Это не со зла

Заброшенная бетонная трехэтажка, назначение которой теперь сложно было определить, внутри напоминала свалку — груды кирпичей, обломков и торчащие повсюду ржавые металлические балки. В некоторых окнах еще сохранились стекла. Запыленные и грязные, они почти не пропускали солнечный свет, погружая здание в неприветливый полумрак. Первый этаж оброс сорняками, и они прорастали наружу сквозь пустые оконные проемы. Воздух внутри казался густым и его не оживлял даже слабый ветерок. Отабек прислушался, но кроме стука своего сердца ничего не услышал. В здании было слишком тихо. Он машинально проверил наличие патронов в магазине и предусмотрительно снял оружие с предохранителя. Испытывать судьбу Отабек не собирался. Даже чемпиону по стрельбе и выхватыванию оружия из кобуры понадобится три-четыре секунды, чтобы достать пистолет, снять его с предохранителя и сделать выстрел. За это время любой, даже самый плохой стрелок успеет разрядить в него всю обойму. Ощупывая ногой каждую ступеньку и стараясь не слишком налегать на изъеденные ржавчиной перила, Отабек стал подниматься по лестнице. Он не торопился, но и не медлил, не зная толком, чего ожидать. Четкого плана не было. Второй этаж встретил пугающим безмолвием и затхлостью. Под ногами хрустел мелкий мусор, растрескавшийся бетон лениво обрастал мхом. Стены, обшитые почерневшими от времени деревянными панелями, расцветали пятнами плесени. Осторожно, стараясь не шуметь, Отабек осматривал комнату за комнатой. Все они были пусты: вещи, имевшие хоть малейшую ценность, давно вывезены. Повсюду валялись куски отвалившейся штукатурки, со стен и потолков, словно корни неведомого растения, свисали обрывки проводов. Отабек прошел длинный коридор до конца и обнаружил еще одну лестничную площадку. Аккуратно перешагивая через обломки мебели и обугленное тряпье, он поднялся выше. Вокруг царила безжизненная пустота. Ветер свободно гулял по широкому коридору, залетая сквозь разбитые окна. Осколками стекла поблескивал в темноте пол. Стены были ободраны до торчащей из бетона арматуры и кое-где зияли дырами. Отабек сделал несколько шагов и, как терьер, почуявший запах лисицы, застыл на месте, когда его пронзило явное ощущение чьего-то присутствия. Он прислушался. Несколько мгновений его окружала тишина, только над головой монотонно жужжала, запутавшись в паутине, муха. Со стороны западного крыла послышался шорох, что-то скрипнуло. Сердце ёкнуло и подпрыгнуло от волнения. Отабек сильнее сжал пистолет, скользнул в арку, пробежал вдоль стены и настороженно замер. Все это время он даже не дышал. От нарастающего напряжения вспотели ладони, лоб, рубашка неприятно липла к спине. Короткий отрезок коридора заканчивался темным тупиком. Единственным маяком была бледная полоска света, которая струилась из приоткрытой двери. Из комнаты доносилось какое-то неясное шебуршание. Отабек, прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Сжав обеими руками пистолет, он выждал несколько мгновений, затем ударом ноги распахнул дверь и ворвался внутрь. Стиснутый бетонными стенами звук разорвал гулкую тишину, и стая голубей, сотрясая воздух хлопками крыльев, в панике унеслась через разбитое окно. Потревоженный сонм невесомых пылинок взметнулся вверх и закружился в хаотичном хороводе. Отабек коротко выдохнул и усталым движением руки провел по лицу. Совсем нервы ни к черту стали. Он опустил пистолет и огляделся. Как и в других комнатах, внутри было пусто и грязно; в воздухе пахло всё той же сырой плесенью. По углам висели лохмотья паутины. Загаженный птичьим пометом пол кое-где потрескался и раскрошился, обнажая металлический каркас. Отабек медленно пересек комнату и через запыленные зубья разбитых стекол посмотрел на пламенеющий запад. Даже отсюда, с третьего этажа он видел небо почти до самого горизонта. Чуть справа, на фоне