VANILLA 2

Он вытер лицо, шею, небрежно бросил полотенце поверх беспорядка на трюмо. Посмотрел в зеркало. Устал. Расстроен. Но яркий макияж скрывал и то, и другое. Несмотря на хорошо потаскавшую жизнь из зеркала на него смотрело красивое лицо молодого мужчины. Или уже не молодого? 34- это много? Или не мужчины? Как они завернули? Андрогинная внешность. Надо же какое словечко модное. Он усмехнулся и закрыл ладонью отражение. Дверь в гримерку открылась. Еще не видя, он знал, кто зашел. - У тебя с башкой в порядке? Какого черта ресивер со сцены скинул? - Оставь меня, - он поднял полотенце, пошарился в раскиданной косметике, нашел пачку сигарет. - Это второй за неделю. Может хватит уже? - Мне стало легче. - Мы с твоей депрессией без штанов останемся! - Пошел на хер, я сказал! - он рявкнул так, что застучала кровь в висках и с размаху кинул в вошедшего пачкой. Тот увернулся. - Опять крышак поехал, - и вышел, спокойно прикрыв дверь. Он закрыл лицо руками, втянул голову в плечи. Мокрая концертная майка прилипла к спине как мертвая змеиная кожа, по шее зябко пробежали мурашки. В дверь робко постучали и нагло открыли. - Что еще? - Извини, не помешал? Он открыл лицо все еще держа чашечкой руки. Перед ним стоял незнакомый мужчина: - Ты один? Мужчина нерешительно потоптался, потом, видимо вспомнив, что нерешительность не является чертой его характера, вошел и плотно закрыл дверь. Он привычно сканировал данные вошедшего. Чуть за сорок, типичная английская внешность, где-то метр девяносто, телосложение спецназовца в отставке, то есть без постоянной боевой готовности. Уверен в себе, но не уверен в том, зачем он завалился в гримерку. Руки то сожмет в кулаки, потрет пальцы, то засунет в карманы брюк. Голубые глаза елозят по лицу, по плечам, по бедрам, опускаются, поднимаются снова. Он подошел к столику, взял первую попавшуюся бутылку и два стакана. - Пить будешь? - Не могу, я на работе. Он налил себе и залпом выпил. - Что там снаружи? - Обсуждают выступление. - Хорошо? Плохо? - Кому как. Содержательность беседы угнетала. - А тебе самому? Он подошел к мужчине совсем близко. - Ты меня не помнишь? - руки сами дернулись, но он успел их перехватить и опустить обратно. - Нет, не помню, - он без интереса изучал униформу на груди мужчины. - Я взял тебя на руки, чтобы спустить на сцену. - А.... секьюрити. - Меня зовут Эд. - Ладно, Эд. Он закрыл глаза и положил маленькие ладони на низ живота бывшего спецназовца, растопыренными пальцами вверх и медленно провел выше по груди, к плечам. Повернул набок голову. - Поцелуй. Эд наклонился, как загипнотизированный, внутри потряхивало от накатившего возбуждения, более сильного, чем тогда, когда ненароком прижал горячее податливое тело и не захотел отпускать обратно на сцену. И теперь, слабо веря в то, что происходит, коснулся губами белой, как слоновая кость шеи. А через секунду, словно голодный вампир не мог от нее оторваться. Манерное существо, какого-то невероятного пола успело выскользнуть их готовых навечно сомкнуться объятий. - Что? Что не так?! - будто тигр, упустивший лань, Эд оскалился. Существо заперло дверь и взглянуло на настенные часы. - У нас есть минут двадцать. Включи музыку погромче. - Зачем? - Я кричу, когда мне больно. Дверь машины открылась навстречу. На ходу он бросил спортивную сумку на колени сидящего и впорхнул в салон. - Что-то ты подозрительно весел, - Стэфан перегнулся через Стива. - Да от тебя мужиком прет! Ну и сучка же ты, Бри! - Стив передал Стэфу кинутую на него сумку. - Я классная сучка, Стиви, не ругайся, - он прижался к плечу барабанщика. - Я куплю тебе новый ресивер и мороженное. Потом лег к нему на колени, укрылся подолом его пиджака и уснул. Стэфан обхватил ладонью свесившуюся с колена Стива руку. "Что же ты с собой делаешь, милый Бри?" Несколько лет назад после благотворительного фестиваля в Японии, красивый, талантливый и амбициозный, всколыхнувший весь рок-н-рольный мир Европы "Нэнси бой", вдруг выпал из процесса жизни. Год невнятной рефлексии в виде жутких, словно вопли слабости и страха баллад и рваных, как чулки шлюхи зудящих аккордов заменили музыку. Что оказалось золотой жилой для имиджа группы, для отношений внутри коллектива стало проблемой. И Стэфан тогда понимал, что если он плюнет на все эти проблемы и перестанет их решать, один из его друзей найдет другую группу, а второй просто погибнет. Последний подсел на наркотики. Стэф, избежав огласки, заручившись поддержкой "дяди Боуи", кое-как устроил его в клинику. Худой, как бумажка, тихий и безразличный, он все же выдавил из себя альбом, прошедший электрическим разрядом по нервам британского рока. Их популярность была на высоте, но их сердца лежали на дне глубокого колодца. Вместо того, чтобы с триумфом ходить по планете, ребят накрыла депрессия, в следствии чего, "Нэнси бой" подстриг волосы и перестал красить ресницы. Он решил стать мальчиком. Но это кинуло его в другую крайность. О его похождениях и связях ходили легенды. В основном это были действительно легенды, которые придумывал он сам. Таким образом, заставляя мир