Несуществующая ария

Руслан в очередной раз вдумчиво пробежался по тексту новой арии. Несомненно, он выучил его заранее, но чем ближе был час репетиции, тем сильнее он сомневался, что хорошо его помнит. Репетируй он с Ханпирой или кем-то еще, он бы не переживал вовсе. Ну, подумаешь, что-то забыл, отшутился да и снова в бой. Сегодня же, ему предстояло репетировать с Антоном, а Руслан до сих пор помнил, какие язвительные комментарии ему пришлось выслушать, когда он очередной раз забыл слова в "Армии Чародея". Круглов был настоящим мастером подколок, способным задеть кого угодно, и Руслану становилось не по себе от мысли, что его, взрослого мужчину могут задеть какие-то шуточки. "И правда, что я как первокурсник какой-нибудь? Не съест же он меня" — одернул себя Руслан и отложил листочек с либретто. Эта новая сцена ему нравилась, она грамотно расширяла роль и раскрывала предысторию одного из персонажей. Герасименко прошелся по репетиционному залу из стороны в сторону, глянул на часы, понимая, что пришел слишком рано, и от нечего делать, разлегся на полу, подложив руки под голову и уставившись в потолок. В его голове все еще крутился текст, но актеру казалось, что строчки разбегутся прочь из его памяти, стоит ему открыть рот и начать петь. Он снял очки и прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Пару минут в полном спокойствии и все встанет на свои места, обычно это помогало... — Ты здесь уснул, что ли? — вдруг раздалось прямо над ним. Руслан невольно вздрогнул, он был готов поклясться, что не слышал, чтобы кто-нибудь входил в зал. Открыв глаза, он увидел смазанный, но все же знакомый силуэт. Надев очки обратно, Руслан убедился, что даже плохое зрение не подвело: над ним, чуть склонившись, стоял Круглов собственной персоной. — Да не, я просто так, — ответил Герасименко, расплывшись в простодушной улыбке и поднимаясь с пола. Круглов невольно слегка улыбнулся в ответ, и скрестив руки на груди, покачал головой: — Да тебе только дай волю, ты весь мюзикл будешь с пола петь. — Обижаете, Антон Анатольевич, — отозвался Руслан, забавно потягиваясь и продолжая улыбаться, — хотя, кто знает, как бы зрители приняли такой режиссерский ход. — Ох уж эти мне режиссеры, — Антон демонстративно закатил глаза. — Кстати о них, а где Полина? И кто еще будет? Женя, может быть? Ему ведь тоже понадобится... Антон слегка раздраженно махнул рукой, перебив Руслана: — У нее все сегодня сорвалось, а так как это первый прогон, звали только тебя. Герасименко слегка нахмурился: — И как мы сегодня поступим? — Ну, а кто из нас двоих тут режиссер? Руслан вскинул брови: — Но Меньших... — Слушай, у меня не так много времени. Думаю, у тебя тоже. И чтобы оно не пропало зря, я предлагаю работать, пусть даже и без Меньших. Потом покажем, что вышло, а она уж одобрит или нет. — Гхм, ладно, — согласился Руслан, бросая на Антона быстрый взгляд. Что ж, вдвоем, так вдвоем, действительно, он же режиссер, еще и с собственной постановкой за плечами, подумаешь, один номер поставить. К тому же, раз уж Круглов ему доверяет, то это следует оценить по достоинству. — Итак, тут у нас получается довольно интересный сюжет, Рейстлин раскрывает Даламару то, что знает, что он шпион и... — Руслан прервался, вопросительно смотря на Антона. — И оставляет ему тот шрам, да, — Круглов сделал жест в воздухе, будто касался чего-то невидимого кончиками пальцев. Герасименко невольно засмотрелся на это плавное движение. У Антона не было поставленной актерской пластики, но было изящество рук музыканта. Он словно бы тронул клавиши своего инструмента, а взгляд на мгновение затуманился, будто бы композитор в своих мыслях перенесся куда-то далеко в прошлое, может в тот момент, когда он впервые читал те самые книги, еще не подозревая, чем станет для него мир Кринна в будущем. Руслану показалось, что он сейчас видел то, что в любом другом случае, не предназначалось бы для его глаз. Картинка столь четко запечатляющаяся в памяти, хотя, казалось бы, что в ней такого. Актер смог одернуть себя только тогда, когда Антон опустил руку и поднял на него взгляд, вопросительно изогнув одну из своих тонких