Не тот

      Минсоку вновь снится кошмар. Но не привычный, сотканный из реальности и воспоминаний. Не тот, в котором они с Крисом живут в своём маленьком домике, где по утрам пахнет кофе и блинчиками; не тот, где Минсок ходит по дому в огромной рубашке Криса и мягко смеётся, когда Крис прижимает его к себе; не тот, в котором мир прост и обычен; не тот, где Крис прикрывает его собой от пуль, не тот, в котором пол проваливается под ногами, а на голову падает крыша, не тот, где он теряет смысл жизни и проходит через все круги ада, не тот...       Другой. Но не менее страшный, потому что слишком реальный. Минсок видит Криса живым. В другом мире, его даже зовут иначе – Ифань. Но этот тот же Крис. Такой же красивый и высокий, только волосы совсем седые, блестят серебром, отражая солнечный свет. А руки он всё так же привычно складывает на груди, опираясь о стену. Смотрит пронзительно, оценивающе, иногда кривит губы, различая грязь на донышке чужих душ.       У Ифаня своя жизнь, полная невозможностей. У него есть сверхчеловеческие способности, как и у многих других. Он умеет то, о чём даже не задумывался в их мире. Он не так открыт и колюч, словно ёж, и смотрит зверем. Потому что мир такой, где нельзя расслабляться, иначе сожрут. Не мир – а джунгли со своими законами.       Всё это неправильно и как-то дико, ведь Крис никогда не вёл себя пренебрежительно по отношению к другим, не ухмылялся так хищно и не сверлил ледяным взглядом, никогда не носил кожаные брюки, военные ботинки и куртку с шипами и заклёпками, никогда не украшал пальцы перстнями и не прокалывал уши. И не было в глазах этой неизбывной тоски, от которой только шарахаться. Он ревностно хранил чистоту кожи и не делал татуировок. Но яркие рисунки, выглядывающие из-под рукавов куртки, смотрятся красиво. Минсоку нравится. Ему нравится такой Ифань, возбуждающе опасный, притягательно неправильный. Минсоку нравится видеть Криса живым. И он готов не проснуться, лишь бы только он был жив – пусть так, но жив.       Но это всё равно самый страшный сон в жизни Минсока. В этой реальности есть всё то, что любил до недавнего времени читать в комиксах Минсок, даже Крис живой есть. Не хватает малости – самого Минсока. В этом мире его просто нет, но Ифань будто ощущает его отсутствующее присутствие и небытие. Когда Ифань добирается до укромного места и вглядывается вдаль, сжимая кулаки, когда он оглядывается через плечо, он будто пытается рассмотреть то, чего не хватает, Минсоку становится плохо. Ифань силится увидеть, кажется, вот-вот и он наконец найдёт то, чего не достаёт, его, Минсока. Но нет. Ифань плохо спит и возится, ощущая пустоту рядом с собой и в сердце.       Минсоку хочется дотронуться, хоть это и невозможно, он шепчет: «Я здесь», – зная, что Ифань не услышит. Но Ифань вздрагивает и оборачивается, но смотрит мимо, сквозь, не замечая, морщится и мнёт футболку дрожащей рукой. Минсок видит малейшие происшествия, он рядом с Ифанем в каждый миг его жизни. Он знает, как Ифань пытается заполнить дыру в сердце хоть чем-нибудь, отвлекается на помощь стареющим родителям, как пытается найти покой в объятиях сверхчеловека, дарующего забвение. Но никакие суперсилы, никакие телепаты не могут заполнить пустоту в его сердце, не способны вытащить его из бездны.       В этой жизни Крис и Минсок разделены. В мире просто не существует того, что ищет Ифань. Так он и живёт с дырой вместо сердца, седой и половинчатый. Минсок не может помочь, не может подсказать, лишь шепчет вновь: «Я здесь», – и бесплотным призраком следует за Ифанем, проживая с ним день за днём, наблюдает и уже желает проснуться, потому что от переполняющей боли хочется выть, как в тот день, когда пришёл в себя в реанимации и продолжил жить в мире без Криса.       