторону кухни. — Ничего, это плата за услуги психолога, — хмыкнула вынырнувшая из неоткуда Тина. — Ну так, что случилось? На старости лет ты решила вспомнить молодость и безответно влюбиться? — буднично поинтересовалась она, доставая чашки и засыпая свежие зёрна в кофеварку. За столько лет, где-то за двадцать, это уже успело стать чем-то будничным. — Хуже, — вздохнула Гвен, тяжело опустившись в одно из небольших кресел напротив низкого столика. — Кое-кто решил влюбиться, если это можно это так назвать, в меня. И, возможно, не безответно. — Ого! — Тина чуть не присвистнула. — Это что-то новое, мэм. И кто же она? — Набери воздуха в грудь, — как-то невесело посоветовала Гвен. — Это он. Это наша жестянка. — Со стороны кофеварки донёсся звук упавшей чашки.***
— То есть так и сказал? — в какой-то очень глубокой задумчивости протянула Чень, помешивая стынущий кофе и теребя свеженький пластырь на пальце, порезанном кусками фарфора. — Представь себе, — глухо отозвалась Гвен, терпеливо выжидая, когда у Тины пройдёт первый шок и проснётся реальное осознание ситуации. — Ну… — Тина встряхнулась и быстро отхлебнула кофе. — Не вижу ничего особо плохого. У тебя первая в жизни сходу взаимная любовь. — Чень закурила и протянула сигарету подруге, но встретила только мрачный взгляд исподлобья. — Ты издеваешься? — поинтересовалась Гвен, но сигарету всё же взяла. — А что не так? — искренне удивилась Тина, на автомате подвигая кружку Гвен к ней поближе. — Во-первых, он копался в моём прошлом, чёрт его побери. А во-вторых, Тина, я лесбиянка. Я не могу любить мужчин. Даже если андроидов. Я вообще, чёрт побери, никогда не любила грёбанных андроидов. — Гвен на мгновение осеклась, прогоняя нахлынувшие воспоминания. — Ты же помнишь, сколько с этим было проблем. Ей вообще-то действительно нравились только девушки и только люди. Мысли попробовать с секс-ботом, при всей заманчивости такого опыта, не возникало. А к осознанию своего стопроцентного влечения к девушкам Гвен долго приходила: по молодости и даже ближе к зрелым годам было много парней, много гендеров и много модификаций тела. Но влекли всегда девушки. У неё ушло много времени, чтобы это принять. Много случайных партнёров, много неудачных отношений без любви и желания, много бухла и сигарет. И всегда одна единственная верная Тина — студентка по обмену, которая так и осталась тут жить. Та самая одетая с иголочки ботанка из старшей школы, чей скверный характер и навыки боевых искусств когда-то свели её с Гвен Рид — грозой местных мудаков, всегда таскавшей камуфло или всё чёрное. Они обе иногда удивляются, как умудрились подружиться так хорошо и надолго. Ответ простой — лучшая дружба начинается с драк. Особенно с боёв не на жизнь, а на смерть за место на последней парте. Куда более удивительным является то, насколько нежно они подружились. Настолько нежно, что до сих пор, даже сейчас, когда у Тины появилась жёнушка, их дружба всё содержит некоторые привилегии, помимо пьяных разговоров. Гвен аж почувствовала, как краснеют кончики ушей при воспоминании об этих привилегиях. Тепло и запах тела, распахнутый красный халат, ритмичные плавные движения, похожие на танец, и чужая влажность на пальцах и между ног. Гвен слегка встряхнулась, прогоняя наваждение. Не сегодня — сегодня они без вина. — Ты сама пару раз пользовалась полномочиями, чтобы копаться в прошлом своих пассий, так что он тебя стоит, — осторожно произнесла Чень. Гвен открыла было рот, но так ничего и не ответила — тут не поспоришь. — И знаешь, возможно, тебе просто не попадались правильные парни. А андроиды тогда были неразумными — считай, вещи. — Тина чуть пожала плечами. — Не попадались правильные парни, Тин? Ты серьёзно? С тем то количеством опытов? — Не знаю, — призналась Чень. — Так или иначе, сейчас он тебе нравится и ничего с этим не поделаешь. И ты ему. И он, судя по всему, нуждается в ком-то, кто ему объяснит все эти эмоции. — Паршивый выбор, — с горькой ухмылкой перебила Гвен. — И не говори, — не меняя тональности, поддержала Тина. — Но ему виднее. Так что, раз всё так сложилось, лучшее, что ты можешь сделать — признать эти… Обстоятельства. — Тебе легко говорить, — буркнула Рид и шикнула, ошпарив язык