Night moth

      Волшебный вечер. На улице так тихо, что кажется, будто бы слышны махи крыльев мотыльков, которые кружатся вокруг тусклого света фонаря. Майлзу кажется, что он слышит, как тикают часы на его руке. Медленно пролетает секунда за секундой. Они складываются в минуты, которые потом превратятся в часы…       Хочется остановить время и просто жить в этом мгновении, вдыхать прохладный воздух, идти рядом с Томом по этой безлюдной улице… Но если бы время не было так скоротечно, то оно не имело бы никакой ценности. Мы, люди, и так забываем всё, а если в нашем распоряжении будет вечность, то мы ещё больше будем откладывать это на потом. Такие уж мы странные существа.       Несмотря на лёгкость этого вечера, в воздухе висит ощутимое напряжение.       — Майлз, ты в порядке? — тихо спросил Том. Но ему и не обязательно говорить громко, ведь Майлз всё понял бы по взгляду серых, как лёд, глаз.       — Да, — ещё тише, едва шевеля губами, ответил он.       Находясь рядом с Томом, Майлз чувствует, будто все внутренности затягиваются в тугой узел. Это очень странное ощущение, от которого он теперь зависим, как от воздуха.       — На тебя это совсем не похоже. Расскажи, что случилось, — громче и требовательнее сказал Том, заглядывая парню в глаза.       — У меня всё хорошо. Просто голова немного разболелась, — соврал он, нервно отводя глаза вбок.       Том не поверил. Это было видно по его взгляду. Но, кажется, всё же оставил попытки выудить что-либо из Майлза.       На самом деле, он позвал Тома прогуляться не потому, что ему вдруг стало невыносимо скучно, а потому, что он хотел рассказать ему про то, что чувствует, когда находится рядом с Томом. Каждый раз, стоит Майлзу взглянуть ему в глаза, с ним начинают происходить странные вещи: сердце бьется, как бешеное, будто бы из всех сил пытаясь вырваться наружу, пробиваясь сквозь ребра; в животе появляется непонятное ощущение, больше похожее на порхание десяток, нет, сотен маленьких бабочек. И так приятно и одновременно незнакомо это чувство, когда ладони потеют, тело пробирает лёгкая волнующая дрожь, а в голове настоящий бардак, потому что он понять не может, что же такое происходит с ним. Майлз подозревает, что это чувство влюблённости. Нет, теперь он знает точно. Но он не может, просто не хватает сил и уверенности на то, чтобы признаться в этом тому, в чьи объятия постоянно хочется окунуться, как в бездонный океан; тому, чьи губы, стоит на них взгляду упасть, манят, словно магнит, притяжению которого Майлз противиться уже не в силах. Он не мог признаться в этом Тому. Слишком откровенно. Слишком стыдно. Слишком неправильно.       И сегодня, этой тёплой ночью, он решил признаться наконец в том, что мучает его изнутри вот уже долгое и долгое время. Первый шаг, второй... Время беспощадно. Майлз ненавидел время, что пробегает перед глазами незаметно. Парень сжал кулаки, не смея и голову повернуть в сторону объекта его совсем ненормального и сумасшедшего сердцебиения, глухо отдающегося в самых ушах. Глубоко вздохнул раз. Второй. Нужно решаться прямо сейчас.       Но дом Тома неожиданно оказался прямо перед носом Майлза. Он опоздал. Неуверенность и страх как цепь оковали его. Горло сжали невидимые тиски. Все, что он мог, это лишь остановиться и беспомощно проводить взглядом постепенно отдаляющуюся фигуру Тома.       — Пока, Майлз, — попрощался Том и развернулся в сторону своего дома.       — Пока… — едва ли шепотом ответил ему тот, чувствуя, как что-то рушится там, в груди, более напоминающее уверенность, рассыпаясь словно осенние, иссохшие, золотые листья по теплому ветру.       Нечеткий силуэт Тома растворился в ночной тьме. Майлз поплёлся дальше по дороге. Он был неимоверно зол на свою трусость, но больше на себя. Он не знал, как отреагирует его друг на признание в симпатии. Такой до невозможности неправильной, глупой, безрассудной, но в то же время трепетной и сладкой симпатии. Он боялся, что тот посчитает его за чокнутого, начнет смеяться или того хуже — пошлёт куда подальше, не забыв уточнить конкретное место. Но в то же время Майлз понимал, что нельзя постоянно бегать от этого, ведь в конце концов чувства непременно съедят его, и ничего не останется, кроме как признаться в этом Тому.       