Перманентный

Юнги пакует вещи, собираясь съехать, чтобы не пересекаться с Чимином больше, но тот вновь приходит. Как раз, в процессе сборов. Юнги устал от своих чувств к парню и хочет попросту сбежать, отдохнуть, перестать волноваться. Все обещает себе, что это — последний раз, захлопывая за Паком дверь, но каждый следующий открывает ему, снова. Чимин заходит, виноватой кошкой крадется за Юнги по пятам, и смотрит жалобно. У Мина сердце сжимается, но он лишь холодно и резко отвечает на всякие попытки расспросов и тычет Чимину его новыми отношениями. Тот стоически все принимает, а потом обязательно что-то случается. В этот раз, во время их эмоционального диалога, Чимин запинается о маленький порожек с кухни в прихожую, и падает на колени, ударяясь. Его детское болезненное «ой» поднимает в Юнги волны. Он противоречиво хочет проигнорировать Чимина и разрывается в желании подхватить, осмотреть, проверить, пожалеть, зацеловать ссадины на коленках. Глупый ребенок. Побеждает второе, пополам с первым. Юнги присаживается рядом с Чимином и небрежно откидывает его руки от коленей, самостоятельно осматривая ушибы. Ничего серьезного, но синяки будут. И по лицу, а точнее, по сжавшимся в полоску губам, было ясно, что мальчишке больно. Пожалеть хотелось безумно, как раньше, прижать к груди, погладить, зацеловать, обнять, отвлечь. Но Юнги молчит и укоризненно смотрит. — До свадьбы заживет. А вот, сидел бы дома — ничего подобного не произошло. — Он хмыкает, поднимаясь с пола и поднимает за руку Чимина, помогая ему добраться до диванчика, который одиноко стоял на месте. Крупную мебель увезут на следующий день. Чимин, кстати, новость о переезде Юнги воспринял крайне негативно. Допрос о том куда именно съезжает парень остался без ответов. На это Пак заявил, что, если придется — будет следить за ним от и до. Юнги убедительно попросил его оставить эту затею и возвращаться к своему Енгуку. — Его, вообще-то Чонгук зовут, — не нарочно поправил Чимин. А Юнги бесится. Он итак знает, что ухажера Чимина зовут Чонгук. Юнги воочию насмотрелся на статного брюнета, с безукоризненной осанкой и пронзительным взглядом. Почти знаком лично, а от того и бесится. Несказанно. Сокрушается над тем, что не может ничего сделать. Потому желает исчезнуть и вычеркнуть из своей жизни Чимина. Последний, сгорбившись на диванчике и провожая взглядом мельтешащую по комнате туда-сюда фигуру Юнги, грустит откровенно. Мина его аурой чуть ли не оглушает. Юнги выдыхает и останавливается, напрягаясь под взглядом печальных глаз: — Долго ты душу мне рвать будешь? Юнги не кричит. Никогда на Чимина не повышал тон. Слишком переживает за тонкую душевную организацию бывшего ученика. Хотя, порой, очень хочется. Треснуть, например. Не со зла. Просто, слишком больно. — Юнги-и-и… Чимин зовет, почти скулит, и поднимается на ноги, осторожно двигаясь к Юнги. Юнги почти трясет, он делает шаг назад, упираясь в край письменного стола, и смотрит на Чимина с напускным безразличием. — Юнги, не уезжай. Маленький чертов эгоист. Всегда им был, пользуясь своим положением. Своим безграничным влиянием на Юнги. Юнги никогда не был слабым, но одна слабость у него, пожалуй, была. Ненавижу. Чимин утыкается в чужую грудь и дышит часто-часто, содрогаясь, вот-вот заплачет. И Юнги обнимает его крепко, позволяя спрятать неожиданно холодный нос в изгибе собственной шеи. Приглаживает копну непослушных, торчащих во всю сторону, волос и прижимается носом к виску. Чертов Пак Чимин, держащий его сердце в своих по-детски маленьких, но таких жестоких ладошках. Пожалуй, встреть он Чимина даже на пороге новой квартиры, он не смог бы не впустить. Не смог