о кофе. — Возможно. Но факт остаётся фактом. Он же тебе нравится. — Я не говорила… — Говорила. — Ааа, Тин, я не знаю. Это всё сложно. — Чистая правда, с жестянкой, с Коннором, вообще всё всегда было сложно. Когда Гвен впервые увидела Коннора, она, признаться, выпала из реальности. И приземлилась по возвращении не особо мягко — аж воздух из лёгких выбило. Нет, она слышала, что появился некий андроид-детектив — Прототип Андроид-Детектив, простите, — но не думала, что… Она вообще не думала. Андроид-детектив мог быть реальностью, в их то безумные времена, а мог быть просто байкой — её это не колыхало. Возможно, её бы не особо и колыхало, увидь она его где-то на улице, прямо в форме, со всеми нашивками и рюшечками-значочками. Но наткнуться на такое, войдя в допросную в своём департаменте — вот это уже звоночек. Вот так выходи с вынужденного больничного. Гвен сразу было понятно, что перед ней именно андроид, даже диод видеть было не обязательно: он мог быть выточен под человека и не вызывать эффекта зловещей долины, но внешность всё равно оставалась искусственной и по-киношному яркой и правильной. У него, жестяного болванчика, было смазливое личико. Идеально смазливое, если можно так выразиться: не слишком, но и вполне достаточно, в меру. А ещё идеально кривая ухмылка, идеально текучая ассиметричная мимика, идеальный ровный тон кожи, идеальный беспорядок родинок и идеальное маленькое несовершенство — прядки на лбу. Такой выдержанно-хаотичный образ. И поздоровался этот образ, этот Коннор, дикторским бархатным голосом, без нотки нервного напряжения — как будто не ему сейчас надо погрузиться в море цифровых алгоритмов и анализ поведения девианта за стеклом. И кивнул своей сослуживице как-то очень плавно, медленно моргнув при этом карими, как-бы-влажными глазами — будто источал какое-то почтение и дружелюбие. Подобная живая технология могла бы своей неловко-идеальной работой довести до учащённого пульса учёного-новатора. Или молодую романтичную натуру — юношескую и девичью. И Гвен она довела до него, только немного в другом смысле. В том, который обычно доводит людей похлипче до нервного тика. Возможно, простые гражданские и млели при виде такой искусной имитации жизни. Возможно, многие из них видели тот образ, который транслировал андроид. Но копы, привыкшие работать с людьми, с их поведением, психикой и прочим дерьмом, ясно видели социальную программу. Программу социальной адаптации вернее, она вроде так правильно называется? Хитрая, мощная, самодостаточная, как следует из названия — адаптивная. Такая же убийственная и идеально непрошибаемая, как и само это жестяное ведро. Тогда он не был для неё Коннором — просто жестянка, просто андроид, просто машина. Чертовски умная и опасная. Готовая во имя заданных директив убить, пытать, обмануть, предать и снова убить. А ещё отобрать их рабочие места. Об этом, увидев его впервые, подумали все. И Андерсон, и Фаулер, и Тина, и Крис, и Гвен. Они всё видели, всё понимали. И справедливо опасались. Люди — копы вернее, Господь, действительно, какие люди? — не были плохими злыми угнетателями, они просто опасались за свою жопу. А Андерсон ещё, наверное, хотел мирно сосуществовать в гармонии со своим бухлом, без всяких Конноров, но кто ж его спрашивал? Так или иначе, впервые увидев андроида из Киберлайф, Гвен увидела не Коннора, каким она его знала сейчас, она увидела опасную машину под маской человечности. Белую, блестящую и пластиковую — под чуть загорелым телесным скином. Она не была в этом смысле особенной: так на него смотрел весь департамент. И у всего департамента со временем наступали моменты, когда они начинали видеть за опасной машиной ещё более опасного девианта. У Рид, Андерсона и Криса этот момент наступил раньше всех — в той самой допросной. Когда андроид, в перспективе девиант, повысил голос и оттолкнул человека от своего собрата, в истерике бьющегося головой об стол. Слишком живые эмоции. Слишком яркий и неидеальный, неэффективный, кривой гнев. Не имитация. Машине не зачем, она и не умеет. Все тогда увидели — скорее учуяли — в куске пластика какую-то живую трепещущую жилку. И отреагировали, как комплектация позволяла: Гвен схватилась за пушку, в страхе