любить себя, ненавидеть, хотеть, говорить и не забывать. Он цеплялся за жесткие края шоу-бизнеса слабыми пальчиками. Он боялся потеряться и остаться ненужным. Стэф был рядом, всегда был с ним. Но он казалось избегал Стэфа и стеснялся. Эти глупые жестокие игры продолжались до тех пор, пока Стэф не застукал его в туалете японского ресторана с высоким официантом - азиатом. Леди-бой вернулся. Но его сексуальность приобрела форму неизлечимого недуга. Были времена, когда он менял мужчин, примеривая их на себя, как пиджаки в супермаркете. И Стэф молил бога, чтобы тот не подхватил какую-нибудь заразу. К тридцати четырем годам он стал эгоистично-прямолинейной супер-звездой с капризным нравом, циничным взглядом и саркастической улыбкой. - Ты больше не любишь меня, Бри? - спросил Стэф, положив руку ему на плечо. Звезда оторвалась от своего отражения в зеркале и холодно поцеловала сжимавшие плечо пальцы, оставив красивый перламутровый отпечаток губ. - Прости, милый, нечем. Стэф не подозревал, он знал наверняка, кто забрал это сердце. Но на его имя в группе словно появилось негласное табу. Его тень постоянно лежала между реальностью и мечтой для маленького Бри. И именно этому призраку прошлого было посвящено все творчество настоящего. Новый альбом он так и назвал "Спящий с привидением". Тур тяжелый и одновременно успешный по кассовости и аншлаговости подошел к концу. Placebo покидали Берлин для заслуженного отдыха. Дня три - четыре на заключительный фест, а дальше?.. Заключительный перед чем? Стэф вздохнул. Неприятное слово. И крепче сжал руку любимого. *** Если бы я не знал, кто такой Брайан Молко, меня не заинтересовала бы Великобритания никогда. Единственное, что у них было общего с моей родиной, это то, что оба именовались островными государствами. Но дожди здесь были холоднее, солнце белее и звезды выше. Моя машина стояла напротив небольшого двухэтажного дома. Долго же я его искал. Серый день заканчивался, дождик перестал накрапывать, и я откинул верх, впуская в салон сырую прохладу. Сигарета так и тлела в руке, я ни разу не затянулся. Сколько лет прошло? Не считал. Сейчас ответ не имел значения. На веранде, словно не замечая дождя, уже второй час сидел невысокий человек в куртке с накинутым на голову капюшоном. Просто сидел, может спал, может мечтал или вспоминал. Я терпеливо ждал. Но тут человек достал из кармана пакетик, пошуршал, поднес к лицу, надул презерватив, помахал им в разные стороны, что-то напевая, потом достал зажигалку и поднес огонь. Резинка лопнула, щелкнув по пальцу и, громко мяукнув, парень затряс ручонкой. Все такой же. Сердце радостно защемило, улыбаясь и волнуясь я вышел из машины. - Виват, Королева! Ручонка застыла в воздухе, капюшон повернулся в мою сторону. Он медленно встал, зацепился за балку поддерживающую крышу веранды, ноги подкосились, но он удержался. - Я слышал твой альбом. Я не приведение. И тут он с такой скоростью сиганул вниз через ступеньки. Три широких шага, прыжок... Обхватив ногами поясницу, вцепившись руками в плечи и спрятав голову в складку воротника, он замер, кажется даже не дышал. Я провел по мокрой спине. - Здравствуй, мой мальчик, я тоже соскучился. - Гакт, - тихо выдохнул он, - Гакт... - А ты надеялся на другое? - Гакт, - как щенок он тыкался холодным носом мне в шею, начал приходить в себя и дрожать. - Подними голову, дай посмотреть на тебя. - Не надо. - Надо. - я покачал его из стороны в сторону, похлопав по спине, - Я летел двенадцать часов не для того, чтобы обзавестись панцирем. - Гакт... я не знаю. Столько времени прошло, столько всего случилось. - Покажи мне свое лицо. - Не могу. За капюшон я потащил его голову из-за своего воротника. - Брай-тян... Сколько все-таки лет прошло? - А ты ничуть не изменился, Гакт, - в пустых усталых глазах скапливалась солеными лужицами любовь. Робкое воспоминание. - Тебе идет эта прическа, - я не смог соврать ему тоже самое. Все также обхватив меня ногами, он взял в холодные ладони мое лицо и, не дав разглядеть себя лучше, нежными жадными поцелуями стал покрывать лоб, щеки, губы соединились, дыхание стало единым. На языке я ощутил толи горький привкус сигарет, толи одиночества. Десять лет, всколыхнулась память. - Десять лет, - повторил Брайан, - без любви. Он спрыгнул с меня. Отошел. Подошел опять. Смущался. Единственное, что в нем осталось от прежнего мальчика. Да еще маленькая легкая фигурка. Неловкое пожимание плечами, тонкие, нетерпеливо переминающиеся ноги, пушистые, немного поникшие ресницы, но этого было достаточно, чтобы сердце порвалось на мелкие клочки. - Маленький мой, - я поймал его мечущегося, привлек к себе, - прости, немного задержался. - Я бы все равно ждал. - Он снова потянулся к моим губам. Не успел я открыть рот, как его голова спряталась в капюшон. Двумя руками он схватил меня за предплечье и, упираясь, сдвинул-таки с места. - Что такое? - Бежим, - он потянул у дому, - пожалуйста, быстрее. - Брай-тян? Он испуганно улыбался и топал ножкой, отчаянно напоминая начало истории. - Ну, давай побежим, - согласился я. Мы заскочили на веранду, на