бы сказать: «Пошел прочь! Убирайся из моей жизни, раз и навсегда!». Уверен, что забывать Чимина будет слишком долго и слишком мучительно. И он умрет от алкогольной комы, спившись раньше, чем сможет не вспомнить, когда у Чимина день рождения, его номер телефона и какие на вкус такие «поцелуйные» губы. А подлец не упускает возможности всякий раз напомнить. Неосознанно соблазняя Юнги не нарочно: вступая в диалог, шевеля губами и приоткрывая рот. И если случается поцелуй — чаще всего Юнги срывается, то шарики за ролики у него уезжают моментально. Чимин оказывается прижат к первой попавшейся ровной поверхности и подвергнут экзекуции, в виде беспорядочных ласк. На грани отчаянья. Как в последний раз. Юнги мысленно молил, чтобы он таковым был. Чимин, как на зло, всегда податлив и нежен, провокационно гибок и так беспредельно желанен. Не смотря на виднеющиеся метки чужих засосов в приоткрытом вороте. Вряд ли Чонгук жесток к Чимину в интимном плане, по наблюдениям Юнги, тот готов был целовать следы Чимина, носить на руках и сдувать с него пылинки, как и сам Юнги в свое время — просто кожа у того очень чувствительна к внешним факторам. Чимина уже чужие руки касаются, чужие губы целуют, чужое сердце у Чимина в руках. Чимин сплошное наказание, обличенное гладкой бронзовой кожей, с трогательными родинками то тут, то там. Юнги знает каждую. Любимая, конечно, на шее. Мину нравится нависать над мальчишкой, рассматривая его сверху, и быть сжатым крепкими бедрами, находясь под прицелом взволнованного взгляда. У Чимина потрясающие ноги и задница, да и мордашкой он вышел славным. Подлец эдакий. Юнги даже придраться не к чему — а как хотелось, чтобы возвести изъян до пределов субъективного презрения и, наконец, возненавидеть. Хоть за что-то. Пак цепляется за плечи и тянется за новым поцелуем. Выпрашивает у сомкнутых губ, врезаясь зубами о зубы. Так неловко, но требовательно, и отказать крайне сложно. Потому поцелуй какой-то насильственный, первые несколько секунд, пока Юнги позволяет такую прихоть. Но вскоре, опьяненный близостью, он теряет все предрассудки. Сгребает не сопротивляющееся тело, вжимая в себя и перехватывает тугие бедра до побеления костяшек, оставляя следы пальцев. Чимину нравится и это, будто он готов принять от Мина все, на что он готов его испытать. — Только не уходи. Шепчет он, чувствуя, как Юнги прижимает его животом, придавливая поясницей уже к полу. Холод чуть отрезвляет, заставляя парня осмотреться по сторонам, в поиске ходов для отступления. Контраст температур отражается в виде дрожи вдоль позвоночника, по плечам, подталкивая по елозить. Кожа Юнги горяча, как если греться у костра и балансировать между потребностью согреться и возможностью обжечься. А выхода все нет. Так точно не в чужих глазах, чьи бездонные омуты заставляют Чимина замереть под пленительным взглядом, видя свое отражение в бликах чернеющих зрачков. Обнаженный, он почти беззащитный в своем роковом решении. Глупый Чимин. — Чимин. — Собственное имя с чужих губ звучит ласково и чувственно. Обладатель же, шумно выдыхает, чувствуя себя противоречиво распятым — нежно прибитым гвоздями из желания и заботы. Смена их настроений — калейдоскоп событий. Любовники перекатываются на паркете, собирая несуществующую пыль. Юнги забирает весь холод себе, продолжая смотреть на Чимина ничуть не по-другому, только выбор дает. Как всегда. «Уходи, я не буду злиться. Иди же, прошу», — Чимин читает это всякий раз в чуть нетрезвом взгляде миновых глаз. Но он не может уйти. Не сейчас, когда кончики музыкальных пальцев скользят по бедру вверх, когда ярко выраженный кадык ходит по горлу нервно, когда