наставляя её на недоживое нечто, Андерсон, придя в себя от шока, достал свою и решил встать на защиту, а Крис просто охуел в сторонке. С тех пор Андерсон проявлял сдержанный интерес и настороженность к Коннору, теперь уже Коннору, а Гвен постоянно была в напряжении. Потому что машина, готовая отобрать у тебя работу, — одно; но девиант, готовый в перспективе отобрать у тебя жизнь, — другое. Конечно, его, передовую модель, все дела, никто не называл ни вслух, ни про себя девиантом, смешно было и думать. Но подсознательно в нём чувствовалось что-то живое, неотшлифованное, неправильное. Коннор не был белым — идеальным и чистеньким; он всегда был красным — опасным, готовым подорвать всё вокруг в любой момент. И Гвен — упс! — как-то упустила этот самый момент. Момент, когда передовой андроид съехал с катушек и девиантнулся. Когда проник под шумок в хранилище улик, будучи отстранённым от дела. Когда сбежал и стал одним из приложивших механическую руку к революции. Когда в прямом смысле подорвал общественный порядок и так уже беспорядочного Детройта. И её, Гвен Рид, представления о себе. Тоже беспорядочные, если честно. Гвен нравилось хорошо, но не нравилось идеально: лучшее — враг хорошего. Ей нравилось неправильно, но чтоб оно того стоило. А Коннор был весь сплошь неправильным и очень стоящим. Каким бы идеальным он ни казался, он выделялся среди других моделей, не в выигрышном свете. В нём всегда ощущалось что-то странное и слишком человеческое, как сбои в работе сознания, системы. Или не «как»? Например, когда он отказался выполнять её приказы — дебильные, прямо скажем, — и принёс вместо кофе пустой стаканчик. Гвен настолько оторопела, что не стала даже злиться дальше, просто усмехнулась, откинула руку со стаканом и ушла. Или когда он уцепился за дело, от которого был отстранён. Настолько уцепился, что чуть не прибил её, назойливую детектившу, когда она встала у него на пути. Гвен могла злиться, досадовать и просто пребывать в шоке, но такая преданность делу вызывала… Уважение, наверное. У неё вызывал уважение чёртов андроид. Так, как не всякий человек бы смог. А Гвен и не замечала. Она не замечала, когда ощутила в нём что-то неправильное и по-странному притягательное — живое. Не замечала, когда начала его уважать. Не замечала, когда… Влюбилась? Наверное, это действительно стоит признать, как советует Тина. Но когда же, чёрт возьми, это случилось? Когда он вернулся работать в участок и первым делом пришёл к ней с извинениями? Не по зову программы — по зову новообретённых эмоций. Из-за своего представления о том, как следует обращаться с людьми. Нет, её это тогда очень удивило, что девиант, угнетённый элемент общества, может извиняться перед человеком так просто... Но больше всё же выбесило. Не тогда. Когда она смотрела сквозь стекло, как эффективно и «горячо», по словам молоденьких стажёров и стажёрок, Коннор проводил допросы? Нет, не тогда. Это могло бы впечатлить кого угодно, но не её. Она навидалась, она застала даже допросы Андерсона на пике его карьеры. Да и вообще — её допросы погорячее будут. Не тогда. — За что бы это ему такая честь, Тин? — с отрешённым смешком спросила на секунду вышедшая из прострации Гвен не то у Тины, не то у себя, вертя в руках уже остывшую кружку. — Тебе всегда нравились хорошие ответственные девочки, которые могут надрать тебе задницу, — усмехнулась почти с теплотой полусонная Тина, потягиваясь по-кошачьи в своём кресле и явно намекая на себя. Всё-таки она любит иногда внести определённую атмосферу в разговор. Хотя с этим уже справлялся включённый ею телевизор с показом какого-то старого бойзбэнда. — Возможно, тебе мог бы понравиться хороший мальчик. Просто ты их не встречала. Но вот Коннор… Коннор очень хороший мальчик и очень ответственный, и он уже надрал тебе задницу. — Тина воистину обворожительно улыбнулась. Гвен от такого заявления подавилась только что сделанным глотком кофе и чуть не выронила чашку. Но если подумать… Да, Коннор очень хороший мальчик. Когда он возвращался в участок, все, абсолютно все, кто с ним когда-либо работал как с машиной, ждали, что он будет либо идеальным куском льда, либо не менее идеальной сучкой. Но Коннор был солнышком. Действительно