Холодные блики (Cold glare)

— Настася! Где вы были? — поинтересовалась женщина, строго глядя на хорошенькую рыжеволосую девушку и хмуря брови. — Матушка, пожалуйста, не ругай меня, мы со Степаном гуляли, — взволнованно затараторила та, умоляюще глядя на нее. – Только не говори батюшке, что мы задержались, прошу! — Ну ладно, - после короткой паузы согласилась мать. - Но в следующий раз обязательно скажу, он очень рассердится и накажет тебя! Не вздумай больше задерживаться, поняла меня? Девушка с горячностью закивала, но в глазах ее плясали озорные искорки. Мать покачала головой, усмехнувшись про себя, и жестом пригласила ее войти. Отец Настаси, священник Прокофий Игнатьевич, был человеком строгих правил, к сыновьям был требователен и даже несколько жесток, только к дочери был мягче и снисходительнее, но гневить его лишний раз никому из членов семьи не хотелось. В возрасте двадцати лет женился он на рыжеволосой красавице Зое, дочери соседа. Спустя время в молодой семье появились дети – сыновья Григорий и Алексей, и дочь, унаследовавшая от матери яркий и необычный цвет волос. Жена Прокофия и мать Настаси, Зоя Михайловна, наоборот, была женщиной очень мягкой и доброй. Невзирая на все невзгоды, павшие на ее долю, она осталась очень внимательной к людям и отзывчивой, горести не озлобили ее. Детей она воспитывала добрыми, смелыми и трудолюбивыми. — Настя! Настя! — послышался громкий и уверенный голос Алексея, заходящего в дом. Встрепенувшись, Настася тут же метнулась к брату и обняла его: — Алексей! Братушка мой, как же я рада тебя видеть! А Гришка-то где? — Он в поле траву косит, а как же я рад тебя видеть, малышка, — с нежностью проговорил он, поцеловав её в лоб слегка обветрившимися губами. Зоя Михайловна с улыбкой наблюдала за ними. *** Айше Хафса Султан сидела в саду, хмурясь и настороженно поглядывая по сторонам. На душе у нее было неспокойно – не оставляло предчувствие чего-то дурного. Рядом с ней сидела ее любимая дочь Хатидже – хрупкая бледнолицая девушка с печальными, как у олененка, глазами. Юная султанша то и дело морщилась и жмурила глаза – головные боли так и не отпускали ее, несмотря на ежедневные прогулки на свежем воздухе и успокоительные капли, которыми её щедро потчевала лекарша по приказу Хафсы. И откуда эта напасть? Хафса виновато взглянула на дочь – как и все матери, она была склонна винить себя в болезнях детей – и нежно провела рукой по густым темно-каштановым волосам Хатидже, надеясь, что это прикосновение облегчит страдания несчастной. Когда-то и сама Хафса была такой же юной и прелестной, и здоровье ее было куда крепче, но с возрастом постепенно увяла от постоянных переживаний – вначале из-за интрижек мужа Селима с хорошенькими наложницами, а после из-за страха за жизнь детей, особенно единственного сына Сулеймана. Дети… Перед внутренним взором султанши вновь предстала картина: трое ее малолетних сыновей, Муса, Орхан и Коркут, неподвижно лежат в своих постелях, не подавая признаков жизни. Трое детей. Три частички ее души. В ушах Хафсы снова зазвучал ее собственный душераздирающий крик, от которого звенели стекла. Никогда она не забудет этот ужасный день, никогда не вычеркнет из памяти. — Султанша, — раздался несколько слащавый голос Махидевран, любимой наложницы Сулеймана и матери его сына Мустафы. Хафса недолюбливала себялюбивую и высокомерную черкешенку, но старалась не демонстрировать свою неприязнь слишком открыто ради сына и внука, поэтому несколько натянуто улыбнулась ей и сказала: — Здравствуй, Махидевран. Проходи, садись с нами, расскажи, как мой внук Мустафа? — С ним все хорошо, Султанша, — улыбнулась Махидевран, но глаза ее оставались холодными. Хафса внимательно взглянула на нее и хотела было задать ещё вопрос, но неожиданно услышала, что кто-то бежит по направлению в беседке, в которой они находились. Вскинув голову, она увидела насмерть перепуганного евнуха Сюмбюля агу. - Султанша, - еле выдохнул Сюмбюль. – Горе, о горе нам! Дурная весть! — Сюмбюль? Что произошло? — напряглась Хафса. — Говори! - Наш Повелитель… Наш Султан Селим Хан… Он скончался, султанша! - Отец? – еле слышно выговорила Хатидже, ее голос больше напоминал писк полузадушенной жертвы. – Он… мертв? - Наш Повелитель? – удивленно прошептала Махидевран. Голоса дочери, невестки и евнуха Сюмбюля звучали для Хафсы словно издалека. Она уже давно сумела перебороть свою любовь к Селиму, бесчисленное множество раз растаптывавшего ее чувства. Каждый раз, когда она узнавала об очередной фаворитке мужа, ее сердце словно покрывалось тоненькой корочкой льда. Позже, уехав с Сулейманом в Манису, Хафса поняла, что вдали от супруга ей стало куда легче, словно из сердца выдернули ядовитый шип. Но облегчение было временным – появился страх за будущее Сулеймана: султан Селим был не только сластолюбив, но и страдал ужасной паранойей, самым большим его страхом был потерять власть. Боясь бунта со стороны своего единственного сына, грозный падишах отправил ему в подарок отравленный кафтан, и если бы не вмешательство Хафсы, молодой Сулейман был бы давно мертв. В тот день последние ростки чувств Хафсы к мужу были задушены навсегда, осталось лишь горькое недоумение: как она могла любить такого человека? Но разве кто-то ее спрашивал? - Да упокоит Аллах его душу, - сдавленно проговорила султанша, медленно поднимаясь с места. – О Всевышний… - она тяжело вздохнула, чувствуя, как грудную клетку наполняет свинцовая тяжесть. Ей нет смысла оплакивать человека, неоднократно разбивавшего ей сердце и покушавшегося на их общего сына. Сейчас самое главное – помочь Сулейману со свалившимся на него бременем управления империей. Он умен и обязательно справится, но материнская поддержка всегда кстати. - Сын мой, - тихо сказала Хафса, заходя в покои шехзаде. – Произошло большое несчастье, наш Повелитель скончался, отошел в мир иной. - Скончался… - эхом повторил Сулейман, потерянно глядя куда-то в сторону. Трудно было ожидать от него скорби после нескольких попыток покушения от родного отца. Ни сын, ни дочери не любили Селима, боялись и считали жестоким и безжалостным. Хафса не могла винить их за это – сама была с ними солидарна. - Мой Сулейман, лев мой, - ее голос дрогнул. – Солнце нашего Повелителя село, теперь восходит твое солнце. Это твой рассвет, Сулейман. Отныне трон Османской Империи принадлежит тебе.