Конфузиться мы мастера

Угольно-чёрные глаза с долей интереса следили, как поднявшийся ветер кружил багряные кленовые листочки в осеннем танце, срывая их один за другим, утягивая за собой в пляс, а потом безжалостно бросал их наземь, как оскорбленный джентльмен своего неприятеля, застилая дорожки кроваво-алой пеленой. Казалось, даже сквозь толстое стекло можно было учуять этот горьковатый, осенний запах пожухлой травы. За тяжелыми, почти чёрными тучами, не было видно и кусочка послеобеденного неба. Яркой вспышкой сверкнула скромница-молния, и вот уже грозным басом отозвался гром. Погода портилась, на удивление, быстро. Обладатель этих самых глаз и гладкой, завидной шевелюры до лопаток, собранной в низкий хвост, рассеянно крутил пульт, любуясь через закрытое окно красотой увядающей осени, краем уха улавливая новости, тихо транслируемые по включенному телевизору. Молодой человек прикрыл глаза, грузно облокачиваясь на массивный подлокотник дивана. Сегодняшний выходной был манной небесной для уставшего Итачи, и он бы с радостью просидел его в уютном домашнем гнёздышке, свитым Тсуной, разбавившей мрачность холостяцкой квартиры заботливой женской рукой, почитал какую-нибудь книжку, или занялся чем-то более приятным и расслабляющим, но по всем законам жанра должна была быть ложка дёгтя в бочке с мёдом. Эту самую ложку, с поистине ослиным упрямством, совала ему собственная любопытная матушка. Эта страшная женщина мгновенно поняла, что у Итачи кто-то появился. «Ты слишком ухоженный. Кто она?». Итачи возмутился до глубины души: можно подумать он такой неряха! В тот раз отбрехавшись невнятной историей, испуганного тёмно-карими, горящими нездоровым энтузиазмом, глазами Итачи ветром сдуло, только его и видели. На этом она, естественно, не успокоилась: бесконечные звонки, которые Итачи не смел игнорировать, и вопросы, льющиеся как из рога изобилия, доходило до того, что она на полном серьёзе караулила под дверью его офиса, а когда и это не сработало, даже отца подключила, подумать только! Хорошо хоть домой не заявилась, хотя если бы не тормозящий её муж, то женщину не остановила бы никакая мнимая вежливость. Подняв очи горе, Итачи несчастно вздохнул. После того, как гиперактивная мамина подружка, Кушина-сан, стала бабушкой — её старший сын Менма наконец женился — его кроткую, нежную и ласковую мать, как подменили. Что-то в голове у неё перемкнуло, сметая все границы морали и оставляя только одно желание — понянчить внуков. Немедленно. Доставалось, в основном, Итачи, как старшему, ибо Саске всё ещё учился в школе и разговаривать с ним об этом было бесполезно, а когда она ещё и поняла, что её умничка-старшенький завёл серьёзные отношения… Итачи вздохнул ещё более душераздирающе. На этот раз вздох получился настолько тяжёлым, что вполне мог проломить пол в комнате. Желающая узнать всё и сразу матушка проклевала его мозг, похоже, насквозь. Ещё раз убедившись в коварстве женщин, доведённый до ручки Итачи клятвенно заверил её, что обязательно приведет Тсуну на семейный ужин. И вот этот день настал. В его законный выходной. Заглянувшая в гостиную, где обретался несчастный, Тсуна, обеспокоенная создаваемым Учихой сквозняком, устремилась к нему, но на самом пороге запнулась о палас. Громко пискнув, привлекая внимание Итачи, Савада нелепо взмахнула руками, в попытках найти равновесие и не пропахать носом пол, и случайно сбила с книжной полки статуэтку какого-то непонятного человечка, только чудом не уронив всё остальное. Итачи, выбросив пульт куда-то в сторону, выставил руки перед собой и нервно дёрнулся навстречу, переключая всё своё внимание на неё, но, к сожалению, не успел подхватить падающую Тсунаёши, и та, довольно мягко, кстати, приземлилась на четвереньки. Упавшей на мягкий ворс статуэтке повезло меньше — теперь у человечка отсутствовал нос. — Извини, Итачи… — виноватое бурчание было милым, но сейчас его больше волновало её здоровье, а не разбитое имущество. — Она мне всё равно не нравилась, — философски отнесся к потере парень, и не соврал. Статуэтка была странной и даже немного пугающей, но её подарил Саске, поэтому Итачи, вопреки своему чувству прекрасного, хранил