Не амортенция

У Ремуса просто слов не было, когда он впервые это услышал. — Итак, повтори. Ты хочешь, чтобы я сварил любовное зелье для Джеймса, потому что ему «неприятно шесть лет подряд получать пинки от Эванс», верно? — процедил он, глядя прямо в лицо широко улыбающемуся Сириусу. Тот кивнул и тряхнул головой; черные волосы непослушно рассыпались по плечам, и Сириус изящным движением руки собрал их. — Именно. Ну, не ты, а мы… — Его придется варить мне, Сириус. — Ну да, — согласился тот, решив не спорить, но потом забежал немного вперед перед Ремусом и остановил его. Поток студентов, которые были слишком увлечены чем-то своим, обогнул их, как вода огибает камень. Ремус поежился: он не любил быть хоть чьей-то проблемой, даже если «быть проблемой» означало просто стоять посреди коридора. Подумав об этом, Ремус неловко сжался. Что для Сириуса, что для Джеймса, что для маленького Питера он был проблемой всегда, каждый день их дружбы, а каждое полнолуние — особенно. У Джеймса еще не зажили раны на ноге, когда он упал с обрыва, пытаясь удержать Ремуса от побега, и от этих мыслей на душе стало совсем плохо. — Ну что тебе стоит. Ты же не просто так староста, ты же умный! Я помогу, чем смогу, — честно заверил его Сириус, хватая Ремуса за плечо и мягко его сжимая. И голос его был таким мягким… Для Сириуса. Ремус и так не всегда прислушивался к своей совести, но, когда его просил о чем-то Сириус, устоять не мог вообще. Сириус тогда пообещал кое-что Ремусу. Нет, не то, что в одиночку обчистит шкаф профессора зельеварения, хотя и это он сделал. Сварить зелье и правда оказалось не так уж сложно — даже весело, и Ремус невольно задумался, хватит ли кому-то еще мозгов нарушать школьные правила в затопленном женском туалете под хихиканье Миртл; но это все были мелочи, на самом деле. Ни Джеймс, ни Сириус не понимали значения истинной любви. Но что важнее, они не были способны понять, и это немного напрягало Ремуса. Джеймс действительно много накосячил, чтобы Эванс все продолжала его недолюбливать, и давать ему любовное зелье было… опрометчиво. Сириуса Ремус заставил пообещать, что он попробует немного любовного зелья, чтобы понимать, на что они подписывают Лили Эванс. — Что это? — Сириус покосился на небольшую тарелочку, стоявшую на раковине, и кусочек шоколада на ней. Ремус вздохнул и, прошептав заклинание себе под нос, упаковал остальные конфеты в коробочку. — Это, Сириус, — сказал он, возясь с бантом, — твоя конфета с любовным зельем. — Моя? — с усмешкой пробормотал Сириус, взял в руки тарелку и понюхал конфету. — Да, твоя. Ты обещал съесть одну. В ней совсем маленькая доза, хватит на пару дней, но поверь, — Ремус печально улыбнулся, — ты их не забудешь. Сириус отодвинул от себя тарелку куда подальше и посмотрел на упаковку конфет, которая предназначалась Эванс. Опоить ее все равно бы не получилось — она бы дала в лоб сначала Джеймсу, потом Сириусу, потом Ремусу, а Питера бы пожалела и просто припугнула. Поэтому Джеймс настоял на конфетах, и Ремус нехотя, но согласился. Честно говоря, он до последнего хотел положить в коробку записку для Эванс, чтобы она не ела это, но потом подумал: разве это не будет предательством? С Мародерами Ремус нарушал такие правила, что фальшивая любовь не казалась такой уж ужасной. Завязав алый бант, Ремус положил коробку конфет в свою сумку и повернулся к Сириусу, а потом глянул на тарелочку с конфетой. — Давай, — поджал губы Ремус. — Иначе я не отдам Джеймсу конфеты. — Почему только я, почему не Джеймс? — спросил его в ответ Сириус, снова взяв тарелку и нюхая конфету. Ремус знал, что она пахла шоколадом — он сам его сварил; эта конфета просто обязана была быть вкусной. Быть может, даже вкуснее, чем конфеты для Эванс. Ремус покачал головой. — Джеймс и так достаточно нарциссичен, не считаешь? — Твоя правда, — усмехнулся Сириус, а потом подмигнул Ремусу: — но, пусть он и горяч, я все равно не очень хочу… Ну… Два дня на нем виснуть. — Ты и не будешь, — сложил руки на груди Ремус, подходя к Сириусу по мокрому полу, и тоже взялся за тарелку. — В твоей конфете другое зелье. Отличается один ингредиент: ты полюбишь не Джеймса. Сириус вздохнул, а потом посмотрел на Ремуса из-под своей черной челки. Ему бы было хорошо учиться в какой-нибудь магловской школе, быть хулиганом-рокером, которых Ремус видел, когда приезжал из Хогвартса домой на каникулы. Да, Сириус был бы звездой независимо от своего местонахождения, а