лету открыли дверь и ворвались в прихожую. - За моим домом всегда охотятся папарацци. Черт, я забыл! Он в отчаяние стукнулся головой в дверь. Отчаяние было наигранным. Всего лишь фокус затащить меня сюда. Он снял куртку, скинул ботинки и, осторожно ступая, обошел меня слева. Наблюдая за ним, я поворачивал голову. - Гакт, - он зашел сзади, я обернулся, чтобы встретить его справа. Но он всем телом прижался к спине, обхватив за плечи, - неужели это ты? - Это я. Только не плачь. - Плакать? Я не помню как это делается. Он стягивал с меня куртку, я не сопротивлялся. Наклонившись, он неторопливо развязал на ботинках шнурки и также не спеша снял их. Словно ему нужно было время что-то обдумать. Потом, не поднимая головы, взял за руку и повел в спальню. Двухместная постель, трюмо, резное из дерева с огромным зеркалом, напротив. Широкое окно с тяжелыми занавесками. Акустическая гитара подпирает журнальный столик, усыпанный окурками, рваными струнами и сломанными карандашами. Тетрадь. Стихи. Больше я ничего не увидел, мое лицо накрыла футболка, причем моя. Брайан втихушку раздевал меня. Я поднял руки, помогая ему... Я ласкал его тело, самозабвенно прижимающееся ко мне, скользящее губами и пальцами. Искал своего маленького Брай-тяна. Не находил. Его кожа уже не напоминала хрупкий лёд, скорее мрамор твёрдый и гладкий. И уже не было давешнего чувства, будто обнимаешь плюшевого мишку. Его гибкое тело вторило моим ладоням, он ничему не сопротивлялся, отзываясь на любое моё прикосновение. И он уже не стеснялся, открываясь каждым изгибом, каждой клеточкой. Разве что, постоянно отворачивал лицо. Не хотел, чтобы я видел его другим. - Так не пойдёт,- я остановил его горячего, возбуждённого. – Где ты? Я не вижу тебя. - И не надо, - он потянул меня к зеркалу, не глядя нашарил на столике баночку, поставил её мне на ладонь.- Не спрашивай меня, Гакт, не мучай. Он повернулся к зеркалу, всё так же не поднимая головы, и упёрся руками в край трюмо. Я открыл ладонь. Отлично. Смазка. На крышке две вишенки. Хоть в чём-то ты себе не изменяешь. Всё так просто, понятно, банально, но с тобой это странно. С тобой должно быть по-другому. - Гакт, пожалуйста. Я обмакнул два пальца в баночку… Когда мы расставались, ты сказал, что я буду единственным и, я тогда подумал, что мы никогда не сдерживаем обещания данные в детстве. Моя рука легко легла ему на живот, он вдохнул и замер. Я знал, но всё равно надеялся, где-то глубоко в сердце, я надеялся. Мои пальцы скользнули между ягодиц внутрь. Ресницы влетели вверх, он прогнулся в пояснице. Поднимаясь на носочки. Словно остекленевший, его взгляд нашел в зеркале меня. - Гакт, я хочу тебя,- прошептал он, и Было в его губах что-то откровенно похотливое, влажное и вязкое, а под полуопущенными веками томились бесстыжие туманные глаза. - Гакт! – его рука дёрнулась, скинув что-то с трюмо.- Да не смотри ты так! Просто трахни меня! Брайан легко упал на пол, технично, не ударившись коленками, и опустил голову почти до пола. - Брай-тян,- я попытался перевернуть его, он только напрягся. Сдавленный стон сквозь зубы и крик на вторжение со скрежетом пальцы сжались в кулаки, он дёрнулся… на меня. Я наклонился, прижался к покрывшейся испариной спине, губами. Брай замер, почти не дыша, как-будто прислушивась. - Всё хорошо? - Да,- тихо ответил незнакомый голос. Брайан стонал под моими руками, извивался всем телом, двигался навстречу, но к блаженству, наполнявшему меня, примешивалась пока не понятная горечь и ощущение, что подо мной сейчас опытная, идеально обученная проститутка, которая точно знает как максимально быстро доставить удовольствие. Эта горечь сжимала мои пальцы на гладких бёдрах, заставляла пристально вглядываться в копну чёрных растрёпанных волос. Только раз я чуть-чуть увидел его лицо с закрытыми глазами, и он тут же отвернулся. *** Я завис между раем и адом. Где-то между кокаиновой эйфорией иллюзий и паническим страхом в углу общественного туалета с дрожащими зрачками закатившихся глаз. И я не мог пошевелиться, не мог ничего сказать. Ждал как парализованный. Тёплые руки потянули бёдра вверх. Огонь, бушующий внизу живота, сковала корочка ужаса. Как всегда. Он вошёл. Крик взорвал лёгкие, подкинув тело на локти, я спрятал голову в руки. Скоро… терпи, скоро пройдёт. Дыхание сбилось. Пальцы ног свело судорогой. - Всё хорошо?