Звезда по имени Майкл

Ночи в мае довольно теплые, особенно в конце, поэтому окна в домах раскрыты настежь. Через них залетает разная мошкара и комарье. А порой и огромные жужжащие бабочки, спешащие к свету лампочки. Запутаются в узорчатых занавесках и провесят так до самого утра. Иногда на наш подоконник садятся птицы. В основном воробьи или грачи, а иногда залетают и вороны. Голубей у нас тут совсем нет. Это, наверное, потому что они толстые и неповоротливые, вот их всех коты и переловили. Только белоснежные почтовые голубки на горе у старого дядьки остались. Они шустрые, веселые и людей совсем не боятся. Письма они уже не носят — так все взрослые говорят, кроме самого дядьки — их хозяина. Но ему почему-то никто не верит. Одна из таких голубок приземлилась на мой подоконник и что-то весело курлыкнула — будто по-человечески разумно, только на другом языке. Но я слышала ее сквозь сон, возможно и это мне тоже приснилось. Потом все вновь затихло, и вроде даже ветер не шумел в водосточной трубе. Пустота, густая, как туман, наполнила комнату с верху до низу, а может и весь мир. Как вдруг, ночную тишину пронзил громкий звук, похожий на лопающийся пакет: — МЯУ! Я резко открыла глаза, все еще лежа под одеялом, а после огляделась по сторонам — никаких котов в комнате не было. Я встала и подбежала к распахнутому настежь окну, а затем высунулась, рассматривая улицу: фонари светили совсем тускло и было тяжело что-то разглядеть на темной земле, тем более кота. Может все-таки приснилось? Не успела я подумать об этом, как прямо над моей головой вновь раздалось уже знакомое,: МЯУ! — да так отчетливо, что сомневаться в реальности больше не пришлось. Я задрала голову, но ничего так и не увидела, только край черепичной крыши. Затем, запрыгнув на подоконник, я подтянулась и заглянула наверх. Около трубы, практически сливаясь с ее тенью, сидел большой, толстый, полосатый кот. Он смотрел вверх, наверное, на луну и звезды, а может на чернильную мглу ночного неба, я не знаю, но все это отражалось в его круглых стеклянных глазах. Будто он старался впитать в себя каждую частичку этого города. Я улыбнулась коту, а он, моргнув своими глазами-фонарями, — мне. Подтянувшись на руках, я кое-как взобралась на крышу. В одной футболке было довольно зябко, однако, то, что я увидела заставило меня забыть о холоде, о страхе высоты и вообще обо всем на свете. Вокруг раскинулись многочисленные разноцветные крыши домов нашего городка, покрашенные где-то в красную, синюю или зеленую краску, изредка проглядывали темные шуршащие шапки деревьев и купола старых церквушек, а на востоке виднелись кирпичи Стены, золотящиеся под светом луны. И все это множество, эта многогранность, захватывала, поражала и сбивала с толку. Еще вчера я бы и не смогла подумать насколько большим покажется отсюда наш крошечный городок, где каждый третий приходится тебе родственником. И, конечно, ни за что бы не поверила, что он может быть для кого-то прекрасным и величественным. Раньше я никогда не взбиралась выше нашего пятого этажа — даже не знаю почему. Наверное, у меня просто не было причины для этого. К тому же, было неплохо и там, внизу, так что мыслей подобных даже и не возникало. Но теперь, показалось, будто я вырвалась из клетки, будто наконец-то освободилась от цепей, о которых даже и не подозревала. И смогла увидеть весь мир без завесы из пыли шахт и серых туч. Так вот какой он — абсолютно свободный мир… Да уж, утопия — не иначе. Очнувшись, я подползла к коту чуть ближе и присела рядом, обняв колени. К моему удивлению он не испугался — только с интересом посмотрел на меня, будто знакомясь. Было немного страшновато находится на такой высоте, но в то же время слишком пленительно, чтобы спускаться. Тут я будто смогла убежать от своих проблем, от грязных шлаков улиц, а за горизонтом ждало безоблачное завтра. Мне нравилось, и коту, судя по всему, — тоже. Лучи восходящего солнца рассеивали тучи не только на небе, но и внутри меня самой; появлялось то мимолетное, опьяняющее ощущение полной свободы и независимости от низкого и глупого мира. Я протянула руку к коту и легонько дотронулась до его уха, боясь