солнышком. Он защищал своих невиновных собратьев, но никогда не оправдывал андроидов-преступников, если не было предусмотренных смягчающих. Он никогда не проявлял ненависти к людям, даже к тем, кто против андроидов. С такими он обычно мог спокойно обсудить их позицию. Но тех, кто совершал преступления, против андроидов и людей, он искренне презирал. Для Коннора никогда андроиды не были лучше людей, люди не были лучше андроидов. Все были равными — перед моралью, законом и чёрт разбери чем ещё. А ещё Коннор был ответственным. Работал за весь департамент, помогал разгребать дерьмо, захлестнувшее город после революции. «У всего есть цена, и её надо заплатить» — так он считал. Дипломатичный, уравновешенный, справедливый, ответственный, почти заботливый. Но не идеальный: с ошибками, с неудачами, с продолжающей сбоить системой, обучающийся и развивающийся. Коннор не был тошнотворно белым куском пластика — идеальным и стабильным; он был жёлтым — тёплым и живым существом. Именно существом — не машиной, уже. И на удивление живым при своей комплектации. Старые модели, чьи движения всё ещё отдавали машинным минимализмом и симметричностью, после девиации сбоили и будто учились ходить заново. Перемена в их жестах и мимике была незначительна, но очевидна и помогала поверить в то, что они живы. Но Коннор изначально был идеальной имитацией жизни, включая движок. С девиацией не стало ни лучше, ни хуже. Но было в нём что-то ещё, что-то другое и новое. Что очень нравилось окружающим. Действительно хороший мальчик. Только Гвен нравилось не это, как полагает Тина. Просто с ней Коннор был другим. С ней он действительно в чём-то был сучкой. Не идеальной и не холодной, но тем не менее. А ещё он был с ней, со своей напарницей, искренним. Никто не знал и не видел того, что Коннор сам открывал Гвен. Никто не знал, что Коннор хотел бы ошибаться чаще, возможно, даже нарочно. Никто не знал, что он хотел бы терпеть больше неудач, чтобы потом подниматься на ноги с нуля и как бы заново учиться жить. Снова и снова, как после девиации. Мало кто предполагал, задумывался, что Коннор не лидер и даже не хочет им быть. Посредник, помощник, да хоть ангел-хранитель, но не лидер. Мало кто мог бы предположить, что Коннору иногда претит ответственность, которую он на себя взял. Что он хотел бы упаковать немногие имеющиеся вещи и свалить в Калифорнию — с Андерсоном или даже без. Коннор не соответствовал образу, что рисовали у себя в голове окружающие, его фанаты и хейтеры. Он был неправильным, но чертовски стоящим. Ценным. Для неё. Рид раз за разом прокручивала в голове врезавшиеся в память моменты. Коннор, подкалывающий её у памятной кофемашины, пока никто не видит, чем повергает просто в бешенство — лицемерная сволочь. Прошло много времени, прежде чем Гвен поняла, что эти подколы не лицемерие или враждебность, а знак доверия — разрешение посмотреть на себя с другой стороны, с неприглядной. Прошло, наверное, ещё больше времени, прежде чем тот сам это понял. Коннор, слишком неприлично облизывающий улики, не разрывая зрительный контакт и заставляя её поперхнуться от возмущения — извращённая жестянка. Рид поняла всё сразу, но предпочла не верить глазам своим. А вот до «извращённой жестянки» значение этого паттерна доходило очень долго. Не говоря уж о причине копирования такого поведения. Коннор, совсем по-человечески устало ворчащий на завал по работе, в машине, перед выездом, и использующий для этого исключительно формальную лексику — забавно. Прошло какое-то время, прежде чем Гвен заметила у себя в речи заумные словечки — его словечки. Прошло немногим больше, прежде чем напарник понабрался от неё выражений в ответ и стал иногда пускать их в ход, шокируя публику. Коннор, прикрывающий её собой и получающий за это отстреленную руку. Она сама, вытаскивающая его под пулями из опасной зоны. Коннор. Он не был белоснежным — идеальным и структурированным; он был лазурно-синим — ярким и свободным. — Хей, Гвен, ты чего подвисла? — окликнула Чень, потряхивая за плечо. — Осознание вырубает? — Отъебись, — беззлобно и как-то устало бросила Рид, стряхивая чужую руку, и залпом допила кофе, будто стопку опрокинула. — Ты мне вот что скажи: допустим, ему в этой жизни сказочно повезло — единственная и неповторимая Гвен Рид собирается немного подправить под него ориентацию. Ладно. Но мне то такая честь за что? — В плане? — Тина, уже свалившаяся обратно в своё кресло, вопросительно приподняла брови. — Ну, знаешь, РК-800, передовая модель, прототип. Один из героев революции. Просто один из лучших копов за историю нашего департамента. — Гвен говорила с паузами, затягиваясь сигаретой, а после выпуская струйку дыма и загибая пальцы на каждую перечисленную ачивку. — Ну и, конечно, просто очень, очень хороший мальчик. Зачем я ему? — Во-первых, ты одна из лучших детективов департамента в настоящий момент времени, что тоже хорошо, — с видом эксперта заверила Тина, перегнувшись через стол и ловко выхватив сигарету из пальцев Гвен. — А во-вторых. — Чень на секунду умолкла затягиваясь краденным без пяти минут окурком. — Во-вторых, в наше время уже не то, что андроиды, а даже хорошие мальчики не лишены мозгов и свободной воли. Думаю, ты всегда можешь его лично об этом спросить? — Тиииин, — страдальчески протянула Гвен, роняя голову на руки. — Ты как всегда. Тебе легко сказать — всегда можешь спросить. — А тебе легко избегать важных разговоров, — строго отрезала Тина. — Ты вывозишь в эмоциональном плане похуже молодых девиантов, насколько я могу сказать из опыта работы с обоими видами. Действительно паршивый выбор… — А я о чём? Мы с жестянкой будем выглядеть как собаки на заборе. Вроде гармония, а вроде и пиздец. — Коннор уже давно девиант, он эмоционально вывозит лучше тебя, не беспокойся. Возможно, хоть он сделает из тебя человека, — с лёгким смешком отозвалась Чень, передёрнув плечами и поджав под себя ноги. Гвен было наградила её суровым взглядом, но, поняв, что это не работает, страдальчески приложила ладонь к лицу и издала протяжный стон. — Я серьёзно, Гвен, поговори с ним. Большинство твоих проблем в жизни были от неумения разговаривать о проблемах. — Я попробую. Только… Если это будет относительно удачно, мы с тобой будем продолжать… Видеться? — Тина на секунду задумалась. — Это смотря, как вы договоритесь с Коннором.***
— Детектив, что случилось? Куда вы ме?.. — Заткнись и дуй следом, — отчеканила Гвен, таща оторопевшего и оттого послушного Коннора за рукав формы к злополучному углу у кофемашины. Этот рабочий день мог бы начаться для их коллег с очень интересного зрелища, не поленись они прийти пораньше. Впрочем, долго эмоциональный шок у Коннора не продлился: он быстро очухался и вырвал руку. Скорее даже просто убрал. — Я хочу поговорить, — чуть миролюбивей сказала Гвен, поняв по скрещенным рукам, что за ней идти не собираются. — Я вас слушаю, — прохладно отозвался Коннор. — Эйс… — глухо и как-то несвойственно мягко для себя сказала Гвен, замолкая и стараясь подобрать слова для дальнейшей тирады. На виске у Коннора мерцал из жёлтого в красный диод. Такое случалось, когда у него в жизни происходил пиздец. Гвен почувствовала некоторую моральную связь. — Мы можем поговорить хотя бы не тут? — Рид обвела взглядом окружающее пространство и, спустя пять секунд красноречивого молчания, добавила: — Можем хотя бы сесть?.. — Коннор молча проследовал к своему столу, захватив по дороге стул кого-то из коллег. Интересно, это какая-то выверенная стратегия поведения? У него же эти датчики уровней стресса, все дела, он должен как-то просчитывать реакции объекта. Хотя не важно, судя по диоду, ему сейчас в любом случае не лучше, чем ей. Тут ни у кого нет выигрышного положения. — Я вас всё ещё слушаю, — в своей манере напомнил Коннор. Чёртова жестянка. — Ну так и слушай, — хмыкнула Гвен, игнорируя предоставленный стул и присаживаясь на край стола. От обыденной манеры общения как-то резко стало спокойнее. — Я вчера могла повести себя резко. И повела, наверное. Но у меня были свои причины и они… Несколько специфичны. — Я знаю про вашу ориентацию, вы же в курсе, — как-то слишком тихо и деликатно произнёс Коннор, совсем по-человечески отводя взгляд. — Но у людей много погрешностей в её точном определении, как я и говорил, а ваши реакции на меня были… Диод перешёл в ровный красный цвет, что бывало редко и обозначало, как правило, грань нервного срыва. Возможно, Коннор