Не верь, не бойся, не проси...

                    Он не беспокоился, когда Кристина не пришла спустя два часа после репетиции. Достаточно продолжительное проживание с девушкой дало ему понять: если она точно не сказала время своего прибытия домой, то запросто может прийти и затемно. Друзья, компании, какие-то личные дела — все это отнимало их время. И Эрику в итоге пришлось с этим мириться. К этой и ко многим другим вещам, характерным для Кристины, он уже успел привыкнуть и воспринимать их, как неизбежное зло.              Конечно, ей интересно с ним, но, как и любому нормальному человеку, недостаточно одного лишь Эрика. А вот Эрику достаточно было только Кристины и никто другой не был нужен в принципе. С ней хорошо, а без нее… Уже совсем не так. Постаравшись заняться делами, Эрик несколько увлекся и в следующий раз глянул на часы, когда день клонился к закату.              Что-то было… не так. Сейчас тревога царапнула душу стальными когтями. Кристина назвала бы это «паранойей» или «этим вечно пессимистичным настроем». С этим хотелось что-то сделать. Эрик решил подняться в гримерную своей богини на случай, если она еще не ушла из театра. Может быть, настолько заболталась… Или дали новую роль? Ну не могла же она столько времени бродить одна по улицам — на прогулки они всегда ходили вместе…              Первое, что бросилось в глаза, едва он оказался в комнате, где был знаком каждый милиметр — белый лист на столике рядом с диваном. Прямо в центре комнаты — так, чтобы видеть мог каждый, кто зайдет в помещение.              Записка? Ему?              «Милый Эрик»…              Он начинает читать с улыбкой. Милый. Это ему.              «Я не знаю, сможете ли Вы простить меня за это, но мне кажется, что некоторое время назад я ошиблась с выбором. Совершила ошибку. Я хочу все изменить, пока не стало слишком поздно. Молю Вас, взываю ко всему хорошему, что осталось в Вашей заблудшей душе — отпустите меня и забудьте навсегда о моем существовании. Я не могу выйти за Вас. Вы знаете причину. Ради Бога, простите за ту боль, что причиняю своим отказом. Кристина Дайе».              Рука непроизвольно провела по лицу. Без маски. Общаясь с ней, он уже начал забывать о том, что когда-то носил ее, не снимая, круглые сутки.              Следующее, за что цепляется взгляд — ее кольцо, лежащее на столике под письмом. Эрик протягивает было руку к нему, но тут же отдергивает, словно обжегшись. Истерика? Нет, он подсознательно ждал и боялся именно этого. Забавно… Он сейчас сидит на полу ее гримерной, сжимает в руке лист бумаги и, чувствуя слабый флер духов, пытается просто дышать. Пытается поверить в то, что это все-таки произошло… что она.. Что… Стойте… Духов? В памяти всплывает образ их гостиной. Кристина сидит на диване, забравшись на него с ногами по привычке, а Эрик садится рядом, прижимая ее к себе и зарываясь лицом в золотистые волосы, заплетенные в свободную небрежную косу. От нее пахнет яблочным пирогом, смесью каких-то трав, которые она добавляет в ванную и… все. Вот Кристина дает ему список необходимых ей вещей. При этом пытается уговорить ничего, кроме этих вещей, не покупать. Говорит… «Слушай, я въезжаю, что тебе хочется сделать мне приятное. И раз уж тебе так хочется и раз мне от этого не отвертеться, то на, делай. По крайней мере, купишь то, что пригодится, а не фигню какую-то типа духов, которыми я вообще не пользуюсь». Он тогда уточнил, когда это он покупал «фигню». Кристина сказала, что до этого у него получалось угадывать, но даже он может «облажаться». Слово «облажаться» прилетело в их семейную жизнь вместе со многими другими выражениями двадцать первого века как-то само собой. И если в общении с людьми, на публике, с поклонниками, Кристина хоть как-то фильтровала свою речь, чтобы «не палить контору», то наедине с Эриком была сама собой. Сама собой… Речь…              Все еще всхлипывая, он вчитывается в плывущие перед глазами строчки. Вчитывается и медленно, но верно понимает, каким он идиотом был, что едва не принял все это за чистую монету.              «Милый Эрик»… Зачем писать письмо и помещать его на столик в гримерной, когда можно зашвырнуть его в тайный проход за зеркалом? Кристина так всегда и делала и вместо обращения по имени всегда писала простое «Привет». Следующая фраза — вообще какой-то непонятный сумбурный набор огрызков мыслей. Как можно было поверить, что она принадлежала Кристине? Той самой Кристине, которая даже во время сложных разговоров в девяноста девяти процентов случаев точно подбирала слова для того, чтобы выразить свои мысли. И уж тем более не про Кристину вот это вот «я уверена, но не уверена, да и вообще не знаю, но может быть, кажется»…              Эрик усмехнулся сквозь слезы. Перед глазами встала еще одна из сцен совместной прогулки по городу. Верней, это была даже не прогулка: Кристина собиралась отправиться по магазинам, чтобы купить кое-какие предметы для своего рукоделия. Эрик увязался следом и как-то сам по себе вспомнил о желании обновить постельное белье в преддверии грядущей свадьбы. Кристина поначалу не возражала, но уже когда они оказались в нужном магазинчике… Терпения ее хватило на первые полчаса, а потом ему на ухо была произнесена тирада примерно следующего содержания:              — Эрик, мы на кровати будем жрать, спать и трахаться, а не узоры разглядывать, хватай первые попавшиеся тряпки и валим уже отсюда, я жрать хочу и домой, и вообще — устала от этого занудства!              Да, вот еще одна черта ее характера — она всегда называет вещи своими именами. Эрик именно «закатывает истерики», а не «проявляет свойственное ему поведение тонкой натуры». И Кристину именно «задалбывает игра на органе в три часа ночи», а не «то же самое, но мягко и завуалировано». Эрик усмехнулся своим мыслям: за последний месяц они нашли друг в друге много черт, которые бесили, раздражали, злили и обижали, но при этом почему-то до сих пор были друг с другом вместе. Так скажем, если бы в записке было написано что-то вроде «надоел твой паршивый характер», то он бы еще в это поверил. Но чтобы она намекнула на его внешний вид, да еще и не сказала бы этого прямо, а вот так вот… Сама эта манера прощания — просто трусливо сбежать, была абсолютно не в характере Кристины. Взывает к чему-то там хорошему в чужой душе, опасаясь преследования… Да не стала бы она этого делать? Скорей бы уж, если не верила в то, что Эрик оставит ее в покое, просто устранила бы возможный источник проблем. Конечно, она так не сделает, потому что она его любит, а записку писала вообще не она… А кто тогда? Какой-то розыгрыш? Или кто-то решил их поссорить столь тривиальным образом? Но откуда тогда узнал его имя, если Кристина о своей личной жизни, мягко говоря, не распространяется. Те двое… Кто-то из них? Маловероятно, да и зачем одной парочке в их компании ссорить другую… Тем более, как Эрику было известно, у тех двоих сейчас своя свадьба на носу и явно им не до каких-то интриг и скандалов. Значит, кто-то из театра… Но где же тогда Кристина?              Эрика прошиб холодный пот. А что, если она тоже получила записку? От него, или про него? Что, если кто-то от его имени написал ей каких-то гадостей, вот она и оставила кольцо в гримерной, после чего сбежала… А следом неизвестный недоброжелатель подбросил в гримерную записку якобы от ее имени. Вот теперь все сходилось… А ее ли это кольцо? Эрик осторожно протянул руку в золотому ободку, словно тот мог обжечь. Сощурился, чтобы разглядеть маленький вензель, который сделали на внутренней стороне кольца по его желанию. Второго такого нет. Кольцо было… ее. Значит, она действительно… Боже, боже, за что? Если она тоже получила записку с какими-то гадостями, то почему не пришла к нему, чтобы узнать, не он ли это написал? Почему не заподозрила неладное? Эрик снова вчитался в строчки, слегка намокшие от его слез. Прочитанное ненавистное сообщение дало неожиданный вывод: тот, кто писал, совсем не знал Кристину… Но, может быть, знал его самого? И написал ей что-то такое, что она раз и навсегда отвернулась от Эрика. И что теперь ему делать?              — О, Кристина… — тихо прошептал он, чувствуя, как по лицу бегут слезы.              Что теперь делать? Искать ее, но где?! Куда она может пойти в Париже… О, господи, она ведь совсем одна, а на улице уже темно… Что же ему… Что делать, что…              — Кристи…              Договорить не дало ощущение чего-то ледяного, выливающегося на голову. В первую секунду он едва сдержал радостный вопль, рвущийся откуда-то из глубин души, а во-вторую услышал чужой мужской голос над собой.              — Сопли утри, зятек. И дай-ка мне эту херню почитать. Сам пока на, вот с этой ознакомься.              Эрик вскочил на ноги и быстрей, чем сам что-то сообразил, кинулся на неизвестного мужчину. Словил практически неуловимый взгляду удар под дых и повалился на пол, хватая ртом воздух.              — Успокоился? — раздался над ним голос, сочащийся ядом и сарказмом. Только два знакомых Эрику человека обладали такими интонациями: Кристина и малышка Николь. Подняв голову, он уставился на лицо мужчины, который был старше его лет на пять. Рослый, плечистый и со знакомым ледяным спокойствием в карих глазах. Смотрящий на Эрика чуть исподлобья, с интересом, но без отвращения и презрения во взгляде. Стоп… Он назвал его «зятек»? Только сейчас Эрик заметил за спиной мужчины Рауля, который до этого замер, открыв рот, а сейчас первым вспомнил о манерах.              — Месье Дайе, Эрик, позвольте вас представить друг другу…              — Не суетись, парниш. Мы уже, как видишь, познакомились. Я Густав, если ты еще не понял, — гигант протянул руку и, едва Эрик не без колебаний взялся за нее, рывком и без видимых усилий поставил того на ноги. — Извиняться за то, что вмазал, не буду. Сам виноват: не надо кулаками махать на кого ни попадя.              Эрик кивнул. После чего принялся изучать записку, которую протянул ему Густав.              «Ваша дочь у нас. Не привлекайте полицию и не пытайтесь ее отыскать, если не хотите получить по кускам. Приготовьте 50 тысяч франков мелкими купюрами и ждите моих указаний».              — И вот еще одно, для сравнения, — подал голос Рауль, протягивая точно такой же конверт с таким же почтовым штемпелем. Второе письмо было написано, как под копирку, вот только вместо «Ваша дочь» было подставлено «ваш брат», а сумма была увеличена в 4 раза. На долю мгновения Эрику даже стало обидно, что его Кристину, и мизинца которой не стоили другие люди, так низко ценил похититель. Впрочем, эта ненужная сиюминутная обида тут же прошла, замещенная желанием прямо сейчас найти ту мразь, что посмела похитить его без двух минут жену, и засунуть его на несколько дней в камеру пыток.              — Все ведь понимают, что вариант «заплатить» не рассматривается в принципе, верно? — задал вопрос Густав, обводя взглядом присутствующих.              Эрик кивнул. Он отлично знал политику мерзавцев, занимающихся похищением людей.              — Что же тогда делать? Надо их найти, но как… Да и что мы сделаем без полиции? — Рауль на вид волновался больше всех. И растерянно переводил взгляд с Густава на Эрика. Пожалуй, таким же взглядом на гиганта смотрел и сам Эрик, потому что сейчас у него напрочь отказала и логика, и конструктивное мышление.              — Для начала — надо думать. Сесть где-нибудь и понять, какие зацепки у нас есть в итоге и что можно сообразить исходя из них.              От голоса Густава, как и от него самого, веяло практически замогильным холодом. Сейчас, рядом с этим человеком, Эрику по непонятной причине было жутко. Он стал слишком живым рядом с Кристиной. Слишком… Настоящим. Словно не с ним происходило все, что случилось во времена Розовых Часов Мазендерана. Словно не он был тем отчаянным, расчетливым, холодным и жестоким человеком, который собирал ловушки и зеркальные комнаты, пугающие других людей. Кхм… Если Кристина с ним провела большую часть своей жизни, то понятно, откуда в ней все то, что порой пугало Эрика. Да, разумеется, он и сам был не подарком, но видеть перед собой милую девочку, напоминающую фею из старых сказок и знать, что эта «фея» может без лишних моральных терзаний и глядя