Несозревшая вечность

Уссурийск — неплохой город. Здесь нет той истощающей суеты больших городов. И дышится немного легче. Нанеся тональник на очередного клиента, я отправилась к телефону. Надо было позвонить той женщине, с которой я недавно говорила о квартире. Она согласилась сдавать мне комнату, и это замечательно. Хорошая новость за последние два года… Я набрала номер. — «Ало, — отозвался в трубке приятный, но печальный голос.- Руфина, это вы? Спасибо, что перезвонили мне. Можете приезжать сегодня. Хорошо, Жду вас в шесть.» Было уже полшестого, и я решила отправиться путь. Денег в кармане не было ни копейки, так что я пошла пешком. Знаете ли, довольно трудно искать дом в незнакомом городе. Вскоре я поняла, что, похоже, зашла не туда. Передо мной виднелась железная дорога и два огромных моста. И ни души рядом. Я услышала, проходя по дороге под мостом, гул приближающегося поезда. Почему-то в сознании всплывали одна за другой пугающие картины. А что, если оказаться сидящим или лежащим на рельсах в этот момент? А если бы я в этот день шла там в наушниках? А потом — череда несвязанных, жестоких и бестолковых мыслей о похоронах, на которых никого нет; о людях, смеющихся над моей неосторожностью, и о боли, боли, боли… Каково это — чувствовать, как твою плоть разрезает тупое, бесполезное и неотвратимое металлическое колесо? От мыслей меня отвлёк удар в грудь. Не удар, конечно, а столкновение. Это была девушка лет 17-18. Она извинилась, что-то пробормотала и поспешила уйти. Мне хотелось спросить её, зачем она идёт на пути в столь поздний час, но природная стеснительность взяла верх. Мне почему-то хотелось догнать её и взять за руку. И весь вечер ничем не подкреплённое чувство, что я была последней, кто видел её, не покидало меня. Вот и три пятиэтажки. Мне нужен 177 б. Это, должно быть, самый дальний дом. Я позвонила в домофон. И вот я у двери. Мне открыла женщина лет 45-ти. Выглядела она обычно и даже красиво, хотя не мне об этом судить. На ней было темно-синее платье. Единственное, что особо привлекало внимание — глаза. Они были так же печальны, как и ее голос в телефонной трубке. И я знала почему. -« Вот сюда, налево» — она открыла дверь комнаты. Её лицо переменилось, когда она посмотрела на портрет, стоящий на тумбочке. На нас с портрета глядели веселые и до боли живые глаза. Легкая, немного стеснительная улыбка делала лицо мягким и благородным. Яна Вадимовна заметила, что я смотрю на портрет и поспешила объяснить:« Это Рената, моя дочь. Она раньше жила тут…» Но разъяснений не требовалось. Я активно пользовалась сетью и прекрасно знала о Рине Паленковой. Наверное, она думала, что только подростки знают о Рине. А мне 25 как никак. -«Руфина, мне рассказывали, что вы честный и ответственный человек. Я прошу вас, не трогайте её письменный стол, её компьютер и книжки. Пусть останется, как есть… И, конечно, рисунки…» -«Да, разумеется… Мне в общем-то стол особо и не нужен, а ноутбук свой есть,» — ответила я. Яна ушла на кухню, чтобы поставить чайник, а я осталась наедине с самой собой. Так мне казалось сначала.