Ремус… Ремус остался бы невзрачной мышкой. Как Питер, только чуть более полезной. — Ну, уговор есть уговор, — наконец тяжко вздохнул Сириус и, осторожно взяв конфету, положил ее в рот, тут же разгрызая и бормоча: — М-м-м, вкусно! — Не говори с набитым ртом, — забрал у него тарелку Ремус и кинул в ближайшую раковину. Эльфы все равно уберут, он знал. Сириус облизнул пальцы и покосился на него: — Я ничего не чувствую. — Это пока. Подожди немного, — положил руку на раковину Ремус и ненароком глянул в зеркало. Он не знал, что ощущали люди под действием этого зелья, ведь книги никогда не могли заменить собой реальный опыт, но… Интересно, изменилось ли сейчас что-то в его внешности для Сириуса? Прошла минута, другая, и Ремус снова на него глянул. Быть может, это была плохая идея, быть может, попытку проучить не стоило смешивать с попыткой как-то признаться, Ремус не знал, но ему было, честно говоря, немного страшно. Наконец, Сириус облизнул губы, и в глазах его Ремус отчетливо увидел странное желание. Оно пугало, хоть это и был просто блеск в глазах. Ремусу стало немного больно, когда Сириус схватил его за руки и притянул к своей груди. — О-ох, Ремус, — протянул он, по-собачьи тряхнув головой, и длинные черные волосы упали на его плечи. — Твоя доза намного меньше, чем у Эванс, — пробормотал Ремус, чувствуя, как горячи руки Сириуса, и поднял взгляд. — Ну и как ощущения? Сириус снова мазнул языком по губам, но не ответил, и Ремус, наконец, смог высвободить запястья. На коже остались пятна, и он поспешно скрыл их мантией, а потом отступил на шаг. — Ты мне ничего не сделаешь ближайшие пару дней, да? — его голос вдруг стал неуверенным. Ремус накинул на плечо свою сумку. — Не сделаешь. Не сможешь просто. — П-похоже на то, — произнес Сириус тихо, а потом передернул плечами, но руки не убрал. Ремус вздохнул и, посмотрев сначала на потолок, потом на носки своих поношенных туфель, неловко произнес: — Знаешь, у любовных зелий есть одна особенность. Когда ты его варишь, его пары пахнут для тебя и любого другого человека по-особенному. У Амортенции, — печально улыбнулся Ремус, — это качество сохраняется и после приготовления. Это не Амортенция, конечно, но… Знаешь, запах твоих волос я вполне способен узнать. На миг в туалете повисла тишина, но только на миг. — Так это же великолепно! — вдруг воскликнул Сириус, делая два шага к Ремусу и снова цепляясь за его руки, до боли выворачивая суставы, и Ремус прикусил губу. Интересно, будет ли рад Джеймс, если Эванс запрет его в какой-нибудь кладовке и начнет выкручивать всякое?.. — Нет, — пробормотал он, — вовсе нет, Сириус. — Да! Я же… я же люблю тебя, — чуть севшим голосом сказал тот и, выдохнув, крепко обнял Ремуса. — Ты должен быть счастлив! О, я счастлив!.. — Я не сомневаюсь… — пробормотал Ремус немного рассеяно. Ему правда нравились объятия Сириуса, он любил тепло его прикосновений, он мечтал о его поцелуях ночами, тихо глядя на то, как Сириус и Джеймс, каждый держащий по Люмосу, сидели на одной постели и, смеясь, болтали. Ремус не надышался парами любовного зелья, он действительно чувствовал это. А Сириус был достаточно идиотом, чтобы забыть, что он только что принял сильнейший суррогат любви. Быть может, Ремус потом отмажется, скажет, что просто хотел показать Сириусу, насколько плохо быть под действием такого зелья. И Сириус, вполне возможно, поверит. Но сейчас, именно сейчас Ремусу не хотелось отказываться от двух дней своего маленького счастья. Но было нужно, потому что Ремус, в отличие от Сириуса, идиотом не был. Он знал, что без этого зелья Сириус просто не поймет его, а так… Он оставил себе путь отступления. — Ну и что же здесь происходит? — словно вырос из-под толщи воды на полу Джеймс, и Ремус, к чьей щеке крепко прижался губами Сириус, вздохнул. — Любовное зелье. — А, точно, он тоже обещал его принять. Но я не думал, что ты… — Джеймс многозначительно поправил очки, не закончив фразу, а потом покосился на сумку Ремуса. — Ну, совет вам да любовь. Ты сделал? — Да, — кивнул Ремус и, открыв свою сумку, протянул коробку конфет Джеймсу. — Спасибо. Тебе нужна… помощь?.. — неуверенно закончил Джеймс, забирая конфеты у Ремуса, и тот снова вздохнул. — Наверное, нет. — Ну вот и хорошо, — согласился с ним Джеймс. Для Сириуса и Ремуса начинались два прекрасных — или ужасных? — дня. Это еще как посмотреть. Но для обоих ближайшие сорок восемь часов должны были стать уроком, и это было самым важным.