Время.

      Альфред отличался от окружающих. Всегда в центре внимания, лучший в спорте, окруженный любовью девчонок, уважением учителей и гордостью родителей. Он был неплохим математиком, отличным стратегом и превосходным шахматистом. Он был первым. Лучшим. Необычным.       Неудивительно, что у него имя на запястье появилось раньше, чем у других. Альфред заклеивал его пластырем, заматывал бинтами, надевал напульсники. Хранил имя как самое ценное. Но в средней школе он, конечно же, не мог ринуться на поиски своей судьбы. Поэтому он дал себе обещание, что после школы он обязательно отыщет ту единственную, которую провидение выбрало для него и берегло.       Он готовился к этой встрече. Много читал, имел только отличные оценки, чтобы не упасть в грязь лицом и поддержать любую тему. Занимался спортом и следил за собой, чтобы понравится. Выучил три языка, чтобы понимать свою избранницу. Занимался всякой «женской ерундой», чтобы лучше понимать будущую невесту. Да и вязание неплохо успокаивает.       Все шло идеально.       Конечно же, как любой подросток, он изводил себя ночами, представляя своего соулмейта и их первую встречу. Вариантов было много.       Они могли встретиться в парке. Она, милая, нежная девушка, споткнулась, и он подхватил бы её. Их глаза встретились, и запястье обожгло бы резкой болью, но она была желаема. Глубокие глаза девушки распахнулись, и она спросила, показывая собственное запястье: — Ты Альфред Джонс? — И тогда он прижался бы губами к тонкой коже кисти и сказал «да».       Его соулмейт могла бы идти поздно ночью домой. Он предложил проводить. Она сначала отказывалась, но потом согласилась бы.       Они могли сесть рядом в кино.       Они могли оказаться в одном институте.       Они могли просто встретиться на улице во время экскурсии по какой-нибудь Праге или Вене.       Они обязательно встретились бы. И влюбились.       С красным аттестатом в руках, Джонс улыбался толпе перед ним, произнося прощальную речь. Через несколько часов улетал его самолет в Англию.       Да, Альфред не сидел, сложа руки. Он сумел через знакомых выяснить, что его избранница живет на окраинах Лондона с братом в маленьком доме.       В Лондоне, несмотря на дождь, Альфред обегал несколько цветочных магазинов. Белые лилии. Он не знал почему, но сердце звало купить их.       Промокший до нитки, он бежал по мощеным улицам со стучащим сердцем.       А небо рыдало.       Дверь открыл мужчина. Лохматые, огненные волосы, пронзительные, зеленые глаза. Альфред мгновенно переложил все это на женский образ в голове и понял, что в восторге от такого сочетания.       Мужчина ничего не сказал, лишь оглядел его с ног до головы. Задержался на букете, презрительно изогнув губы. А потом его взгляд застыл на имени. Теперь не скрытом ни бинтами, ни пластырями.       Альфред заподозрил что-то неладное, когда мужчина поднял голову, подставляя лицо дождю, скрывая боль в глазах. — Опоздал, женишок. Она погибла в аварии год назад.       Через час он стоял на лондонском кладбище, не замечая грязи и пронизывающего ветра. Перед ним мокла гранитная доска с двумя датами и изящно вычерченным «Элис Керкленд». Руки оттягивала картонная коробка, перевязанная зелеными лентами. Её ещё дома вручил Скотт. Элис тоже искала его. И за несколько дней до своей смерти хотела отправить коробку с подарками в Америку. Не могла больше ждать.       Альфред не остался в Англии, хотя Скотт настаивал хотя бы переночевать у него.       В Америке стояла сухая жара, а Джонс все ещё ощущал холодные капли дождя, стекающие по рукам, и букет белых лилий в руках, оставшийся там, в Лондоне.       Скотт дал ему фотографию сестры. Тонкая, нежная, она сидела около пианино и что-то играла. Тонкие пальцы замерли над клавишами, спина идеально прямая, концы светлых хвостиков щекотали ключицы, светло-зеленые, лаймовые глаза светились, тонкая, несмелая улыбка завораживала. Иногда, ночами, Альфреду казалось, что он слышит тихий смех.       Коробку он открыл только спустя две недели.       Там лежал вязаный свитер синего цвета, бутылка хорошего виски и сборник стихов. Её стихов.       В ту ночь Альфред рыдал, уткнувшись в свитер, который так шел его глазам.       Имя на руке окрасилось в черный.