В один из вереницы дней умирает отец Ифаня. Мать голосит, а Ифань хмурится и поджимает губы, пока тело уносят работники ритуальной службы. А потом роется в аптечке в поисках успокоительного для матери, но находит там не только его. Сначала он всё же капает нужное количество капель в чашку с водой и отдаёт матери, а потом долго сидит в углу и смотрит на старую фотографию, где стоит он с чёрными волосами, а рядом мальчик доверчиво жмётся и держится двумя ладошками за его руку, заглядывая в глаза.       Ифань переворачивает фото и видит надпись маминым аккуратным почерком «мои мальчики Фань и Миньшо». Ифань хрипит и вцепляется в горло, сдерживая крик. Он вскакивает и подлетает к матери, что недоумённо хмурится, пытаясь понять, чего хочет сын. – Мам, что это? – Ифань протягивает фото и женщина вздрагивает всем телом, прижимая ладонь ко рту. – Фань… – Мама! – непривычно повышает тон Ифань, голос начинает дрожать от рвущихся наружу эмоций. А воздух искрит от едва сдерживаемой сверхсилы. – Кто это? – Ифань тычет пальцем в маленького мальчика рядом с собой и смотрит на мать. – Почему здесь написано «мои мальчики»? Это мой брат? – И да, и нет, Фань… – Что это значит?! – Он был тебе как брат, мы взяли малыша из детдома. Ты был так счастлив, – голос женщины срывается и дрожит от слёз, лицо перекосило ещё больше. Ифань и рад бы отстать, мать и так слишком много перенесла, но он не может уйти, не узнав всё до конца. – Где? – Он погиб… Мы ехали в санаторий, когда в автобус врезался грузовик, почти снёс с моста, его ударом выкинуло из автобуса прямо в реку. Миньшо всегда любил сидеть у окна. А ты прыгнул за ним, вытащил его из реки. Миньшо… его пытались спасти прибывшие медики, но не смогли. Никто бы не смог. В тот день впервые проявились твои силы, и ты поседел.       Ифань оттягивает воротник футболки, ставший неожиданно тесным, а Минсок чувствует, как во рту расползается горечь, и сердце делает перерывы, отказываясь работать дальше. Минсок смотрит на дрожащего Ифаня и как никогда хочет прикоснуться, потому что тот никогда не был таким растерянным и оглушённым. – Почему ты мне врала? Ты говорила, что фото исчезли в пожаре, что я от рождения седой. Почему врал отец? А потом тягали меня по психоаналитикам, чтобы решить проблему пустоты. Вы так изощрённо издевались надо мной, потому что я мутант? Почему ты никогда не говорила мне о нём? Почему? – Мы хотели как лучше. У тебя была травма головы, ты что-то бормотал непонятное, потом этот всплеск сил… ты распылил на частицы кучу машин, врачей и тело Миньшо… когда облако осело, ты уже был седым. У директора твоей школы всё получилось уладить, хотя мы думали, тебя убьют. Но они забрали тебя в больницу, а на следующее утро, проснувшись, ты ничего не помнил. Мы решили, что так будет лучше – не знать.       Ифань хрипло смеётся, чем пугает женщину до истерики, но он не может сейчас её утешить и сказать что-то успокаивающее. Он шепчет, что не чувствует потери отца и слёзы матери его не трогают, будто они не родные, а статисты в фильме. Минсок дрожит рядом от переполняющих его эмоций, он хочет прошептать что-то, но Ифань его не услышит. – Где он похоронен? – Недалеко от могилы дедушки, за высоким надгробием. Фань, прости.       Ифань кривит губы и уходит. Минсок видит, как бледнеет женщина и заходится слезами, но помочь не может. Ифань жесток по отношению к родителям, но здесь у него играют гормоны и сверхсилы, здесь он молод и отчаян, потому Минсок бесплотным призраком плетётся за ним на кладбище. И замирает на долгие минуты рядом, пока Ифань расчищает поросший мхом маленький могильный камень с выбитыми именем, датами рождения и смерти.       