- чуть дрожащий голос зазвенел в ушах. - Да,- я уронил голову на пол, пытаясь расслабиться. Та же тёплая рука, воспоминание из другой жизни, не моей, нежно сжала бедро, и он вошёл полностью. Я вцепился зубами в ребро ладони, ресницы когтями царапнули по паркету, я зажмурил глаза. Первое движение. Чёртова боль! Почему всегда больно? Почему я всё-равно это делаю? Грёбаная сука, шлюха драная. Делаю и кричу. Не видя и не помня под кем… Два. Тёплые руки бережно, но крепко держат, такие знакомые, такие… не помню. Спряталось всё за чередой дымных клубов, крашенных помадой фильтров и стаканов, неудобных отвратительных VIP-диванов… Три. Словно прилив на сухой песок тепло неизбежно растекалось по всему телу, и я вдруг почувствовал его. Потянулся навстречу сквозь жадность сосущих ртов, цепляние похотливых ладоней, чавканье сталкивающихся бёдер. Грязь. Гадость… Четыре. Нежная рука на пояснице ласково скользит по спине, словно шёлковый пояс оби. Из глубины, откуда-то из неизвестной ранее области тела вылетел лёгкий звук… Пять. Я думал, что смогу закончить всё раньше, я умею, но… Шесть. Он был за мной, надо мной, он был во мне и был мной. И он не позволял. Что же ты делаешь, Бри? Ищу. Застрял в поисках счастья. Но, что есть счастье, Бри? Любовь. Когда два сердца стучат в унисон. Когда моя мелодия мягко ложится на его ритм. Когда калёную сталь его меча обвивает хрупкий стебель моей хризантемы. И я вижу перед глазами его невозможно красивое лицо. Лицо человека, с которым я так и не смог расстаться. Пытался. Старался… и расстался с самим собой. Люби меня, милый Гакт. Люби, мой единственный. И наслаждение с каждым разом, словно струна натягивалось на колок. Всё выше, звонче, ярче. Я только твой. Твой, Гакт! Струна натянулась до предела и лопнула, взорвав воздух миллионами звуков. Большое, пахнущее свежестью и легкой пряностью Востока тело накрыло меня сверху. Упираясь лбом в изгиб локтя, я лежал немея от восторга и надеялся, что вот-вот и умру. Как хорошо, если бы это было последним, что я почувствую в жизни. А он лежал всей тяжестью своей любви и нежности и никуда не уходил. Не отваливался как кусок мяса, хлопнув по заднице «отлично, детка» и, почёсывая в паху, не шёл курить на кухню. А я не лежал, быстро остывая, опустошённый и раздавленный, с сухостью во рту, и со звенящей, то ли от оргазма, то ли от боли головой. И я не хотел курить, роняя пепел с дрожащей сигареты на липкие смятые простыни. И тело не ныло, ни внутри от жёсткого вторжения, ни снаружи от сдавленных до синяков бёдер и запястий, не жгли на шее и груди засосы. Ничего такого. Лишь тёплая рука мягко легла чуть ниже подмышки осторожно массируя кожу и, охватывая, медленно потекла по плечу, локтю, до протянутой вверх кисти. Пальцы переплелись между пальцев. И губы, где-то за ухом, где-то на затылке, неслышно целуют спутанные волосы, мокрую шею. - Спасибо,- прошептал я, его ладонь тем же путём спустилась обратно и скользнула между полом и грудью. - Повернись, Брай-тян. - Нет-нет,- я закрутил головой. - Почему, нет? - Мне стыдно, Гакт. Я не хочу. Я совсем другой. - А по мне так такой же. «Не могу, не хочу, не буду»… *** Я приподнялся и, перекинув его на спину, снова прижал к полу. Он быстро спрятал лицо в ладошки. Я поцеловал вечно холодные пальцы, носом пробрался в щель между ладоней и попал губами в губы. Он тут же поддался и его нервные руки с натянутыми от волнения пальцами перебрались на моё лицо. Целовался всё так же, как в последний раз, казалось не губами, а сердцем. Еле оторвался. - А говоришь, другой. Глупый, пугливый, красивый мальчик . И я долго рассматривал его, узнавал, удивлялся, наслаждался. Из любимых глаз тонкими струйками по вискам струились слёзы. Из моих, крупными каплями падали на его бледное личико. За окном плотной стеной шёл дождь. - Я люблю тебя. - Люблю тебя… Не бросай меня, ладно? - Дура, ты. - Что смешного? Внезапно засмеявшийся Брайан тут же сжал губы в тонкую полоску, то опуская, то поднимая на меня хлопающие глаза. Потом всё-таки остановился, внимательно осмотрел мой лоб и снова прыснул. - Да, что такое? Я подался вперёд. Брайан зажмурился, отмахиваясь, старательно сдерживая смех. С одной стороны, было не очень приятно, когда он смеялся непонятно над чем, с другой, так отрадно видеть его весёлого, как прежде. Душевая была совсем маленькой, кроме нас и собственно душа здесь вряд ли бы кто-нибудь поместился, и мне не стоило никаких усилий поймать парня и сунуть под струю воды. Он зафыркал сквозь смех. Кусок мыла соскочил откуда-то с полки, не заметив его, Брай поскользнулся и шлёпнулся мне на грудь, оттолкнулся, но я успел поймать за узкие локти. - Брай-тян, что смешного? - Ничего,- он втянул щёки и поджал губы трубочкой, скрадывая улыбку. - Не строй мне рыбку, Брай-тян. Ну? - Просто,- он снова оглядел мою голову,- Гакт, ты же рыжий! Я снова подхватил его, паренёк в очередном приступе смеха, опять наступил на мыло и поехал в сторону, доверчиво, всем весом повиснув на моей руке. - И что? - Ну, ты же, типа, японец,- не стесняясь наготы, он обнимал меня за талию, откинувшись плечами назад. - Мне не идёт? - Не знаю. Но ты как японский шпион в британском штабе. - Брай-тян, прекрати. Чачамару тоже японец и тоже красится в рыжий. Брай удивлённо проморгался. - Чача – японец? - Брай! Он поднялся на цыпочки, вытянул шею, потёрся носом о мой подбородок и, спрятав лицо, прижался щекой к плечу. - Прости, я не очень хорошо его помню. - А Ю? Помнишь Ю? Брайан молчал. - Ну, Ю… он тоже рыжий японец. - Не помню. Его голенькое тело передёрнуло. Неужели всё ещё не может простить Ю его глупую выходку? - Гакт,- он поднял голову и взволнованно стал водить пальцем по моей груди,- у меня есть мечта. - Какая? - А ты исполнишь? - Конечно, исполню. Он захлопнул ручку душа, засуетился, словно я сейчас