огненных перьев заката, темнел силуэт недостроенной высотки и неровный лес строительных кранов над ней. Вдали громоздились дома с плоскими крышами, похожие на гигантские коробки из-под обуви. На мгновение Отабек даже забыл, зачем он здесь. Ощущение склоняющегося к закату летнего вечера рождало в его душе волнительную, щемящую сладость. Тревога словно растворилась в дымчатом мареве, уступив место чувству, так странно смешанному из меланхолии и грусти. Как тогда, на Черном море… Три недели блаженства. Три недели земного рая. Душные августовские ночи и ласки, пьянящие, как крепкое марочное вино, которое он стащил из погреба босса. Берег в вечернем солнце, теплый бриз и шелест волн были ни с чем несравнимым счастьем, но глубоко внутри, как заноза, сидела острая боль — через несколько дней все это закончится… Это было трудное решение, но Отабек хорошо все обдумал и за ту цену, что ему назвали, согласился, не задавая лишних вопросов. В его мире нет места привязанностям. Тот, кто никогда не искал ни дружбы, ни любви, не должен беспокоиться о таких мелочах. В умиротворяющую, почти осязаемую тишину — внезапно, пугающе — ворвался лязг передергиваемого затвора. Отабек узнал бы этот звук из тысячи. Проклиная свою беспечность, он развернулся и направил дуло пистолета в сторону, откуда донесся звук. Темный дверной проем выглядел пустым провалом. При скупом освещении комната хранила свой секрет еще пару секунд. Когда глаза привыкли, начали прорисовываться детали. Не сразу, но Отабек различил силуэт во мраке коридора. Несмотря на теплый вечер, по спине пробежал холодок. «Черт!» — мысленно выругался он, не понимая, как мог не услышать шаги. Сейчас он был очень удобной мишенью — открыт, как на ладони. Инстинкт самосохранения кричал: стреляй! стреляй! В своем подсознании Отабек уже несколько раз сделал это: тщательно прицелился, плавно нажал на курок… Но в действительности отчего-то медлил. Человек шагнул из темноты, и полоса света упала ему на лицо. Юрий Плисецкий. Отабек был уверен, что морально готов, но сердце предательски рванулось вперед, в висках запульсировало. Не мигая, Отабек и Плисецкий застыли без движения, изучая друг друга, выхватывая каждую деталь, каждую мелочь, которая попадала в поле зрения. Юрка… Все такой же упрямый, но с каким-то напряженным интересом взгляд. Взъерошенные волосы немного спутались и неопрятными прядями прилипли к щекам. — Так, значит, ты носишь «Магнум» — излюбленное оружие дешевых гангстеров, вроде тебя, — процедил Плисецкий сквозь зубы. Ствол его пистолета был направлен Отабеку точно в лоб. Глаза, которые смотрели раньше тепло и ласково, превратились в холодный лед. Отабек невольно поежился. Три недели. Они были вместе лишь три недели. С какой стати он должен переживать из-за этого? Но все эти мгновения: простого присутствия, созерцания, общения, прикосновения, синхронного дыхания, нежной страсти — все было настолько прекрасно, что невозможно просто взять и перечеркнуть. Нет. Перечеркнуть-то можно, но забыть… Плисецкий медленно приблизился. Вид у него был измотанный. На лице и на руках ржавели запекшейся кровью ссадины. Губа разбита. Только в живых глазах билась непокоренная дерзость. Отабек окинул его взглядом — вид, достойный сожаления. Потрепали парня… Всё-таки охрана у Фельцмана хорошая, одна из лучших. — Я знаю, что тебе поручили пристрелить меня после того, как я убью Фельцмана, — холодно произнес Юрий. — И много тебе за это заплатили? — Не очень, поскупились. Отабек сразу же пожалел о своих словах. Лицо Плисецкого закаменело, взгляд поверх дула пистолета обжег ненавистью. Отабек медленно выдохнул; нужно собраться с мыслями. В любую секунду могла начаться перестрелка, а в голову совершенно некстати лезли воспоминания, пытаясь добить его окончательно. Образы, которые он с удовольствием бы забыл. Рука в