её. — Ты не сильно ушиблась? — Со мной всё хорошо! — поспешила заверить своего взволнованного молодого человека Савада, выпрямляясь, но тут же болезненно зажмурилась — дали знать о себе отбитые коленки. Крови, вроде, не было и коленные чашечки на месте, однако приятного всё равно мало. Итачи присел рядом с ней на корточки и мягко дотронулся до спины, а потом, осев на пол, притянул к себе, устроив её между своих ног, и заключил в объятия. — Ох, Тсуна… Девушка чувствовала его тревожное дыхание на своей макушке и быстрый стук сердца под узкой ладонью, которую она положила ему на грудь, когда тот прижал её к себе. Тсуна была спокойна — за всю жизнь, она уже привыкла к плохой координации, в отличии от Итачи. Смирение никак не хотело приходить к нему, видя все эти падения и несчастные случаи, Итачи волновался как в первый раз. Благо, страдали, в основном, люди, находящиеся в опасной близости от девушки да обстановка, и в меньшей степени сама Тсуна, которая даже после падения с лестницы могла отделаться несколькими синяками. К смертельной неуклюжести прилагалась сверхъестественная удачливость, помогающая выпутываться с меньшими потерями, чем могло быть, из всяких передряг, происходящих по вине первой. — Тсуна… — Ум? — сонно отозвалась пригревшаяся на его плече девушка, приподняв лохматую голову. — Ты помнишь, что мы сегодня идём знакомиться с моими родителями? Тсуна зависла на пару секунд, осмысливая услышанное, а потом на её лице отпечаталось огромными буквами «ОСОЗНАНИЕ», неуловимо сменившееся паникой. — Хи-и-и, — тоненько завизжала она по старой привычке, прикрывая ладонями перекошенное в волнении лицо. — Ну вот зачем ты мне об этом напомнил? — приглушённо простонала она, ссутулившись, а потом потребовала умоляюще: — Успокой меня, Итачи! Итачи склонил голову набок, как забавная лупоглазая сова, и умиленно глянул на разволновавшуюся девушку. Осторожно отняв её руки от лица, он встретился с огромными перепуганными карими глазами, смотревшими на него так, будто он собирается отдать её на съедение тиграм, а не познакомить с семьёй. Девушка быстро опустила глаза, с наигранным интересом рассматривая кулончик в виде ворона, который она подарила ему на день рождения, между крыльями бледных ключиц, и неосознанно прикусила губу. Околдованный трепетанием девичьих ресниц, Итачи, сжимая её ладошки в своих, поднёс их к губам. А когда Тсуна изумлённо вскинула голову, поймав её в ловушку своего взгляда, трепетно прижался ими к нежной коже пальчиков, не разрывая зрительного контакта. Савада стала пунцовой до такой степени, что, казалось, она сейчас взорвётся от смущения, взбудораженная искренней любовью, вложенной в этот простой жест. — Успокоилась? — лукавая улыбка коснулась его губ. Тсуна отчаянно замотала головой. — Теперь я волнуюсь ещё больше! — аккуратно отняв свои руки, раненным буйволом провыла она, обмахивая полыхающее лицо. Кажется, пульс подскочил под двести, сурово пригрозив смертью от тахикардии. — Всё будет хорошо, — тепло улыбнулся Итачи, успокаивающе поглаживая дрожащую, как под холодным душем, девушку по спине. — Не волнуйся, ты им понравишься. По-другому и быть не может. Его неколебимое спокойствие, убедительный тон и вера в свою правоту вселили в Тсуну некоторую уверенность. По крайней мере, трясти её перестало. Всё-таки своих родителей он знает лучше, чем она: им только предстоит познакомиться, и раз Итачи говорит, что всё будет хорошо — значит будет. Итачи она доверяла. Теперь осталось только договориться со своей неуклюжестью. Будет весьма неловко, если она — вот как сейчас! — в первые же минуты знакомства снесёт своей неповоротливой тушкой дорогущую вазу какой-нибудь китайской династии. Цзинь, например. Или чем там так любят хвастаться богачи? Она же вовек не расплатится! За окном особенно сильно громыхнул гром, и облака наконец разродились мелким дождиком, который спустя несколько секунд превратился в настоящий ливень, но закусившая костяшку указательного пальца Тсуна не обратила на это внимания, занятая своими переживаниями. И не будет ни одного милосердного человека, вроде Отори Кёи из недавно просмотренного реверс-гаремника, чтобы позволить ей отработать