***
Я о нем задумывался, пока не случилось то, что случилось. Вселенская катастрофа под названием «Кузнецова скоро станет Шастун». Антон собирался жениться, а так как я лучший друг, точнее почти как брат, должен был быть свидетелем. Как впрочем и Позов, а также Матвиенко, ведь Антон говорил, что за это время мы стали для него семьей. Ага, Тош, семьей. Только вот вовсе не этого мне хотелось. Вовсе не этого. После этой чертовски важной для тебя новости, я не нашел ничего лучше, чем просто вылететь из гримерки, напоследок громко хлопнув дверью. Я решил, что не пойду на эту свадьбу. Зачем мне быть на этом «празднике жизни», если для меня он являлся чуть ли не пыткой? Впервые я подумал не о тебе. Решил хотя бы раз, но позаботиться о себе, а в итоге сделал лишь хуже. Я понимал, что ты будешь жутко зол, если я не предоставлю тебе никаких объяснений насчет моего поступка, только вот я не представлял, что ты, не заметив меня среди гостей, сорвешься с собственной свадьбы и приедешь в мою квартирку, где я, жутко пьяный, слушал песни Алексеева и найтивыход и страдал, будто ванильная девчонка. Хотя, какая из меня ванильная девчонка? Мужественный голубоглазый брюнет, которому «посчастливилось» влюбиться не в того, а теперь медленно умирать из-за яда, распространяющегося по телу. Лотос набирал силу, расцветал и становился еще краше, а его корни сжимали сердце крепче и уже практически никогда не отпускали. Если раньше, до момента его цветения я считал, что смогу справиться и жить дальше, то теперь у меня не было даже зачатка подобной мысли. В черепной коробке осталась лишь одна фраза: « Мне больше нечего терять.» Жутко злой Антон стоит на пороге квартиры и смотрит на меня сверху вниз. Наверное, трудно найти человека, на которого он бы смотрел по-другому. Наверное, даже Макар уступает этой худощавой шпале в росте. — Ну и почему ты не пришел, Арс? — хрипло спрашивает Антон, а мне хочется лишь завопить и кинуть в этого парня чем-нибудь тяжелым. И почему я не пришел? Серьезно? Неужели он ни разу не замечал ничего? Хотя, откуда же ему, я же прекрасный актер. Только Паша, наверное, подозревает что-то, потому что я чуть ли не умолял его не ставить нас с Антоном в совместные импровизации. — Ты спрашиваешь, почему я не пришел, да? — усмехаюсь я, прислоняясь к косяку двери. — Тяжело смотреть, как человек, которого ты, между прочим, любишь, женится, светится счастьем, а ты сам в этот момент умираешь из-за очередной порции яда, который по всему организму разносит кровь. Слишком тяжело смотреть на счастливую парочку, которая обменивается клятвами, слышать, как все поздравляют новоиспеченную семью, и чувствовать, как чертовых цветов на теле стало штук этак на семь больше. Я впервые решил подумать не о тебе, не о своем любимом человеке для которого я просто друг, а о себе, Антон, о себе. Только вот знаешь, что? Лучше мне все равно не стало. Все только хуже, — горько вздыхаю я и смотрю на левое запястье, которое обожгло болью. Очередной цветок. Красный тюльпан. — Знаешь, что это значит, Антон? — поднимаю я руку, демонстрируя Шастуну новое приобретение. — Первое признание в любви. Очередная ядовитая дрянь на моем теле, от которой я не смогу избавиться. — А теперь, Антон, будь добр, проваливай. Ты узнал все, что хотел, так что оставь меня в покое. К тому же, тебя ждет твоя теперь уже жена. У вас же сегодня первая брачная ночь, — горько усмехаюсь я, смотря на Антона, который выглядел, мягко говоря, удивленным. Вся его злость сошла на «нет», и ее заменили разочарование и… жалость? Ну нет, этого я бы уж точно не хотел. — Арс, — говорит он и собирается продолжить свою фразу, но я выставляю руку вперед и заставляю его помолчать. — Нет, Антон. Не надо ничего говорить. Просто уходи. Убирайся. Видеть тебя больше не хочу. Никогда, — каждое слово сказано с таким холодом, что если бы я мог замораживать, то Шастун определенно стал бы ледышкой. Сказав это, я захлопнул дверь прямо перед лицом парня. Эх, знал бы он, каких усилий мне все это стоило. Благо, актерский талант не подвел меня, и маска холодности не треснула в тот момент, когда была так нужна. Мое тело в очередной раз пронзают вспышки боли, и я чувствую, как распускаются очередные цветы. На этот раз это не один или два бутона. Их целый десяток, причем одинаковых. Маленькие красные цветочки. Насколько я знаю, это рута. Сейчас я куда больше похож на цветочную поляну, чем раньше, и мне это не нравится. Я не беру ножниц или ножа, а избавляюсь от цветов, так как делал это в детстве. Рву их с корнем. Только вот есть одно отличие от моих действий в дестве. Тогда я срывал одуванчики с полянки рядом с домом, а сейчас выдергиваю ненавистные цветы из собственного тела. Сжимаю один из стебель пальцами и тяну. Да, это больно, но так необходимо. Боль отрезвляет, помогает меньше думать, но отнюдь не меньше чувствовать. Я знал, что эти убогие веники вырастут снова, некоторые даже через десять минут, но я все равно с остервенением избавлялся от этих рассадников яда. Рута выдернута из рук, которые уже кровоточат, но я