руке. Крепкие объятия. Запах возбуждения. Дрожащее дыхание в полумраке. Воспоминания были неясными, но в то же время такими контрастными, что от разрывающих эмоций щеки начали гореть. — Почему они решили убрать меня? — спросил Плисецкий. Лицо его отливало какой-то мертвенной серостью. Разводы крови на его рубашке в сумеречном свете казались просто небрежными узорами. — Не знаю, мне не сказали. — Не верю. Даже если не сказали, ты, наверняка, что-то вынюхал. Ты давно работаешь на них и изучил досконально. — Мне не зачем ссориться с работодателями. Руку дающего не кусают. Ответ Плисецкому явно не понравился. Его скулы напряглись, а губы сжались в тонкую линию. — Как ты нашел меня? — спросил он. Отабек удивленно моргнул. — Ты же сам рассказал мне об этом месте. На пляже… когда мы встречали рассвет. При упоминании о времени, проведенном вместе, глаза Плисецкого потемнели. На щеках заиграли желваки. Глядя в его перекошенное лицо, Отабек уже не ждал ничего хорошего. В районе солнечного сплетения все сжалось. Эта схватка будет решающей для каждого из них. В окно запрыгнул последний луч солнца, и осколки стекла, которыми был усыпан пол, вспыхнули, словно драгоценные камни, создавая ощущение нереальности. — Давай, — голос Плисецкого был полон решимости. Одно неосторожное движение — и начнется пальба. От волнения пересохло в горле, Отабек облизал губы. Душу грызли сомнения. В загудевшей голове заметались мысли. Нет, он не идеализировал Плисецкого. Это было не так. Но признавал, что тот сумел зажечь огонь в его сердце. Юрий этого не хотел, да и Отабек не особо к этому стремился. Но увлекся, ощутил азарт. И это был смертельный яд… Он даже не успел подумать, прежде чем с его губ слетел едва различимый шепот: — Я… я не могу… И тотчас едва ли не до ужаса поразился собственной глупости. Отабек понял, что происходит, только после того, как бледный до синевы Плисецкий сделал шаг навстречу и прижался к его губам. Они целовались жадно, горячо, страстно, до боли неистово, как будто отпущенное им время подходило к концу. Отабек терял контроль, задыхаясь от восторга и медленно растущего наслаждения. Он так увлекся, что не сразу понял, что произошло. Что-то резко и больно ударило его в грудь. Опора исчезла из-под ног, подоконник врезался в бедра. Зазвенело, рассыпаясь, стекло, обожгло лопатки, затылок, шею; пятки задрались выше головы — на миг Отабек оказался в воздухе. Он попытался ухватиться за ускользающий край рамы, и тут же покатился вниз по стене, разбивая и обдирая в кровь локти и колени. Бетонная плита врезалась в пятки — боль прожгла все тело, а желудок отозвался тошнотой. Не устояв на ногах, Отабек приземлился на задницу и приложился спиной, чудом не разбив затылок. Голова закружилась. Прошло полминуты, прежде чем предметы перестали плясать перед глазами. Отабек проморгался, посмотрел в окно, откуда вывалился и увидел дуло пистолета, направленное ему в голову. И Плисецкого, готового нажать на курок. Время замерло. Раздался сытый металлический щелчок. Но выстрела не последовало. Так его пистолет разряжен?! Отабек стиснул зубы. Так глупо и нелепо попасться! И как он купился на этот поцелуй? Плисецкий презрительно фыркнул, отпрянул от окна и скрылся в глубине здания, подарив на прощание кривую ухмылку победителя. — Паскуда, — прошипел Отабек, пытаясь нашарить оружие. Чертов Плисецкий! Провел его, как мальчишку! Отабек нащупал пистолет и направил его в окно. Прогремели, переполненные досадой выстрелы, пули разорвали пустой проём. Уязвленное чувство самолюбия вспыхнуло и так же быстро улеглось, уступив место азарту и еще чему-то жгучему, страстному, опасному. Внутри сладко вздрагивало, едва заметно покалывая в груди. — Беги, беги. Посмотрим, далеко ли ты от меня убежишь, — почти с нежностью произнес Отабек, вставляя патроны и с лязгом загоняя обойму в гнездо.