Шелест ветра в кронах сливается со стуком сердца, оно так же глухо бьёт в груди, когда Ифань упирается лбом в надгробие и плачет, сминая пальцами траву. Минсок беспомощно смотрит на сотрясающуюся спину и, кажется, что здесь закончится его сон. Он увидел всё, с него достаточно. Но он дёргается от сдавленных рыданий Ифаня и кладёт ему руку на спину с левой стороны, туда, где огромная дыра у них обоих. Ифань замирает и резко оглядывается, будто почувствовал присутствие Минсока. Глаза черны, даже оторопь берёт. Он щурится и смотрит сквозь, хмурится и со злостью стирает слёзы.       С этого дня всё меняется. Ифань окончательно замыкается в себе, сбегает от опеки матери, уходит из школы, прячется, будто дикий зверь, и нападает на всех, кто кажется ему опасным. День смерти отца надломил его, перекроил и переделал. Но не потеря человека, воспитавшего его, стала тому виной, а открытие, что у него был тот, кого он постоянно искал взглядом, тот, кого хотелось защищать, а он не смог, не сумел. Минсок слышит его шёпот во сне, знает, о чём тот думает. И холодеет каждый раз, когда Ифань холодно смеётся, прежде чем ударить. Он будто мстит всему миру, каждому человеку и себе за покалеченную целостность своей души.       Ифань посетил не одного телепата, прежде чем ему удалось вспомнить тот день, когда он потерял Миньшо. Он ярится лишь сильнее, думая, каким бы вырос Миньшо, он рычит от безысходности, вспоминая недетские чувства к младшему, он лезет на стену и крушит всё подряд, потому что сломан, осталась только половинка. Сила Ифаня велика – Минсока накрывает чужими эмоциями каждый раз, когда у того плачет душа и боль ищет выход. Сердце заходится в бешеном ритме и хочется кричать, но Минсок душит рвущийся вопль. Он помнит, как отреагировал Ифань на неслышный крик и не хочет повторения. Слишком это страшно.       И пусть Минсока в этом мире нет, Ифань будто слышит его, часто оглядывается, будто проверяя, увидит или нет. Иногда Минсоку кажется, что Ифань смотрит на него, и он не может уйти, хоть и желает проснуться от этого кошмара, от полной безысходности во взгляде Ифаня, от его жёсткости и жестокости, когда он уже не отбивается, а нападает. Когда ярость застилает глаза и есть желание лишь сломать, не слыша чужих криков или мольбы о пощаде.       Когда Ифань убивает первого человека, Минсока выворачивает от всепоглощающей боли. Ему хочется верить, что тот одумается и вернется домой, он готов ползать в ногах, лишь бы так и было. Но Ифань не видит его, не слышит, лишь чувствует сквозняк в дыре вместо сердца и шепчет по ночам что-то единственной их с Миньшо фотографии. Минсок не вслушивается, он глотает стоны боли и напевает колыбельную, которую ему пел Крис.       Ифань зарабатывает на жизнь тем, что убивает людей. Злая насмешка судьбы – Криса убили наёмники. За что, никто так и не узнал, Крис не раскрывал своих секретов, Минсок тоже молчал бы и отпирался на его месте. Он принимал его прошлое спокойно, не совал нос куда не следовало и не задавал лишних вопросов. Всё было в прошлом ровно до того дня.       