передумаю. Вытащил меня мокрым обратно в спальню. В зашторенное окно молотил крупный английский летний дождь. Брайан кинул мне джинсы, а сам завернулся в мою ветровку. Какими-то невероятными тропами мы очутились на чердаке и вылезли на чуть покатую крышу. Дождь и не думал прекращаться, он дробил свет ярких ночных фонарей, холодный, шумный, яростный. Беззащитная, зыбкая фигурка моего мальчика дрожала на блестящей, скользкой черепице, зябко переступая на тонких, босых ножках. От моего тела испуганно отлетали капли, разбиваясь вдребезги, а его насквозь пропитывали и, словно, растворяли. Будто какая-то неведомая стихия, не нашедшая способа справиться со мной, решила разорвать мне сердце таким изощрённым способом. Стало жутко. Я никогда не думал, что, однажды, могу его потерять. - Какая мечта, Брай-тян? - На крыше. Под дождём. Целоваться. - Ты сумасшедший?- Я обхватил его и оторвал от ледяной черепицы. - Ты – сумасшедший! Японцев рыжих не бывает!- Звонко выкрикнул он мне в лицо. Я поймал его открытые губы жарким поцелуем. *** Большие руки обхватили его и оторвали от пола. - Ты сумасшедший? - Немного. Немного? Он уже сомневался в этом. Да, он больной на всю голову. Мужчина в военной форме тяжело дышал перегаром виски и сигарет, изучая его лицо. Мальчик замер, прижимая кулачки то ли к груди цвета хаки, то ли к своей собственной. Он даже не представлял, что может произойти. Но, спор есть спор и он точно знал, что сейчас Джонни Жопа ревностно грызёт соломинку в пустом стакане. Потому что у Джонни, у самого Великого Гея в Америке, с надутыми ботэксом губами и замашками элитной проститутки, ничего не получилось. И тогда Джонни Жопа сказал, что «морские котики» - это не люди, и все согласились. Не все. Он не согласился. Просто Джонни и его голубиная стая, привыкшие к гламурным тусовкам и к себе подобным, затянутым в латекс партнёрам, никогда не прикасались к настоящим мужчинам. Перед такими нельзя крутить задницей и жеманно облизывать пальчики. А если захочешь удивить их пирсингом в языке и татуировкой « в рай» на копчике, они просто набьют тебе морду. Но он не считал себя геем, или каким-то особенным подвидом человека разумного, он точно знал, что родился парнем, просто фантазия Бога слегка зашкалила. Мальчик затушил сигарету, взъерошил короткую чёрную чёлку и вышел из-за стола. - Ты рехнулся, Бри?- заверещал Джонни.- Спорим ты даже не подойдёшь к ним? - На что? Жопа, поджав хвост, поглядывал на столик с тремя пьющими солдатами. Огромные, как горы с лысыми вершинами, они опрокидывали одну за другой. - На бутылку коньяка! Самого дорогого, чёрт бы тебя побрал! - Считай деньги. Поблекшие, захмелевшие глаза великана, удивительно смахивающего на Вуди Харрельсена, холодно осматривали фигурку мальчика с ярко накрашенными глазами. Засунув руки в карманы джинсов, маленький нахал с интересом оценивал весь арсенал его мужских достоинств. - Хочешь меня? - Исчезни или убью. Уголок накрашенных губ дёрнулся в усмешке, и паренёк отошёл к барной стойке, уселся на высокий стул и стал ждать. Краем глаза он увидел, как Джонни Жопа скалится и показывает ему средний палец. Прошло минут двадцать, прежде чем высоко над головой прогремел шёпот: «Пойдём». В номере гостиницы было душно, и душным было тело псевдо-Вуди, поднявшего его не из-за любовного порыва, а лишь потому, что не привык наклоняться. Долго думает. Ладно. Придётся начать самому, и он потянулся к лицу мужчины. Руки неожиданно отпустили, и тяжёлая ладонь, внезапно, ударила по губам так, что занесло назад, и поясница упёрлась в край стола. Железные клешни обхватили его голову, сжимая виски, и лицо, с заострившимися скулами, устрашающе нависло: - Не смей, я в жизни ни с одним мужиком не лизался. Понял?- Он тряхнул за голову испуганного парня.- Понял, спрашиваю? - Да… Мне уйти? Мужчина не спеша прошёлся к противоположной стене, прислонился, прикурил. - Раздевайся. Уронив на пол взгляд, парнишка снял куртку, аккуратно положил на стол. - Совсем. С трудом удерживаясь в реальности, он стаскивал одежду, даже не видя, куда бросает. Мужчина у стены залез рукой себе в штаны, время от времени затягиваясь сигаретой. - Повернись спиной. Руки на стол. Он насиловал молча, но с таким остервенением, словно под ним был не беспомощный мальчик, а весь тот грёбанный мир, который американцы, так часто хотят отыметь в своих проклятьях. И чем громче умоляла жертва, тем больше возрастало желание проткнуть его содрогающееся тельце насквозь. Он был чертовски возбуждён и зол на то, что его, сурового, крутого бойца, одурманило только от одного взгляда крашенного парня, и он не смог совладать со взбунтовавшейся природой. Это гадкое чувство мешало кончить быстро. А мальчик бессильно падал на стол. Он рывком поднимал его голову за волосы и приказывал стоять на руках, а маленькие ладошки непослушно скользили по полировке, мокрой от падающих слёз. В каком-то зверином экстазе багровые руки со вздутыми венами обхватили и без того еле дышащую грудь, наверно, разочаровавшись отсутствием оной, он стиснул пальцы так, что затрещали рёбра. Тело мальчика