напугать. Но он лишь повернул голову в мою сторону, дернув кончиком хвоста. Недоволен? Или от неожиданности? Я улыбнулась,: — Ну как хочешь, мистер Злоб. Кличка прицепилась незаметно и практически сразу, будто идеально вписалась в образ кота. Так мы часто называли старшего брата, когда он отказывался придумывать сказки. Кот мяукнул и, вытянув шею, потерся головой о мою ладонь. Его шерсть была жесткой и грязной, вовсе не такой, какая бывает у большинства котов. Но мне нравилось взъерошивать ее, делая животное похожим на большой одуванчик. — Неужто тебя такого выгнали, а, Злоб? — грустно спросила я, но ответом мне послужило все то же «мяу». — Эх, жалко, что ты не говоришь. Но, знаешь, меня тоже много раз выгоняли, — улыбнулась я, перечисляя и загибая пальцы,: — из класса в школе, из прошлой съемной квартиры за неуплату аренды, из магазина за воровство, из трамвая, когда я зайцем ехала, из музея, когда я пролезла через черный ход… И еще много откуда, но я уже и не вспомню. Кот внимательно слушал, хотя, может быть и вовсе не понимал о чем я говорю, но мне нравилось рассказывать об этом. Здорово делиться с кем-то мыслями. В детстве у меня была своя стена, где я записывала мелом все важное и знаменательное, но потом ее нашли мальчишки. А заводить личный дневник было нельзя — «бумага нужна для уроков, а не для глупых писулек» — так всегда говорила мама. Вообще-то, она права. Не думаю, что у нас есть деньги на это. Гораздо важнее быть сытым и одетым. Родители в этом правы. Ведь, когда в желудке пусто, совсем не хочешь делиться с кем-то переживаниями. И вообще не хочешь ничего, кроме как наесться досыта. Я не заметила, как кот перебрался ко мне на колени и расползся на них, как резиновая грелка. У нас была такая раньше — красная, с какой-то надписью на боку и слегка подпаленным колечком, за которое надо было тянуть, чтобы закрыть клапан. Но она сгорела во время пожара, четыре года назад. Вместе с моим младшим братом. Он был больным и не смог выбежать вместе со всеми. Когда приехали офицеры от дома остались только пепел и клуб дыма. Кажется врачи в конце нашли тело брата, но нам его не показали. Того брата звали Майкл. И имя ему очень подходило — он был маленьким и слабым. Но зато очень добрым — никогда не дрался, не дразнил других, даже не воровал. А в голодные времена отдавал еду младшим детям. Как-то раз я спросила у тетки с нижнего этажа, почему умер именно он. Она сказала, что это потому, что он очень хороший. Я не поняла тогда, наверное, просто была очень маленькой. А сейчас я знаю все как есть. Небо забрало Майкла, чтобы он стал одной из звезд, думаю, самой яркой. Ведь, все звезды на небе светятся так прекрасно и завораживающе. Точно также, как светился бы Майкл, если бы жил тут, на земле. Но небо видит хороших, небу они нравятся, и небо их у нас отнимает. Я не виню небо, ведь, если бы могла, то поступила бы также. Майкл — был нашей звездой, а этого никто так и не понял. Когда я тоже пойду на небо, первое, что я скажу при встречи с ним — «спасибо, что светил нам целых десять лет». Уверена, он улыбнется и ответит, как всегда по-доброму,: «Что ты, глупая, я светил вам намного дольше. Отсюда, сверху, но только вам». Мы будем долго смеяться, а потом пойдем пить чай. Я расскажу ему о том, как его хоронили и о том, как все плакали, а старый дворник чуть не упал в могилу, когда закапывал гроб. И, когда его хоронили, шел дождь. Но все стояли без зонтов — у нас их и не было. Наверное это плакало небо. Ему было жаль нас всех, ведь нашу единственную звездочку, которую никто так и не разглядел, забрали. Я почувствовала, как глаза защипало и быстро смахнула вытекшие слезы. Нельзя плакать, это глупо. Слезами горю не поможешь. Да и ведь Майкл не обрадовался бы, видя, что я плачу. — Мы будем улыбаться, верно, Злоб? Чтобы Майкл был счастлив, — я провела тыльной стороной ладонь по макушке кота, и тот ответил довольным мурчанием. Теплый, он согревал мое сердце и становилось гораздо легче. Домой я спустилась только когда встало солнце и то с большой неохотой. А кот Злоб, наверное, тоже пошел по своим делам. У котов их, знаете ли, куда больше, чем у людей.