Дни превращаются в недели, месяцы, годы. Ифань убивает, пусть и зачастую негодяев, но Минсоку от этого не легче, ведь на дне любимых глаз плещется бездна, вычислить его не может ни один телепат, ни одна ищейка – он слишком силён для них, он мутант шестого уровня. Таких ещё не было, и будут ли? Малую толику денег он оставляет себе, всё остальное отдаёт в детдома и лечебные детские центры, будто откупаясь от судьбы, стараясь вернуть своего Миньшо, чьё корейское имя он узнал совсем недавно. Ему удалось подкупить людей, чтобы нашли все данные на маленького мальчика, погибшего в автокатастрофе. «Ким Минсок» – значится на тонюсенькой папке, фото потерялось, зато Ифань точно знает, что это точно тот, кто нужен, потому что прописано имя и фамилия, данные при усыновлении. Ву Миньшо – половинка когда-то целого Ифаня.       Ифань может жить только так: молча соглашаться или отказываться от заказа, оценивать жертву, долго изучать привычки, отсеивать ненужные жертвы, выбирая место и время, и убивать с ледяным спокойствием, не оставляя свидетелей, а по ночам разговаривать с истёртой от времени фотографией и глушить боль антидепрессантами и анаболиками.       Ифаньне общается с матерью, но приходит на её похороны и долго стоит над могилами родителей, проходит между рядами и смотрит на маленький надгробный камень, усыпанный цветами. Он поднимает голову к небу и впервые за столько лет улыбается, а Минсоку становится страшно. На Ифаня нападают с десяток обученных мутантов, а он стоит, расправив руки, словно крылья, получает удары, пока не оседает на траву у могилы своей частички души.       Когда по окрику от Ифаня отступают, он едва дышит, но продолжает ухмыляться разбитыми губами. Он не реагирует на слова возвышающегося над ним человека, зато смотрит на сидящего рядом Минсока. И не просто смотрит – он видит его. Улыбка сменяет ухмылку, а Минсоку жутко страшно, потому что он предчувствует конец.       Вопреки словам говорящего с ним, Ифань не похож ни на загнанного зверя, ни на умоляющего о жизни, он сам выбрал день своего ухода – годовщину смерти Миньшо. Минсок не знал, что случится так, он не думал и не хотел. Пусть этот Крис и был сломлен, пусть он был Ифанем, но он был, он жил, а сегодня всё закончится. И Минсок боялся, что проснётся и больше не увидит ни Криса, ни Ифаня. – Миньшо… – хрипло шепчет Ифань и тянет руку к щеке Минсока, стирает слезу, оставляя кровавые разводы, и повторяет уже тише: – Мой Минсок…       Минсока трясёт, впервые за годы кошмара он чувствует тепло Ифаня, его запах. Он так не хочет его отпускать, накрывает большую ладонь своими и трётся носом, кусая губы. Ему так страшно, как в тот день, так страшно потерять вновь. Минсок видит облегчение в затуманенных глазах Ифаня и слышит его смех. Тихий, до боли знакомый и совершенно не к месту звучащий. Мутанты шушукаются, ропот нарастает. – Почему ты так рано ушёл? Прости, что не сберёг. А потом всю жизнь с половинкой души…Надеюсь, в одной из жизней, мы вместе.       Мутанты обступают плотным кольцом, а Минсок склоняется над Ифанем и обнимает его. Это точно его Крис, пусть не совсем такой, но точно Крис. Минсок жмётся и силится закрыть ото всех, но его видит только Ифань, который целует в измазанную щёку и перестаёт дышать, растворяясь облаком, не даваясь даже после смерти, назло всем врагам.       Минсок растворяется звёздным маревом вслед за Ифанем, всё вокруг темнеет, и он резко распахивает глаза. Он в больнице, вокруг суетятся доктора, и друзья маячат за их спинами. Минсока трясёт, он воет белугой, вновь теряя Криса, он выкручивается из рук изо всех сил, но снотворное вскоре начинает действовать и он вновь проваливается в темноту.       Тьма клубится вокруг и под веками, всё тело тяжёлое и неповоротливое, мелко подрагивают мышцы как от жуткого кошмара. Минсок медленно открывает глаза – сумрачно. Он замирает и прислушивается, под ухом мерно стучит сердце. Минсок приподнимается на локте и с неверием смотрит на спящего Криса. Минсок садится на кровати, осторожно трогает кончиками пальцев Криса, будто боится, что тот исчезнет. Но Крис настоящий, тёплый, уютный и живой.       