все равно не останавливаюсь. С ненавистью сжимаю лепестки красного тюльпана и отрываю их один за одним, а потом тяну на себя и стебель цветка, но он не поддается легко. Его корни будто бы прочно сплелись с сухожилием и теперь не хотели с ним расставаться. Именно поэтому мне и пришлось взять в руки кухонный нож. Я медленно отрезал стебель, оплетающий запястье, а потом сделал глубокий надрез на руке. Мне было плевать на то, что я поврежу сухожилия, благодаря которым моя рука двигается. Мне любым способом нужно было избавиться от цветов. Даже если я после этого буду похож на отлупленный кусок мяса с кровью, я не расстроюсь. Уж лучше выглядеть, как неприготовленный бифштекс, чем как жертва неразделенной любви. Избавляюсь и от фиалок на ключицах. Теперь на моем теле только один цветок. Лотос, который я пока что не решился трогать. Несмотря на то, что жить мне не хотелось от слова «совсем» я все еще не был готов убить самого себя.***
В таком состоянии я провожу еще пару недель. Напиваюсь и вырезаю из своего тела цветы, а потом просто надеваю водолазки, если мне все-таки приходится куда-нибудь выходить. Наступает неделя съемок, на которой я, естественно должен быть. Я вновь включаю режим прекрасного актера, и вместо умирающего Арсения, зрители видят лишь веселого Арса, который получает ключи от каламбурочной, когда шутит про что-то. Ну или зрители видят Арса, шутящего про кошку, которая шепелявит. Только вот никто не видит Арса, который медленно умирает внутри, старается меньше взаимодействовать с Антоном, и чуть что так уходит из гримерки, когда Шастун заходит в нее.***
Острое желание убить себя появилось, когда я узнал, что Антон скоро станет отцом. В этот раз я не психую, хлопая дверьми и даже не напиваюсь. Наоборот, я абсолютно трезв и спокоен. В конце концов, Антон заслуживает счастливой жизни. Да, не со мной. Да, у него счастливая семья с Ирой, которая скоро родит ему дочь или сына. Да, он буквально светится, и я правда рад за него. Сейчас это действительно так. Даже не воплю от физической боли и тисков, в которых находятся мои внутренности. Наоборот, я лишь тепло улыбаюсь Антону и поздравляю его с этим радостным событием. Говорю еще что-то, а потом ухожу из здания Главкино, выпив перед этим таблеток пять обезболивающего. Я знал, что они мне не помогут, но все равно упорно пил их. Единственное, что могло мне помочь избавиться от этой боли, это смерть. Мгновенная, а также благоприятная темнота после того, как задуманное уже сделано. Интересно, а есть ли что-то после смерти? Отправляется ли душа в новый мир, перерождается ли она или души суицидников уходят в утиль, в мусорку преисподней? Возможно, я узнаю ответ на этот вопрос довольно скоро. Сейчас мне было не страшно. Я даже предвкушал сие действие, продумывал все в красках и чувствовал удовлетворение и спокойствие. Недолго мне осталось бороться. Хотя, я, наверное, уже проиграл, как только задумался о подобном. Однако, не это ведь важно. Главное, что я наконец-то стану свободен. Даже счастлив, возможно. Я набираю горячую воду в ванную и достаю лезвия из навесного шкафчика. Нужно лишь сделать несколько глубоких продольных линий и позволить крови вытечь из тела. Все просто. Я не испытываю страха. Наоборот, я чувствую предвкушение. Я на мгновение прикрываю глаза и представляю вариант своей жизни. Такой, какой я хотел бы ее видеть. Если существует реинкарнация, то я бы хотел, чтобы у меня была возможность прожить безоблачную жизнь с Антоном. С моим Антоном, который в этой Вселенной, к сожалению, достался Ире, а не мне. В моем воображении отчетливая картинка нашей с ним квартиры. Я возвращаюсь с работы, в коридоре меня встречает наш кот Йогурт, который мурчит и потирается об мои ноги, в гостиной сидят Антон и наша дочь Аришка, которые увлеченно рисуют что-то. Шастун обернется и тепло улыбнется, увидев меня, а Аришка с радостным криком повиснет на моей шее, как маленькая обезьянка. Я открываю глаза, с сожалением выныривая из собственной такой желанной фантазии. Остается лишь надеяться, что подобное будущее у меня и правда когда-нибудь будет. В другой, более счастливой жизни. Я держу в руке лезвие и сначала разрезаю левую руку и наблюдаю, как кровь стекает в ванную, а потом беру лезвие в левую, уже немного ослабевшую руку и быстро режу правое предплечье. Глубокие порезы смотрятся на руках до жути гармонично. Они идеально сочетаются с красным тюльпаном на левом запястье и каким-то новым цветком на правой. Я не знаю его значения и названия, да и у меня уже нет сил на то, чтобы думать. Глаза закрываются, а я проваливаюсь в такую желанную темноту. Наконец-то я чувствую себя хорошо. Мне спокойно и радостно.***
Арсения нашли утром следующего дня. Парень выглядел спокойным и счастливым. Если бы не неестественная бледность и отсутствие дыхания можно было бы подумать, что он просто спит. С его тела исчезли все цветы, кроме двух, которые по-прежнему были на его запястьях. Красный тюльпан, означающий признание в любви и браслет из сплетенных между собой цветков амаранта и белого мака.