стоимость хрупкого сосуда в окружении цветника. Мужского цветника, с мальчиками-красавчиками. Это же реальность, скорее всего, её просто забьют до смерти. У Тсуны округлились и глаза, и рот, если бы они с Итачи всё ещё не сидели на ковре — она бы точно потеряла опору в ногах и тряпочкой осела на пол. Савада с ужасом поняла, что ещё чуть-чуть и она начнёт клацать зубами от волнения, холодными пальцами сжавшего сердце. — Что ты там уже себе напридумывала? — слегка забавляясь — ибо знал о её богатом воображении — вывел её из мыслей Учиха, который с детским любопытством наблюдал весь калейдоскоп эмоций, вихрем промелькнувший на любимом лице. «Интересно, что творится у неё в голове?» — так и читалось в весело блестевших глазах. — Н-ничего, — заикнувшись, слишком быстро ответила она, пряча взор за пушистой каштановой чёлкой, что помешало Итачи уверовать в её искренность. Тсунаёши опустила голову, обвив руки вокруг мужской талии, припала к его груди, сжимая, натягивая тёплую ткань домашней футболки на спине. И глубоко вдохнула, наслаждаясь знакомым запахом его дезодоранта с едва уловимой древесной ноткой, но трюк не прошёл. Итачи бережно отстранил Тсуну за тонкие плечи, а затем, мягко обхватив своими большими тёплыми ладонями её лицо, проникновенно заглянул в глаза и, не давая отвернуться, заговорил: — Послушай, — терпеливо начал он, — я не дам тебя в обиду, кои. Ты боишься того, что если они не примут мой выбор, то я, поддавшись влиянию семьи, брошу тебя? — по испуганно вильнувшему взгляду парень понял, что попал в точку. Совсем недавно Савада прочно обосновалась не только в сердце Итачи, но и в его квартире — после весьма настоятельных просьб последнего. Ещё бывая в гостях, Тсуна полюбила это место. А после того, как Итачи предложил ей съехаться, она с чистой совестью могла называть эту квартиру своим домом. Домом, где всегда царила такая тёплая, уютная, согревающая атмосфера; где не нужно было строить из себя непонятного кого, потому что знаешь — тебя тут примут, такой какая ты есть; где ты можешь запросто разгуливать растрепанная, заспанная, в его рубашке и ловить восхищённый, наполненный искренней любовью взгляд чёрных глаз на бледном лице, даря в ответ такой же любящий. Это невероятное чувство, что подарил ей Итачи, то волшебство и лёгкость, которые она испытывает рядом с ним — Тсуна ни за какие коврижки не променяла бы. Ни за что. Нет в этом мире того, что могло быть ценнее этого невероятного человека. И вот теперь она может всё это потерять. Вряд ли такие состоятельные люди, как Учиха, потерпят рядом со своим сыном такую простушку. — Не волнуйся об этом. Что бы они сегодня ни сказали, как бы себя не повели и как бы не отреагировали, знай — ты для меня самая лучшая. Юноша немного помолчал. Да, Тсуна очень неуклюжая девушка, иногда кажется, что память у неё как у рыбки — такая же забывчивая в житейских вопросах, не ослепительная красавица с приятными глазу формами, а временами ещё и такая трусишка, но... Он любил Саваду Тсунаёши вопреки всем её недостаткам, очень любил, ведь достоинств у неё было не меньше. Главные из которых — острый ум, начитанность и способность анализировать, позволяющие с ней не только спать, но и говорить, говорить подолгу и часто — это именно то, что он больше всего ценил в женщинах. А как, увы, мало на свете женщин, с которыми можно не только спать, но и говорить обо всём. Итачи отвёл с её лица прядку, заправил за аккуратное ушко, переместил руку на тонкую шею и подушечкой большого пальца любовно огладил щёку. Тсуна задержала дыхание, подставляясь под молчаливую ласку. — Я давно ушёл из дома, — размеренно заговорил Учиха, гипнотизируя её хорошо поставленным голосом, — У меня хорошая должность с высокой заработной платой, есть квартира, купленная на свои кровные, и самое важное — голова на плечах, благодаря которой нигде не пропаду. Я смогу обеспечить нашу — надеюсь — будущую семью даже без родительского одобрения. Буду бороться за нас, если потребуется. Хоть против всего мира, веришь? Сердце совершило счастливый кульбит вокруг своей оси и лихорадочно забилось о грудную клетку, на глазах заблестели слёзы. Тсуна истово