собственное сердце отбивает кульбиты так больно, что, кажется, можно задохнуться. — Чимин. — подобно лекарству, именно так, действует на Юнги произношение особенного имени. «Чимин». Парень кусает свои алеющие губы, прикрывая веки и опуская голову. Поглаживающие движения пальцев на сжатом колечке мышц у входа смущают. Старший никуда не торопится, собираясь брать от ситуации, если не все, то по максимуму. Чимина все равно не исправить, да и зачем. Он ему не родитель и не воспитатель, чтобы контролировать да учить уму разуму. Зато не прочь помочь падать. Катиться. Ломаться. Сокрушаться. Чимин забывается в умелых руках, благодарно выгибаясь и постанывая, недвусмысленно толкаясь бедрами в сжавшуюся на члене ладонь. Длинные пальцы окольцовывают плотно, сжимаясь ближе к основанию, манипулируя чужим состоянием. Старший жадно цепляется взглядом за не скупившегося на чувственность Пака. Мальчишка трется ягодицами о пах Юнги, откидывая голову назад и всем своим видом демонстрирует открытость, жертвуя себя в любовные игрища, причиной которым непосредственно являлся. Юнги имел возможность наблюдать как менялся и преображался Чимин в сексуальной эволюции: от застенчивого и робкого подростка, рано познавшего прелести интимного характера, робеющего и стесняющегося называть вещи и сопутствующие процессы своими названиями, краснея — к теперешнему, искушенному и понимающему что от него ждут и как к этому придти. Интуитивно Чимин чувствовал, когда пора перейти от предварительных ласк к более решительным действиям. И происходило это так ненавязчиво но волнительно, как впервые, с большим количеством поцелуев и прикосновений, что Юнги забывался сам. Сейчас Чимин переставал быть чужим и тем, кого парень не желал видеть и кого хотел вычеркнуть из собственной жизни. Сейчас Юнги нуждался в нем, как в воздухе, как ни в ком другом, втягивая аромат молодого и крепкого тела у основания шеи, облизывая горячую и влажную кожу. Слюна не была лучшим средством для растяжки, но и растяжка — всего лишь формальность. Осознание того, что у Чимина регулярный секс почти выбивает из колеи. Вот только Юнги не собирается отступать, он не прочь выплеснуть свои накопленные эмоции на Чимина. Пусть ему будет больно, пусть будет неприятно, пусть он захлебнется в обиде. Юнги сдвигает его за бедра повыше, а после пристраивается и медленно направляет член между ягодиц. Чимин горячий и нетерпеливый, он пристыжено хнычет, когда твердая плоть наполняет его. Стенки гладкие и податливые, вбирают в себя жадно и степенно, до неприличной отзывчивости. Юнги безрадостно отмечает, что Чимин подготовился. Вот же блядство! Ну а чего он еще ждал? Они трахаются каждый раз, стоит Чимину придти и найти его — готового безуспешно сопротивляться до самого конца. Юнги злит заведомый проигрыш. Собственное бессилие. Злит то, что он не хочет не может сопротивляться. Юнги резче вскидывает бедра, врезаясь пахом в поджатые ягодицы. Чимин не иначе, что нарывался — он сдержанно мычит, закусив нижнюю губу, и жмурится. Ему неприятно. Ему нравится размеренный и нежный секс, плавный и тягучий. Юнги, впрочем, не настроен ему потакать. Не теперь. Не тогда, когда он ощущает за собой право ломать Чимина как вздумается, ведь тот сам виноват. Юнги нравится ощущать, как он беспрепятственно движется внутри чужого тела, как нежные чувствительные стенки податливо размыкаются, обхватывая его член плотной мягкостью. Юнги плевать, что он трахается с Чимином без защиты, находя в этом извращенный изъян. Он даже собирается кончить в него, а затем выгнать, не дав помыться. Да, он определенно стал испытывать садистское удовольствие от подобной идеи, а от