откинулось назад, но крепко зафиксированные бёдра, не позволяли сделать ни одного самостоятельного движения. Ещё не опомнившись от боли, он уже с новым криком вцепился в запястье мужчины, когда жёсткий ноготь прошёлся по соску. Мальчик из последних сил взвился и внутри него излился горячий поток. Он сполз со столешницы и упал на пол. А дальше… Дальше он попытался подняться и чьи-то сильные руки подхватили , легко, как куклу, и он прижался к широкой груди, слабо зацепившись за мощную шею. Не глядя, просто доверчиво зарылся лицом в прорез воротника жёсткой армейской униформы, тяжело всхлипывая. Его положили на кровать. Холодная простынь сразу прилипла к влажной спине. Сначала неуклюжие пальцы, потом рот, больше щетины, чем губ, неприятно коснулись пораненного сосочка. - Вот так уделал тебя капитан, бедняжка. Шершавый, как у пса, язык облизал грудь с синеющими отпечатками пальцев. - Беленький, как козочка. Под тяжёлым весом заскрипела постель и, устраиваясь поудобнее, он раздвинул узкие трясущиеся коленки. - Не надо, хватит, пожалуйста,- бесплодная попытка уговорить, утонула в вонючем перегаре шёпота. - Сладенький мой,- и пьяный слюнявый рот противно зачавкал по плечам, шее, лицу.- Знаешь, я парня никогда не имел, возможны накладки, уж извиняй. - Не надо!- Мальчик в ужасе встрепенулся под необъятной грудью, упираясь в каменные плечи. Словно ничего плохого и не происходило, наспех изучив новую физиологию подхода к делу, мужчина ворвался в яростно сопротивляющиеся бёдра. Их было трое. Но третьего он уже помнил только как пятно крови на простыне. *** Брайан спал, по-детски положив голову на ладошку, подогнув колени. Я разглядывал его и никак не мог понять, что же изменило его до неузнаваемости? Он всегда был импульсивным, непредсказуемым и капризным, но вместе с тем забавным и непосредственным. Он был настоящим. А теперь в нём появилась какая-то болезненная надрывность, даже смех стал как-будто тише. Или это память, запертая десятком лет, шутит со мной. Как так, Брай-тян? Что с тобой случилось? Я потянулся рукой к его лицу и замер от неожиданности. Брайан плакал, прямо во сне, не открывая дрожащих век. Он скривил губки и то ли застонал, то ли заскулил. Я погладил его по волосам, тихо позвал. Где-то на грани между сном и реальностью он зажмурился, резко упёрся коленом мне в живот и, с неожиданным остервенением, принялся колотить меня кулаками. Мне понадобилось не больше пяти секунд, чтобы сцепить его руки над головой и лечь сверху. Он оторопело заморгал, испуганные зрачки заметались по моему лицу. - Гакт?! Гакт! - Тише-тише. Всё хорошо,- Я целовал его мокрое личико,- тебе приснилось. Это сон. Брайан перевёл дыхание, я осторожно освободил его, и он свернулся калачиком: - Гакт, это не сон. Это был не сон. И снова заплакал. Я прижал его к себе, давая возможность излить какое-то тяжёлое чувство. Какие горькие были слёзы! Как будто кроме этой горечи ничего в сердце и не осталось. Как же так, Брай? Почему? *** Вроде бы отступило, правда, сердце всё еще колотилось. - Я сейчас вернусь,- приподняв обнимающую руку, я сполз с постели и шатаясь пошёл в ванную. Высыпал на ладонь три таблетки. Правый, разодранный год назад, сосок словно пронзило иглой. Я выкатил из баночки ещё одну. Тут же в шкафчике нашлась початая бутылка водки. На всякий случай. Случай представился. Я опрокинул горсть транквилизаторов, а бутылку выхватил внезапно появившийся Гакт. Я подавился. Он высыпал в раковину зубные щётки из пластмассового стаканчика и, налив из-под крана воды, сунул мне под нос. Завернувшись в одеяло, мы сидели на подоконнике распахнутого окна и курили. - Что произошло, Брай-тян? - Ничего. Просто, я наверное старею. Часто уставать стал. Гакт промолчал. Вряд ли он поверил. Но, неужели, я когда-нибудь смогу рассказать ему об этом? Слишком неприятные будут откровения. Я и Стэфу не смог сказать. Помню, он всё шептал, судорожно дыша в ухо: «Кто? Кто?» и вытаскивал меня из кокона простыни, измазанной спермой вперемежку с кровью. А я не мог сказать, может от страха, а может от стыда. Часом позже, всё узнал Стив, после того, как разбил нос Джонни Жопе и перетоптал весь его курятник. Геи боятся настоящих мужчин, а мой друг именно таким и был. Но всё-таки Джонни в одном оказался прав: « Морские котики – это не люди». И выписавшись из клиники, я купил ему бутылку дорогого коньяка. - Я не могу безразлично сидеть и смотреть, как ты куришь и дрожишь. Что случилось? Гакт бережно провёл пальцами по щеке и повернул мою голову за подбородок. С риском выпасть из окна, я пересел к нему вместе с половиной одеяла на колени и спрятался с головой во вкусно пахнущем теле. Я спросил Стива: «Почему со мной так обращаются? Ведь я никому не причинил вреда. И в мыслях не было. Почему люди так жестоки со мной?». Стив сказал, что я выгляжу так, что очень хочется сделать мне больно. «Это потому, что я маленький и слабый?» Стив ответил, что это потому, что я сильный и умею любить и прощать, а это роскошь, за которую приходится платить в наше время. Ты наивный, и они этим пользуются. «Я больше не