Минсок вновь не может сдержать слёз и шумно дышит, справляясь с истерикой и кусая ребро ладони. Крис здесь, рядом, он не умер ни от пуль под завалами, ни на кладбище у его могилы. Он живой. По-настоящему живой. И Минсок надеется, что это не очередной сон и здесь Крис не погибнет. Потому что ещё одну потерю он не переживёт. – Эй, ну что такое? Что за слёзки? М?       От уютного милого бормотания Минсока начинает ещё сильнее потряхивать, и всхлипы становятся громче и чаще. Крис сгребает Минсока в охапку и прижимает к себе, перебирает волосы на затылке, гладит спину, тычется носом в изгиб шеи, сцеловывает слёзы и встревожено шепчет: «Что случилось?». Минсок не отвечает, не в силах успокоиться, пока его лицо не согревают обе ладони, а в глаза заглядывает совершенно проснувшийся Крис. Он вытирает Минсоку лицо от слёз, до смешного по-детски промакивает нос и смотрит так обеспокоенно, что Минсоку хочется рассмеяться. Но всё, что он может выдавить из себя, это сиплое: – Ты живой. Ты здесь. Ты со мной. – Конечно с тобой, куда я денусь? Мин, что случилось? Кошмар? – Ага, – хрипит Мин и готов вновь сорваться на рёв. – Двухуровневый сон, и в каждом ты умирал. – Мин, смотри, я жив, видишь? Всё хорошо. Ну что ты, маленький, ну не плачь. Ну, Мин-а…       Крис прижимает к себе дрожащего Минсока и что-то шепчет, Минсок не может разобрать, что именно, но тембр любимого голоса, за которым он успел соскучиться за годы сна, любимые крепкие руки, родное тепло и знакомый во всех проявлениях запах успокаивают. Слёзы уже не просятся наружу, но горло ещё сжимает ужас снов. – Что тебе приснилось? – спрашивает Крис, укладывая Минсока в постель и позволяя улечься головой себе на грудь. – Мне снились мы. А потом ты. И каждый раз мы были разделены. Первый раз тебя убили, когда ты защищал меня, а я остался. А второй раз… – Минсок замолчал, пытаясь сформулировать предложение так, чтобы Крис понял. – Потом мне снилось, будто я из первого сна блуждаю, как призрак во втором. Есть ты, тебя зовут Ифань, у тебя есть сверхчеловеческие способности, и волосы у тебя были седые, и татуировки, и серьги, и кольца, и кожаная одежда. У тебя есть всё, а меня нет. – Как так? А где ты? – Умер в автокатастрофе. Хотя ты меня пытался спасти и тем самым пробудил свои силы. А потом ты забыл, но однажды узнал, что я существовал, тогда ты бросил семью и обозлился на мир. А потом умер у меня на руках. Опять.       Крис молча слушает, лишь крепче прижимает к себе, под его большой ладонью бешено колотится сердце Минсока. А Минсок слушает, как бьётся сердце Криса и молится, лишь бы всё, происходящее сейчас не было новым сном. Он не хочет вновь потерять мир, сосредоточенный в одном человеке. Но где-то глубоко внутри он догадывается, что в каких-то параллельных мирах погибло два Криса. Один, защищая его, второй, умирая без частички своей души, ушедшей слишком рано. – Мин, это просто кошмар. Я без тебя? Ты без меня? Это глупости и полный бред. Две половинки души не должны и не могут быть отдельно, это неправильно. Смотри, вот твоё имя, – Крис указывает себе на предплечье, – а вот моё, – ведёт пальцем по чувствительной шее Минсока. – Тебе приснилась сломанная реальность, так просто не бывает, не было и не будет. Понял? – Понял, – шепчет Минсок и трётся щекой о широкую грудь, упирается подбородком и заглядывает Крису в глаза. – А тебе шёл стиль плохиша. – Не сомневаюсь, – улыбается Крис.