…
Две недели спустя Эва отвечает на звонок с неизвестного номера и мысленно кроет Вильяма матом за то, что тот раздаёт её телефон всем подряд (аргумент, что Крис вообще-то до сих пор его друг, не срабатывает). - За-му-жем, - раскладывает он по слогам, тянет гласные, категорически игнорируя хороший тон (здороваться сейчас кажется излишним, а представляться и подавно – Эва узнает его голос из тысячи звуков). – Ты, нахер, замужем, Эва Квиг Ларсон! Эва оседает на диван, стоящий по середине идеально обставленной гостиной, задерживает дыхание, с силой давит двумя пальцами левой руки себе на висок и на выдохе произносит хриплое «да». Из трубки отчетливо раздаётся звон бьющегося стекла и отборный мат.…
В день, когда Эва впервые задерживается у Кристофера (в постели), отсылая мужу смс "заболталась с Нурой", казалось, что земля сойдёт с орбиты; мир вокруг перевернётся. Мысли о том, как теперь смотреть мужу в глаза кучей маленьких свёрл бились в черепной коробке. Потому что так нельзя, потому что от самой себя противно было. Вечером, крадясь в собственный дом словно преступник, Эва застает Томаса, заснувшим на диване с ноутбуком с погасшим экраном и кучей бумаг вокруг, замирает, боясь пошевелиться, но ничего больше не происходит. За окном мир, и небеса не рухнули. Врать оказывается не так трудно, когда с тебя требуется всего лишь молчание.…
Томас грел её вечно мерзшие руки своим дыханием, оставлял таблетки от похмелья на тумбочке по утрам суббот, потакал её прихотям, умел её смешить, нравился матери и никогда не задавал вопросов, почему она непроизвольно вздрагивает от мужских прикосновений - всего этого Эве хватило для того чтобы ответить ему "да" на предложение стать его женой. (надо было заполнять дыру от вырванного сердца в груди чем-то и семейная жизнь казалась лучшим вариантом)…
Их три месяца отдают вкусом горечи на кончике языка. Давят непомерным грузом на хрупкие плечи Эвы. Оседают в памяти быстрыми разговорами под шум воды, льющейся из крана, за закрытой дверью ванны, кучей стертых сообщений “приезжай” так и оставшихся без ответа, но скоропостижно исполненных, чашками крепкого кофе и разговорами в обеденный перерыв в кафе, которое как раз оказалось напротив его офиса. Душат недельной командировкой Томаса в Тронхейм, а точнее мятыми рубашками Кристофера на обнаженное тело, двумя ночами в одной постели, его исцарапанной спиной и ноющими запястьями от его сильных ладоней. Они купаются голышом в бассейне на его заднем дворе, во весь голос смеются и со всей страстью целуются. И Крис смотрит так, что Эве снова шестнадцать, и она пока ещё верит в любовь, а на месте дыры в груди сердце заходится в аритмии. И Крис обнимает её так, что будто это не он оставил её подыхать здесь, в Осло, укатив в свой чёртов Лондон к Вильяму за лучшей жизнью (так будто Эва и есть эта лучшая жизнь).…
Эва на кухне Криса - сидит тут на тумбочке и болтает босыми ногами, скользит взглядом по оголенным предплечьям, по стройному ряду мышц, облепленных чёрной майкой. Смотрит, как он жарит её любимые блинчики, и подпевает совершенно незнакомой песне, доносящейся из динамика его телефона. Втягивает носом аромат свежесваренного кофе, и едва сдерживается, чтоб довольно не замурлыкать. -Почему ты не можешь просто от него уйти? - Кристофер задаёт вопрос, давно засевший в глотке, а Эва, кажется вполне себе чётко слышит грохот, с которым рушатся возведённые ею воздушные замки. -Потому что он этого всего не заслужил, - небрежно пожимая плечами, отвечает Эва. Стискивает до побеления костяшек край тумбы, на которой сидит, перебарывая внутри себя желание уткнуться ему куда-то между лопаток, обхватить руками и шептать какую-нибудь нежную чушь, лишь бы не видеть как напрягается его спина, как он весь становится будто каменным и натягивается, словно струна. -Не заслужил меня, - добавляет. - Всего этого неведения, кучи лжи и иллюзорно идеального брака. Не заслужил, чтобы ему ломали жизнь. (ты не заслужил меня тоже.)…
Ровно на сто пятый день Кристофер дразнит её своими “ты моя”, “у вас всё несерьёзно” и “ты его не любишь, Эва”, опаляя горячим дыханием шею. Большим пальцем правой руки гладит по подбородку, выцеловывает линию скул, срывая с её губ истошный стон, и тугой узел внизу живота затягивается всё сильней. Подцепляет подол платья, медленно ведёт ладонью по внутренней стороне бедра и кажется оставляет за собой ожоги, неизлечимые, вечно ноющие и не дающие забыть о них. (Я ношу его фамилию – разве это не главный признак принадлежности? Блять, три года брака, общий дом, счёт в банке, рождественские праздники в кругу его семьи за городом, номер его телефона на быстром дозвоне в случае чрезвычайного происшествия, выученные наизусть имена его коллег, заранее купленный и спрятанный на дне комода подарок на его день рождения – это, да, ты называешь несерьёзно!?) Эва, грубо рыча, упирается ладошками в грудь Кристофера, отталкивая его, нервно одёргивает платье и впервые уходит. (в закрытую громким хлопком дверь летит “блять, я люблю тебя, Эва”)…
Эва давится своим одиночеством, когда вокруг столько людей, нервно теребит кольцо на безымянном пальце и совершенно не знает, что делать дальше. За её столиком стул напротив пуст уже минут пятнадцать, а сил издать хоть какой-то звук, чтоб позвать официанта, все ещё нет. Нура впервые в жизни не принимает ее решений и уходит. Эва не находит слов для извинений. Повода не находит тоже. Земля под ногами даёт трещину.…
В сто тридцать шестой день Кристофер застаёт Эву в их кафе, сидящей за столиком с двумя чашками кофе. -Привет? - говорит он с неприкрытым удивлением, усаживаясь напротив неё. Она молча протягивает правой рукой ему папку с документами (в этом всём сатирически много совпадений от чего хочется лишь горько смеяться) и Крис замечает белую полоску на безымянном пальце. Из безмерного количества слов на листах он выхватывает лишь до боли родную комбинацию букв “Эва Квиг Мун”.