глаза в глаза другому человеку проткнуть его насквозь шпагой… Так скажем, подобного рода знания не сразу нашли свое место в голове Эрика. На его памяти попадалось большое количество женщин, способных на убийство. Но и маленькая султанша, и ей подобные, всегда убивали чужими руками. Кристина же и выносила приговор, и приводила его в исполнение, абсолютно не боясь при этом за свою душу, ведь именно отец внушил ей в свое время, что все эти байки о вечном спасении и ценности чужой жизни созданы для того, чтобы люди к двадцати-тридцати годам вырастали идеальными «жертвенными овцами», неспособными ни на что и страшащиеся мифического божьего гнева настолько, что готовы были ради его недопущения безропотно лечь под нож палача.              Лечь под нож… Кристина… Как можно было захватить ее? Без шума, без громкой потасовки и даже — без парочки трупов предполагаемых похитителей. Эрику вспомнилось, чем закончилось нападение, которое привело к их знакомству лицом к лицу. Черт подери, да если бы у нападавших не было пистолетов, то Кристине и его помощь могла не понадобиться и никакое численное превосходство бы тем уродам не помогло. Да и Филипп де Шаньи вряд ли стоял бы в сторонке подобно барану: уж точно добавил бы к парочке трупов еще как минимум один. А то и больше, если у него есть хотя бы треть умений собственного брата. Кристина… У нее было много учителей. Удары кулаками и ногами ей ставил отец. Он же и научил стрелять из пистолетов. Уроки фехтования чуть ли не на систематической основе давал Рауль. Сам Эрик, поддавшись на уговоры, принялся учить девушку пользоваться пенджабским лассо. Полноценного лассо у нее, конечно, не было, но удавить какого-нибудь подонка запасными чулками, всегда лежащими в сумочке, было бы вполне в ее духе. А тут что, вот так вот взяли, зажали в темном углу, связали и без проблем непонятно сколько времени провели по улице? Да даже затолкать в стоящий в двух метрах экипаж ее было бы просто невозможно. Подойти сзади и оглушить? Эрик вспомнил, как, забыв о некоторых особенностях Кристины, едва успевал, а иногда даже не успевал отпрыгивать от точных ударов локтем или ногой, а то и кулаком, если Кристина была спросонья и не совсем соображала, где находится. К такой сзади подойти — проще с моста спрыгнуть: будет меньше хлопот с идентичным результатом.              — Кристина! — дверь в гримерку едва не слетела с петель и в дверном проеме показалась немного растрепанная брюнетка с кошачьим взглядом. — Ой, простите, месье… — тихо пробормотала она, взглядом окидывая гримерную. Эрик поспешно шагнул в тень и повернулся к ней спиной, упираясь руками о подоконник.              — Ничего страшного, мадемуазель. Вы, я так понимаю… — Густав сделал шаг вперед, стремясь разогнать повисшую неловкую тишину.              — Софи. Софи Штайлер. А вы, простите… Я не видела вас раньше.              — Густав Дайе. С месье де Шаньи вы, стало быть, знакомы.              Судя по всему, последовало расшаркивание и традиционные дежурные комплименты. Впрочем, долго обмен церемониями не продлился.              — Простите, Софи, а вы давно видели Кристину? Я недавно прибыл в Париж, хотел устроить ей сюрприз, а сюрприз уже, похоже, убежал. Вот думаю — мне будет проще ее догнать на улице, или сразу ехать к ней домой.              — О… Я даже не знаю, месье. Сама думала, что она еще не ушла и…              — Да, кстати. Вы, надо полагать, чем-то взволнованы. Поделитесь? — голос Густава сейчас подобен патоке.              — Да, я просто… Такая неприятность случилась… У меня… В общем, я одежду всегда в гардеробной оставляю. У хористок своих гримерок нет, так что… Вроде никогда ничего не пропадало, а сегодня задержалась сильно и…              — Украли? — сочувствующе произнес Густав. — Ну и вы, конечно, решили попросить у подруги денег на экипаж.              — А откуда вы…              — Ну, я бы и сам в подобной ситуации не рискнул идти без верхней одежды на улицу. Пойдемте, я найму для вас повозку.              — Месье, спасибо, но…              — Мадемуазель Штайлер, я бы в такой ситуации не отпустил даже абсолютно незнакомого человека. А уж как Кристине буду в глаза смотреть, если сейчас вы уйдете ни с чем, а потом простудитесь и пропустите кучу этих ваших… репетиций… Даже не знаю.              Само собой, что уже минуту спустя он отправился провожать девушку к экипажу. Едва за Софи и Густавом закрылась дверь, Рауль сделал два шага по направлению к шкафу.              — Что ты делаешь? — зло зашипел Эрик. Сам он никогда не прикасался к вещам Кристины и ее части мебели. Это было, в конце концов, неприлично.              — Вот что, — молодой человек открыл шкаф, предоставляя Эрику возможность увидеть стопку исписанных нотных листов, пару поясов, упаковку с чулками и… шубку Кристины, которая висела в шкафу так, словно владелица вещи вот-вот зайдет в гримерную и примется собираться домой.              — Ее забрали прямо из театра. Она даже не успела одеться. Вывели или вынесли, взяли наугад подходящую по цвету верхнюю одежду… Почему она не подняла шум? Почему не начала сопротивляться? Если бы ее вынесли без сознания пусть даже и под видом «мадемуазель стало плохо, срочно карету и к врачу», то об этом бы весь театр гудел уже! — Эрик со злостью саданул по подоконнику кулаком. Что-то звякнуло за спиной и в следующий момент открылась дверь. В комнату зашел Густав. Глаза мужчины зло прищурились, когда он окинул взглядом гримерную.              — Мне пришла в голову одна идея… Во что была одета Крыса сегодня?              — Нам пришла та же самая идея, — Рауль показал на так и не закрытый шкаф, в котором висела шубка Кристины. — А еще Эрик считает, что Кристину каким-то образом незаметно вывели из театра, но это же… Это же невозможно!              — Возможно. Что видите? — тихо уточнил у товарищей по несчастью Густав.              Эрик и Рауль переглянулись и повторно окинули взглядом гримерную. Не нашли ничего, что стоило бы внимания, посмотрели вопрошающе на Густава.              — Всему вас учить надо. Зятек — разочаровал. Рауль — в тебе я и так был разочарован. Чашки. Их две. У Крысы нет в привычке загаживать чистую посуду — она бы помыла одну чашку и повторно пила из нее. Раз чашки две — это значит, что…              — Здесь был Филипп де Шаньи, — тихо произнес Эрик. Догадка пришла в голову молниеносно, как и объяснение тому факту, что Кристина не подняла панику на выходе из театра. Причина ясна. Как и ясна причина, по которой так же поступил Филипп.              — Почему ты в этом так уверен? Может, здесь был тот, кто увел Крис… — заспорил Рауль. Старшие мужчины переглянулись между собой и фыркнули.              — Ну да, взяла она и запустила к себе кого попало. Да еще и чайку налила, — саркастично припечатал Густав.              — Мда… Но что брат здесь делал?              — Могу объяснить. Большая часть театра считает вас любовниками. Вполне логично, что рано или поздно старший де Шаньи решит поговорить с Кристиной. Предложить денег, запугать — сделать что угодно, чтобы она от тебя отстала, — вставляет в разговор Эрик. После чего замечает еще одну странную деталь: на подлокотнике дивана валяется скомканный плед, а на небольшой тумбочке рядом стоит аптечка. Детали головоломки встают на свои места. Пусть это и неточная версия, но… Рвано выдохнув, он так же рвано начинает излагать свою версию событий.              — Филиппу де Шаньи… Сорок, или около того, верно, Рауль?              — Даже больше, — поправляет юноша, глядя на Эрика в ожидании.              — С возрастом у людей начинаются всякие проблемы со здоровьем, а учитывая, что современное дворянство редко следит за своим состоянием… Эмоциональная беседа, возможно — на повышенных тонах. Тон Кристины и ее манера общения может вывести из себя любого человека. Или довести, — поправился Эрик, вспомнив свое собственное состояние, когда Кристина устроила ту выходку с комнатой пыток. — Если ему стало нехорошо из-за их беседы, то Кристина вряд ли смогла бы бросить в таком состоянии даже человека, к которому не испытывает особой симпатии. Она пошла его проводить, поэтому и не взяла шубу. И где-то между гримеркой и вестибюлем их захватили. Правда, мне все равно непонятно, как это смогли сделать без какого-либо шума.              — Мне понятно, — Густав снял со стены «ложку» для обуви, взял ее в правую руку и накинул на нее плащ. После чего приставил ее к боку Рауля и обратился к Эрику. — Если ты дернешься — я выстрелю в него. А если дернется он, то мой сообщник выстрелит в тебя. После этого выводим обоих на улицу и загружаем в экипаж. Ни шума, ни пыли, ни лишних звуков. На компанию никто не обращает внимания, ведь молодая солистка в окружении поклонников — это вполне привычное для этих стен зрелище. Как и то, что один из этих поклонников идет в гардеробную и забирает одежду певицы. С учетом того, что у вас в вестибюле проходной двор, а запасные ключи от гримерки я без лишнего палева снял со стенда за спиной вахтера и никто даже не почесался… Так скажем, я удивлен, что до сих пор отсюда никого не похищали. В этом направлении все глухо — из театра можно вывести слона, не то что двух молодых людей. Еще есть какие-то зацепки?              При слове «зацепки» Эрик зло стиснул зубы. Он вспомнил, что напрягло его в записке «Кристины». И от чего он едва не отмахнулся.              — Когда я читал письмо, мне показалось кое-что странным.              — Зятек, если моя дочь живет у тебя уже месяц или два, то тебе ВСЕ в этой записке должно было показаться странным. А ты вместо того, чтобы взять себя в руки, пустил тут сопли и сидел, ожидая второго пришествия.              Упрек в свой адрес Эрик вынести не смог. Нервы и так были на пределе, а еще тут этот саркастичный мужчина с язвительностью Кристины и насмешливым взглядом, как у Николь. Уже забыв о присутствии в комнате постороннего, он вскинулся и тихо, совсем несвойственным для себя голосом начал.              — Что вы хотите услышать? Что я настолько боюсь того, что она бросит меня, оставит снова одного, что даже при мысли об этом теряю способность осознавать происходящее вокруг? Что мне страшно однажды проснуться и не увидеть рядом единственную женщину, которая способна любить такого, как я? С вот этим вот лицом? То я уже настолько натерпелся за свою жизнь от людей, что даже не могу поверить до конца в то, что хоть кто-то из них способен коснуться меня без отвращения, жить со мной в одном доме, делить со мной мои последние дни и испытывать при виде меня хоть что-то кроме отвращения, брезгливости и желания никогда не видеть это…              Он зажмурился и отвернулся. Тугой ком стал в горле, мешая дышать. За спиной раздался тяжелый вздох, а следом на плечо легла чужая ладонь.              — Ты меня прости, зятек. Нервы на пределе тоже, вот и не слежу за тем, что говорю.              Эрик почувствовал, как ухнуло куда-то сердце. Никто и никогда… Ладно, никто и никогда, кроме Кристины. А еще Рауля и Адель, конечно… мда. Получается, что людей, которые способны смотреть на него без отвращения и относиться, как к такому же человеку, а не порождению ада, намного больше, чем он считал. Разочаровавшемуся в мире вокруг Эрику было непривычно снова встречать теперь уже других представителей человечества. Тех людей, которых собирала вокруг себя Кристина. Которые тянулись к ней так же, как она к ним. Он и представить не мог, что вместе с молодой женой получит и друзей и… семью? Зять… Вот так вот просто, безоговорочно и с самого начала. Без упреков в адрес внешности, возраста, без требований доказать что-либо. Просто принятие и уважение… К нему самому? Или к выбору дочери? Это Эрику сейчас было неважно. Проглотив тугой ком в горле, он все еще не поворачиваясь лицом к товарищам по несчастью, произнес:              — В записке указано мое имя. Никто не мог узнать о нем от Кристины. Сомневаюсь, что стали бы рассказывать обо мне Рауль и Адель.              — Мы — могила, — подтвердил молодой человек за спиной. — Кстати, Крыса и мне ничего не рассказывала.              — Кроме Кристины мое имя знает только один человек в Париже. От него узнал обо мне Рауль, — все еще стоя спиной к присутствующим, Эрик принялся рассказывать про дарогу. Следом рассказ дополнил Рауль, который и рассказал о своем разговоре с дарогой и его стычке с Кристиной.              — Он считает меня… чудовищем. Небезосновательно, признаю. Но ему кажется невероятным, что Кристина со мной по своей собственной воле. Он считает, что я ее околдовал, что ее рассудок помутился. Он попытался рассказать, как он думал, правду, Раулю, но тот высмеял его. Что, если к нему подошел другой человек, рассказал о своей неземной любви к Кристине и попросил у него поучаствовать в ее спасении хотя бы предоставив необходимую информацию?              — Знаешь, зятек… А прогуляемся-ка мы с тобой к этому твоему «дароге». Может, расскажет нам что-то полезное. Адресок подскажешь?              Эрик кивнул.              — А…              — А ты, Рауль, дуй домой. Подними все бумаги брата и проверь, кому именно он мог насолить. Выигранный тендер, сорванная сделка на крупную сумму, уведенная пассия… Выкуп для нашего похитителя — дело вторичное. У него какой-то зуб и на Крысу, и на Филиппа.              — А может быть, только на Филиппа, а Крис попалась случайно?              — Нет. Не забывай — письма были отправлены заблаговременно, то есть они знали, кого будут похищать. Ты нашел свое час назад, а мое вообще пришло с утренней почтой. То есть, отправили вчера-позавчера, а значит — точно знали, кого именно будут похищать. Со стороны Крысы искать бесполезно: она тут наверняка пачками всякий народ отшивает.              — Если бы ей угрожали, я бы знал, — тихо произнес Эрик.              — Она бы и сама сложа руки не сидела. Алгоритм «стырить кошелек у одного лоха, подбросить его другому лоху и в сторонке наблюдать, как лохи струтся друг с другом, а потом любителя разбрасываться угрозами отправляют под белы рученьки в кутузку» ей хорошо известен. И я только самый простой вариант подставы сейчас описал.              — Я знаю еще как минимум три, — со вздохом ответил ему Рауль. — Может, вы приедете ко мне в особняк после того, как завершите ваши дела?              — Нет. Соберемся…              — Можем у меня, — тихо произнес Эрик. — Дорогу помнишь? — уточнил он у Рауля. Дворянин уверенно кивнул, после чего первым сделал шаг за дверь. Эрик же толкнул зеркало в гримерной, приглашая Густава следовать за собой.              — Так будет быстрей, чем через вестибюль. Да и я не хочу привлекать к себе лишнее внимание, сами понимаете.              — Ты.              — Что?              — Говорю, не в Китае, зятек, чтобы церемонии разводить. И не в той ситуации.              «Яблоко от яблони», — насмешливый голос Кристины прозвучал в голове так, будто сама девушка сейчас шла рядом с ним по темным коридорам. Эрик вздрогнул и постарался не думать о том, что будет, если они… опоздают. Нет, нет, нет. Этого не будут.              «Мы спасем ее, обязательно вытащим, все будет хорошо…» — кажется, он под конец пути начал бормотать это вслух, лишь бы разогнать вязкую тишину вокруг.              — Или мы найдем кучу трупов разной степени свежести и обиженную Крысу, которая нам матом выдаст все, что думает о неуклюжих спасателях, которые слишком долго думают и ищут следы, — фыркнул Густав.              — Вы… Ты так думаешь?              — Одна их ошибка — и будет много трупов с их стороны. А ошибаться эти господа любят, как мы уже заметили. Просто одно дело ошибаться, когда объект похищения где-то там, а совсем другое — когда Крысеныш у тебя под боком. Убрать все, что не приколочено, им в голову не придет. Не вступать с ней в разговор и не приближаться на метр, им в голову не придет. Я сомневаюсь, что Крыса будет сидеть на месте. Да и де Шаньи, насколько мне известно, не совсем уж кабинетный планктон. Здорово ты устроился, — присвистнул Густав, когда Эрик привел его по коридорам к решетке на улице Скриба. Перед этим, разумеется, показав издали место, где до этого жили они с Кристиной.              Странно. Вместо «ты утащил мою дочь под землю» — «здорово ты тут устроился». Определенно, чем дальше в лес, тем меньше он понимает эту странную семейку.