с его оголёнными девиантными эмоциям был несколько уязвимей неё, несмотря на хитроумные программы. Возможно, он тоже считал себя виноватым. В общем-то ему было, за что. — В общем, они были красноречивыми. Поэтому я решил, что у вас не будет возражений, если я проявлю инициативу. Но Лейтенант Андерсон мне вчера объяснил, что я повёл себя некорректно, вторгаясь в ваше личное пространство. Эгоистично, как он сказал: потому что я действовал, руководствуясь своими эмоциями и желаниями, и не принимал в расчёт ваши. Как и ваши права, на частную жизнь, например. Гвен невольно ухмыльнулась, представив, как именно Андерсон объяснял названному сыну некорректность его действий. Коннор на секунду замолк. Его диод вернулся к жёлтому цвету и пару раз мигнул синим. Уровень стресса упал. Вот, что для андроида значит «облегчить душу», по всей видимости. — Проще говоря, хоть вы и повели себя грубо, я приношу извинения за вторжение в вашу личную жизнь. Мне сложно иногда бывает контролировать эмоции. — Нет, Эйс. Коннор. Ты… Я не то имела в виду. — Гвен со вздохом уткнулась пальцами в переносицу. — У меня не многим лучше получается контролировать эмоции, чем у тебя. — Но люди ведь всю жизнь с ними живут? — удивился Коннор, недоверчиво взглянув на Рид, будто сверяясь с приборами. — Ага. И за всю жизнь не всегда успевают научиться их контролировать, прикинь? Так что это естественно, не комплексуй. — Гвен сейчас не хватало сигареты, чтобы чем-то занять на нервах руки. — Что я изначально собиралась сказать, это то, что в моей самоидентификации, наверное, действительно могут быть погрешности. И я… Если предложение ещё в силе, возможно, мы могли бы с тобой быть чем-то ближе, чем напарники. Только с эмоциями помогать скорее будешь ты мне, уж извини. — Вы серьёзно, дете… Гвен. Ты серьёзно? — Коннор пару раз мигнул диодом из синего в жёлтый в красный и обратно. Вместо ответа Гвен наклонилась к нему и поцеловала. Аккуратно, мягко, можно сказать, целомудренно касаясь прохладных губ. Удивительно, как приятно может быть целовать андроида: само тело у него тёплое, Гвен уже успела усвоить после кучи совместных заданий, из-за внутренних процессов. Но кончики пальцев, ушей, носа и губы в норме остаются прохладными — не прогреваются. А если укусить, то под расползающимся бархатистым, как очень ухоженная кожа, скином можно ощутить гладкий приятный пластик. С каким-то странным привкусом. Это было совсем не похоже на поцелуй с Тиной — костной, мышечной, солоноватой, влажной и горячей. Коннор вообще был не таким, как Тина, не только физически. Тина была спокойная, размытая и полупрозрачная, цвета её любимого розового вина. Коннор был энергичным и пробивным, был многоцветным и переливающимся — как пульсирующий у него на виске диод. Красный, жёлтый и синий. Мерцающий. Как-то по-своему, по-особому красивый. Услышав стон сквозь поцелуй, Гвен приоткрыла глаза и отстранилась. У Коннора скин на губах ещё сбоил, а глубокие карие глаза имитировали чуть большую влажность, чем обычно. Однако выражение было нечитаемым. — Это достаточно красноречивый показатель? — чуть усмехнулась Гвен, облизнув губы. — Я бы попросил повторить, для точности анализа, — в своей манере улыбнулся в ответ Коннор, слегка наклоняя голову и притягивая к себе за ворот футболки. Как выяснилось секундой позже, целовался для первого раза он на редкость хорошо.***
— Нет, ну ты посмотри, совсем стыд потеряли, — проворчал Фаулер, закрывая уже распахнутую дверь своего офиса. Уборную он посетит потом, когда всё это безобразие закончится. — Ты бы мог получше следить за своим сыном? — А? Он мне не сын, Джеффри, у нас даже фамилии разные, — хрипло отозвался из угла Андерсон. — Значит, за подопечным, — ответил Фаулер, помрачнев ещё больше, и проследовал обратно к столу. — Мы все здесь твои подопечные, Джеффри, — философски отметил Андерсон. — Знаешь что, Хэнк, не умничай и снимай с паузы, через полчаса придут все эти подопечные и до вечера про этот матч можно будет забыть, — недовольно бросил Фаулер, присаживаясь на стул рядом с товарищем по убежищу. Хэнк усмехнулся и поспешил привести приказ в исполнение, отсалютовав только сейчас заметившей их парочке сквозь стеклянную стенку.