хочу, чтобы пользовались, Стиви.» И он встряхнул меня, жалобно пищащего, за плечи:" Ты же мужчина, Брайан! Где твоя гордость? Где твой стержень? Хватит сопли распускать. Пора себе цену знать, тридцать лет, а всё как девчонка в юбчонке!" Но я не хотел себе цену и не хотел стержень и гордость, потому что один дорогой мне японец, когда-то учил меня любви и доверию. Через пару дней я оформил визу в Японию, в Киото. Но пришло время, и я никуда не поехал, потому, что не сложилось. И, чтобы как-то выживать дальше, я воспользовался советом друга, стал очень гордой и очень дорогой сукой. Теперь меня обижали только тогда, когда я сам этого хотел. Я возненавидел себя, а за одно, и весь мир, который сделал из божественной любви дерзкую блядь. - Я не знаю, что с тобой случилось, Брай-тян,- Гакт шептал мне в сонную макушку,- наверное, что-то не очень хорошее. Но могу пообещать, что ничего подобного больше не повторится. И я поверил ему. И сердце перестало выбивать дробь. Глаза смежились спокойным сном без сновидений. Наше тихое, почти семейное утро, с английским чаем и постоянным шаловливым желанием как бы случайно прикасаться друг к другу, было прервано звонком в дверь. Брайан весело подлетел с дивана: - Это Стэфи-стэфи-стэфи,- и уже понёсся к дверям. Я успел перехватить за локоть, его по инерции занесло по кругу обратно. Он удивлённо поднял брови: - Гаку, ты чего? Это же Стэфан. – Он снова дёрнулся. - Я сам с ним поговорю. - Ему лучше вообще не знать, что ты здесь, - с внезапным раздражением, он попытался оттолкнуть меня, но я перехватил за плечи. Брайан попытался выкрутиться, вопя: - Отпусти, мать твою, я к Стэфу хочу! Стэ-э-эф! Я держал его на вытянутых руках, и он, пытаясь достать меня кулаками, скоро выдохся. Раскрасневшийся, вспотевший он уставился мокрыми серыми озёрами глаз, вцепившись коготками в мои предплечья. - Гакт, - голос дрожал, - Гакт, это не Ю, и не Чача, и не все твои японцы вместе взятые. Это - мой Стэфан. Пусти, я открою. В дверь задолбили с удесятеренной силой. - Брай, - я старался говорить спокойно, - поднимись наверх, я сам поговорю с Олсдал-саном. Брайан виртуозно вывернулся из моих рук, но тут же оказался прижатым к груди. Наши лица почти соприкасались, и я заботливо поцеловал его в висок. - Брай-тян, думаешь, справишься? - Отпусти. - Нет, уж, - я легко закинул его на плечо и пошёл к лестнице.- Отпустил уже раз, и мне не очень понравился результат. Это чудо орало, дрыгало ногами и молотило меня кулаками по спине, пока я поднимался на второй этаж. Благо, что не кусалось. Я поставил его на пороге в спальню, и он тут же дёрнулся обратно, за что, был отшвырнут в сторону кровати. Брайан упал мимо неё, прилично стукнувшись локтём и, засверкал на меня дикими глазами. - Надеюсь, тебе не сильно больно. Извини. Я захлопнул дверь, пролетел по лестнице и в два прыжка оказался у готовой сорваться с петель, под натиском гостя, двери. - Открываю, – как можно спокойнее предупредил я. Долбить перестали. Я одёрнул одежду, выдохнул, открыл дверь. Один шаг вперёд, за порог, и дверной замок уже щёлкнул за моей спиной. Судя, по ошарашенному выражению лица Олсдал узнал меня. В следующее мгновение кулак размером с футбольный мяч жёстко состыковался с моей скулой, заставив схватиться за первое, что попалось под руку, чтобы не упасть. Первым оказалась куртка самого же Стэфана. - Ксо! Я присел, увернувшись от очередного гола в мои ворота, блок, захват, подсечка, Стэфан лежит на земле, я над ним на колене, сжимая рукой пульсирующее горло. - Олсдал-сан, нам надо поговорить. Он едва заметно кивнул, и я отпустил его. Мы уселись тут же на деревянном полу веранды прямо перед входом. Стэфан долго, деловито отряхивался, напряжённо поглядывая на меня, что-то выстраивая у себя на уме, кажется, тянул время. Я ощупал скулу, непоправимого вреда не обнаруживалось, хотя в голове до сих пор радостно звенели колокольчики, а перед глазами шествовал китайский парад с красными фонариками и начало подташнивать. Не плохой удар, очень не плохой, если бы чуть выше, по виску, отрубился бы наверняка. Я счёл своим мужским долгом отметить этот момент: - Ты хорош, Олсдал-сан. - Ты тоже… ничего,- он отвернулся от протянутой руки, и я проследил за метнувшимся поверх моей головы взглядом. Из окна спальни, что на втором этаже, прижавшись лбом к стеклу, за нами наблюдал Брайан. Ссутулившаяся фигурка, неподвижная и бледная как манекен за витриной, сжимала ушибленный локоть. Вот так, вот. Приехал, отметелил всех, навёл порядок. Стэфан уже опёрся рукой, намереваясь встать: - Нам не о чем говорить, Гакуто-сан. - Думаю, что есть,- я поудобнее уселся, поджав под себя ноги и достал сигареты.