закивала, почувствовав укол совести: как она могла сомневаться в нём? Как могла допустить даже тень сомнения в сердце? — Ты такой... такой, — попыталась выдавить из себя она, захлёбываясь в обуревавших чувствах. Итачи не торопил её, стоически дожидаясь продолжения, — …замечательный, — её голос звучал на редкость измученно: эмоциональные переживания не прошли даром. — За что мне такое счастье? Почему именно я? — Потому что я люблю именно тебя, — до потери пульса ласковая улыбка осветила его лицо, и Итачи, совсем как большой чёрный кот, чувственно ткнулся своим лбом в её. Кинул мимолётный взгляд на задрожавшие губы напротив и резким, порывистым движением завлёк в глубокий, самозабвенный поцелуй. Внезапное "Аишитеру" вместо привычного "Ски дес" было, как обухом по голове, но осознав сказанное, Тсуна ответила с полной самоотдачей, растворяясь в потрясающих ощущениях, совершенно не чувствуя прозрачных холодных капелек, бегущих по щекам. Широкие мужские ладони сползли с шеи на судорожно вздымающиеся рёбра, затем ещё ниже. Длинные пальцы подцепили серую ткань, заползли под футболку, невесомо погладили прогнувшуюся спину. Повинуясь властному движению, девушка прижалась ближе. Итачи задыхался от ощущений: девичьи губы со сладким привкусом её любимого карамельного бальзама, нежные пальцы, ласкающие шею и крепкие плечи, изящное, податливое тело под его руками, которое доверчиво и беззащитно жалось к нему — так хорошо, так правильно. Ещё никогда поцелуй не был столь сладким и соленым одновременно. Молодые люди были настолько увлечены друг другом, что подскочили от испуга, когда услышали у себя за спиной неожиданное: — Благословляю вас, дети мои, — суровый тембр Фугаку Учихи звучал снисходительно-покровительски. Если бы Итачи не знал своего отца, то подумал бы, что тот умиляется. Но это был его отец, поэтому быть того не может. Обернувшись, они увидели, как грязные и промокшие — перед подъездом успела образоваться огромная лужа — члены семьи Учиха, с которых стекала вода на чистый пол, образовывая огромную лужу уже дома, столпились в дверном проёме, оставив после себя, пока разувались, комки грязи в прихожей, будто приехали не на машине, а добирались до них пешком несколько километров. Через лес. Отец и младший сын переглядывались, добродушно усмехаясь, а любопытные глаза матери семейства мелькали то тут, то там, пытаясь выглянуть из-за загородивших обзор мужских спин. Немая пауза и сердитое пыхтение. Тихий голос диктора всё так же продолжал докладывать о последних новостях под аккомпанемент свинцовой дождевой дроби за окном. — О Господи, какой конфуз, — с трудом разлепив губы, прошелестела Тсунаёши, пряча пламенеющую физиономию на груди Итачи, с трудом удерживая себя от пристыженного хныканья — она была абсолютно не готова к такому повороту событий. Мельком глянув на подрагивающее тельце, Итачи ненавязчиво обвил её плечи одной рукой, а когда Тсуна испуганным кроликом прильнула к его боку плотнее, переплёл их пальцы и сжал, согревая ледяные, от нервов, конечности и оказывая немую поддержку. В другой ситуации Тсуну знатно бы перекосило, и она погнала бы таких гостей поганой метлой прямиком в ванную — отмываться, но сейчас она была слишком смущена и напугана для этого. Да и неудобно как-то, это же семья Итачи. Пусть и... э-э-э... не в лучшем виде. Хозяин квартиры окинул осуждающим взглядом бесцеремонную родню. От досадливого покачивания головой рваная чёлка упала на глаза, создавая пугающую тень. — Твоя мать не выдержала до вечера, — открестился глава семьи под пристальным испытывающим взглядом старшего сына. — Одобрямс! — ухмыльнулся Саске, показывая большой палец, умудряясь незаметно подмигнуть Саваде, на мгновенье «отлепившейся» от Итачи, у которой после этого жеста всё внутри словно застыло. Подростка совершенно не волновало неодобрение брата, сквозившее в каждом жесте. Смутили его девочку, поду-у-умаешь! — Вы не заперли дверь, — виновато улыбнулась Микото, бесцеремонно растолкав своих мужчин и оказавшись перед обнимающейся парой, а затем эффектно откинула за спину влажную, слипшуюся в сосульки волну чёрных волос. — Тортика? Итачи пробило на нервное «ха-ха». Чёртовы обломщики.