того еще сильнее завелся. Чимин почти подпрыгивал на нем, содрогаясь от каждого резкого и сильного толчка, возвращаясь назад. Он упивался ощущениями и, постепенно, привык к заданному ритму. Юнги не знает, почему Чимин продолжает провоцировать его всякий раз, но Чимин довольно искусно склоняет Юнги с завидной непосредственностью. Каждый раз случается по причине того, что Юнги иницирует, но Чимин ни разу не отказался, ни разу его не остановил. Быть может, Чимин тоже страдает? Юнги не хочет разбираться в том, что чувствует сам Чимин — ему достаточно собственного ада. Чужая душа — потемки, Юнги убеждался в этом бессчетное количество раз и не собирался лезть, без приглашения, в мысли и сердце Чимина. Быть может, мальчишка только таким способом и мог «говорить», пока беззастенчиво отдавался. Чимин, наконец, открыл глаза и прижался настойчивым поцелуем к приоткрытым губам Юнги. Юнги обхватил бедра Чимина и толкнулся ближе, силой переворачивая их местами на твердом полу. Да, пол не самое удобное место для секса, особенно без ковра, который нравился Чимину, но никто из них не собирался из-за этого останавливаться. Наоборот, Чимин прерывисто просил не останавливаться. Юнги и не думал. Подтянул чужие ягодицы себе на бедра и толкнулся под новым углом. Чимина подняло на лопатках, выгнуло, прошив удовольствием насквозь. С судорожным выдохом в отзывчивом стоне. Юнги жадно ловил каждую эмоцию Чимина, каждый звук его голоса, каждый взмах влажных ресниц, сопровождаемый прикушенной губой. Юнги ненавидел себя за то, что он любил в Чимине все. Абсолютно все. Юнги взмок от испытывающей на прочность страсти, от лихорадочно повторяющихся движений их соединенных тел. Чимин держался долго, но кончил раньше, забрызгав их животы спермой. Юнги даже не прикоснулся к его члену ни разу, как и не позволил этого сделать и самому Чимину. Возможно, ему хотелось таким образом самоутвердиться. А может, потому что хотел узнать: имеет ли он на тело Чимина все такое же сильное влияние. Имеет. От этого стало на капельку легче. Настолько, что он смягчился и позволил Чимину принять душ. Не в одиночку. Они не могли отвязаться друг от друга еще несколько часов, словно наверстывали упущенное, а может, заполняли грядущие дни или даже недели разлуки. Чимин синоним спонтанности, как явления. Юнги давно перестал тешить себя мыслью о том, что знает и понимает Чимина. Тот всегда поражал его собственным непостоянством, что, впрочем, не отменяло того факта, что Юнги не переставал его ждать. Ждать и надеяться на что-то. Чимин долго целует Юнги у входной двери, а его губы отдают горечью выпитого недавно кофе. Юнги не может отпустить его — руки не слушаются, а в сердце тоска необъятная. Недавно Чимин просил его не уходить, но именно Чимин сейчас уходит от него. Такая жестокая несправедливость, от которой Юнги хочется кричать, а еще что нибудь сломать или разбить. — Напиши мне свой новый адрес, если не хочешь, чтобы я сталкерил за тобой. — А может я передумал и хочу, чтобы ты немного побегал за мной? Юнги остается внешне спокойным, отгораживаясь вышколенным равнодушием и безупречной непринужденностью. Но с любопытством ожидает чужой реакции. Чимин сначала выразительно изгибает бровь, а после очаровательно улыбается, заверяя: — Тогда не удивляйся, если обнаружишь меня в одном из своих шкафов, когда будешь расставлять мебель. Чимин дарит ему прощальный поцелуй и маневренно выпутывается из загребущих рук. Осуждает ли Юнги Чимина? Вероятно, да. Хочет ли Юнги Чимина? До умопомрачения. Кто Юнги для Чимина? Юнги может лишь догадываться. Кто Чимин для Юнги? Некто неотъемлимый. Перманентный элемент его существования.