- Раз уж я здесь, пусть уважаемый Олсдал-сан будет осведомлён что, я намерен не уезжать из Британии, не прояснив сложившейся ситуации. Более того, я не выпущу из этого дома Брайана Молко… Пауза. Кулаки Стэфана снова сжались, я внимательно посмотрел на его руки и медленно поднял взгляд на его напряжённое лицо. - Ты можешь не сомневаться, не выпущу, пока уважаемый Олсдал-сан не объяснит мне некоторые моменты. А именно, я хочу знать, как получилось, что милый жизнерадостный мальчик превратился в истеричную запуганную куклу и… почему, чёрт возьми, он трахается как проститутка? И почему он горстями пьёт успокоительное? Почему он плачет по ночам? А главное: кто это с ним сделал? Стэфан сел обратно на пол, нервно передёрнул плечами и внятно произнёс: -Ты. Это сделал ты, Гакуто-сан. Я молчал в ожидании продолжения, и оно последовало. *** Они говорили. Чем шире и яростней жестикулировал Стэф, подрываясь с места и подаваясь всем телом вперёд, тем ниже опускалась голова Гакта, и тем чаще он втягивал горький никотин. Я постучал пальцами по стеклу. Он медленно обернулся, и льдинки синих глаз примёрзли к моему лицу. Внутри всё сжалось, я стёк под подоконник. Обняв колени, я сидел на полу с невыносимым чувством, что время остановилось. И в этом беспредельном вакууме картинка за картинкой мелькали события прошедших лет: бессонные ночи с зажатыми до судорог в пальцах карандашами, пьяные вечеринки, мужские и женские лица, истерично радостные репетиции, концерты, каждый раз в новом месте, и каждый раз со старым чувством тревоги. Я боялся, что больше не смогу выйти на сцену снова, когда ложился, боялся, что больше не встану. Боялся, что больше никогда не смогу полюбить. И всё же, я так не хочу быть здесь! В этом по-идиотски созданном мире! В этой кошмарной комнате! Я с ненавистью смотрел на закрытую дверь, не выдержал, бросился к ней, но едва дотянулся до ручки, как она отворилась. Занимая весь дверной проём появился Гакт. - Брай-тян… - Не надо,- я выставил вперёд руки, отступая в комнату,- ничего не говори. Я, итак, всё это знаю. - Не всё,- он поймал мои руки и сжал их в горячих ладонях. – Я всегда был с тобой. Болью в твоём сердце, музыкой, одиночеством… по-разному… и всё время. Я никогда тебя не бросал… ни на минуту. *** Его руки выскользнули из моих, он тихо упал у моих ног, я опустился рядом. Брайан прижался лицом к холодному полу, закрыл глаза и молчал, я лёг подле него, с единственным желанием впитать его боль в себя. - Что ты хочешь, Брай-тян? *** - Я хочу умереть. Красивое лицо бежево-бархатной щекой согревало ледяной пол: - Если хочешь, можем умереть вместе, прямо сейчас. Наверно на японском это звучит по-особенному красиво. Шум в ушах и монотонная боль в локте тихонько улеглись, и я услышал его ровное дыхание. Я перевернулся на живот, приподнялся на руках, вглядываясь в его серьёзное лицо: - А ты не пожалеешь? - Думаю, мне уже будет всё-равно. И тебе тоже. – Гакт растянулся на полу. - Ладно, умрем вместе,- я перебрался к нему на грудь.- Только, давай чуть попозже. *** Брайан всё-таки вытащил меня на какое-то пати. Говорил, что давно никуда не выезжал и, что мне непременно нужно познакомиться с его друзьями. Небольшой ночной клуб был битком набит разношерстной публикой. Формат был мне знаком. Музыканты по-домашнему кучковались по всему периметру, обнимались, делились новостями и идеями. И, конечно, чтобы разбавить сугубо мужскую компанию, были приглашены длинноногие красотки, типа наших хостес. Они эротично подливали в бокалы горючее, смеялись и целовались взасос со всеми желающими. Мы с Брайаном сидели за столиком, прямо посередине зала (такова была его воля). Он крутил головой во все стороны, радостно приветствовал всех подряд и, когда была необходимость, представлял меня. Народ горячо пожимал руку, отваливал комплименты и задавал дежурные вопросы. - Тебе здесь нравится?- орал Брайан перегибаясь через стол и пытаясь перекричать чей-то трэш. - Очень,- орал в ответ я, хотя, конечно, немного врал. Немного, потому что очень хотелось надраться и расслабиться. Но я не мог сейчас себе этого позволить. И тут, здоровенный экземпляр в кожаной косухе а-ля 80-е положил медвежью лапу на плечо моего Брая. Тот поднял голову. На моих глазах приветливая улыбка превратилась в болезненную гримасу, а потом исчезла вовсе. - Привет, детка,- пьяно выдохнуло небритое сопло. Я почему-то сразу представил в его руках длинный джаз-бас, который показался бы игрушечным на фоне габаритного тела.- Давно не виделись, подзабыл дядюшку Тома? Не знаю как, но я одновременно увидел похотливую усмешку на лице "басиста", напряжённый взгляд Стэфана Олсдала за бар-стойкой и, испуганно метнувшиеся на меня глаза Брайана. В голове привычно клинануло, руки моментально выпрямились, поднимая из-за стола послушное тело, стальным щитом сжался пресс… Дальше помню только отрывками. Неприятно барахтающееся под руками обмякшее тело, радостно-триумфальный вопль Брайана и две пары рук пытавшихся оттащить меня от желанного куска мяса, который я готов был разорвать зубами. Кажется меня били по лицу, приводя в чувство, кажется держали за руки пока дядюшка Том выскребался из бара, размазывая кровь по широченному лицу. Помню, очнулся лишь тогда, когда Брайан подошёл вплотную и доверчиво при всех обнял, прижимаясь к мокрой от пота футболке, длинные ветви-руки Стэфана Олсдала неожиданно протянулись из-за моей спины и заключили в объятья нас обоих. Наверно, я был только что принят в какое-то братство.