Ноги остановили Майлза, буквально приросли к земле. Парень прикусил губу, сильнее вжимаясь в куртку. Так продолжаться больше не может. Ещё не поздно. Ещё не поздно всё изменить.       — Том! — крикнул отчаянно Майлз, но тут же пожалел об этом.       «Пожалуйста, хоть бы ты не услышал. Пожалуйста, хоть бы ты был уже дома», — молил про себя он.       Зажмурился. Один, два... Шагов не слышно, лишь тихий шелест листвы, едва слышное стрекотание ночных сверчков где-то там, вдалеке, и гулкое биение сердца в груди. Три, четыре... Майлз расслабился. Он не услышал. Кажется, пронесло. Веки распахнулись.       — Что? — спросил напротив стоящий Том, подняв густые брови вопрошающе.       Майлз застыл на месте, от волнения бегая глазами то в один угол, то в другой. Куда угодно, лишь бы не на него.       — Я хотел сказать кое-что... — робко и весьма неуверенно заговорил он, зацепившись взглядом за одного из мотыльков. — Пообещай, что не будешь ненавидеть меня после того, что я расскажу тебе…       — Звучит так, будто ты в убийстве мне признаваться собрался... — ответил Том, нервно посмеиваясь, после чего добавил: — Обещаю.       — Н-нет… В убийстве, пожалуй, было бы легче признаться… — неловко скривил губы тот в улыбке, но тут же посерьезнел. — А ты точно со мной не перестанешь общаться?       — Точно, Майлз. Говори уже…       — Я-я… М-мне кажется, что ты мне нравишься… — выпалил Майлз, тут же почувствовав облегчение. Как же долго эти слова оставались несказанными, хранясь глубоко в сердце.       Он ожидал, что вот сейчас, в эту секунду, Том ударит его, плюнет ему в лицо, сказав пару ласковых, или чего хуже, из группы выгонит. Но тот лишь засмеялся, что заставило Майлза удивиться.       — Майлз, не шути так. — В его светлых и, как показалось парню, бездонных, будто океан, глазах игрались смешинки.       — Вот так всегда, — надуто пробормотал тот, уставившись от переполняющего его стыда куда-то себе в ноги. — Вы никогда не воспринимаете меня всерьёз. Я для вас просто клоун. Но у меня ведь тоже есть чувства. И вот сейчас, например, мне обидно...       — Я не хотел тебя обидеть. Просто… просто это так неожиданно. Я думал, что ты шутишь… — растерялся Том.       — Вот если бы тебе это сказал Джо, то ты бы точно ему так не ответил…       — Майлз, ты что, ревнуешь? — в голосе Тома вновь слышалась улыбка.       — Нет, — пробубнил Майлз, с вызовом посмотрев другу прямо в глаза. Зря. Он почувствовал, как стремительно стали наливаться горячим румянцем щёки. Взор резко устремился обратно, на резво порхающих друг за другом мотыльков.       — А что же это тогда? — сказал он, вопросительно изогнув бровь.       — Ну просто… Я просто… — промямлил тот неуверенно, и, психанув, неожиданно для себя резко выдал громкую тираду: — Да! Я ревную! А еще меня бесит это непонятное чувство, стоит тебе рядом оказаться! Я из головы тебя выбросить не могу, не могу успокоить это постоянно бьющееся сердце. Это бесит, Том, знаешь? Бесит до чёртиков.       Хотелось убежать, скрыться где-нибудь вдалеке, чтобы не нашел никто, от этих пронизывающих душу глаз, от этого до безобразия красивого лица, от стыда, которое распирало парня напополам похлеще бензопилы.       Майлз уже собирался развернуться и убежать отсюда прочь, но опешил и застыл на месте, когда Том неожиданно сделал шаг вперёд и легко коснулся губами губ друга. Это был лёгкий поцелуй, от которого Майлзу снесло голову. Губы Тома ему показались слаще всего, что есть в мире. Хотелось остановить этот миг и всегда вдыхать цветочный запах волос Тома, чувствовать его тёплое дыхание на своей щеке… В это мгновение Майлзу показалось, что он счастлив так, как никогда не был счастлив за всю жизнь.       — Мы с Джо просто лучшие друзья ещё с детства. И ты это прекрасно знаешь. Какой же ты глупенький, — улыбнулся Том и потрепал его по волосам.       — Я знаю…