бровей. — Агась, понял, — быстро отозвался он и отвернулся, делая несколько шагов по залу, — Значит, я буду стоять здеся, — непринужденно продолжил он, по привычке вставляя украинское произношение в речь, чем многих забавлял, — а ты встань там, это у нас будет как бы первая линия. Круглов послушно встал на указанное место. — Так, ладно, я сделаю пробную проходочку, — сказал Герасименко, и прочистив горло, начал двигаться в сторону Антона и напевать слова арии. Движения его с первого же шага исполнились кошачьей грацией, свойственной ему на сцене, а с лица исчезло ребяческое простодушное выражение, уступив место мрачной ухмылке и хищноватому прищуру, тут же превратившему его в Рейстлина Маджере. Только лишь в серо-зеленых глазах остались плясать живые искорки, которых не могло быть у того самого мага, что видел лишь тлен и тьму вокруг себя. Он подошел совсем близко к Антону, все это время внимательно наблюдавшему за каждым его шагом. Слова и ритм постепенно нагнетали обстановку, нависая угрозой над Даламаром. Пару шагов и Руслан оказался у Круглова за спиной, развел локти и медленно, продолжая петь положил руки на плечи композитора, невольно понимая, что сделал это излишне осторожно, будто бы не будучи уверенным, можно ли ему вообще позволить себе такой жест. Руслан сделал паузу, ожидая, что Круглов продолжит петь за ученика мага. — Шалафи... — начал Антон, повернув голову, в сторону Герасименко, но вместо нужных строк, вдруг, все также нараспев выдал следующее, — прошу, а можно так не прижиматься? Руслан недоуменно похлопал глазами, а затем, едва сдерживая приступ смеха, спросил: — А что не так-то? — Ну, мы же не в твоей постановке, где все друг об друга трутся, — довольно язвительно ответил Антон, поворачиваясь к Руслану. Актер невольно нахмурился: — Трутся? Извини меня, но взаимодействие... Круглов утомленно фыркнул: — Да пошутил я, не грузись. Ноги бы моей не было на твоей постановке, если бы она мне не нравилась. Герасименко постарался улыбнуться как можно простодушнее, успокаивая уже успевшие взыграть чувства обиженного режиссера. Он бы легко пропустил такую критику мимо ушей, выскажи ее кто-нибудь другой, но Круглов... — Сочту за комплимент. И все же, тебя что-то смущает? Круглов задумчиво поскреб подбородок: — Сцена-то большая, а все сосредотачивается на одной точке. Балета здесь будет мало, если вообще будет, все-таки они одни в Башне, так скажем, без свидетелей. Руслан невольно щелкнул пальцами: — Хочешь заполнения сцены, понятно. Тогда, может, тебе стоит отступать назад, пока я грозно надвигаюсь. Антон на пару мгновений задумался: — И что это будет? "Ну, погоди"? Даламар, конечно, ощущает угрозу, но чтоб прям пятиться. Руслан походил из стороны в сторону. — Хорошо, задам дугу побольше, когда буду обходить тебя. А дальше, разве не выгодно ли будет, если все напряжение сойдется именно в одну точку? Там может помочь свет. Совсем темная сцена и лишь один луч, направленный на Рейстлина и Даламара. — Может быть. Ладно, давай, задавай свою дугу и мне указания дай, а то что я как столб стою. Руслан быстро объяснил, что он представлял на счет реакции персонажа, а затем встал на исходную. Вновь начав петь, он старался неотрывно смотреть в холодные голубые глаза Антона, следить, как тот отыгрывает. Круглов вполне спокойно выдерживал его взгляд, отвечая своим. Актером он не был, но опыт ролевика играл ему на руку, он без труда принимал свою роль. Вот он смотрит спокойно, сдержанно, вот Руслан начинает приближаться и взгляд прячется под длинными ресницами, ведь Даламару становится не по себе. Шалафи обходит его сзади, и казалось, сейчас пойдет дальше, в противоположный угол зала, но замирает, стоя к нему спиной, слушая ответную реплику, ту, на которой они прервались прошлый раз. Резко оборачивается, так, что становится неясно, то ли он действительно застал Антона врасплох, заставив дернуться от неожиданности, то ли это темный эльф испугался своего учителя. Руслан делает пару резких шагов обратно, отвечая своей репликой, вновь обходя Круглова уже спереди, а затем его осеняет на еще один интересный ход: вновь повернувшись, он склоняется совсем близко к уху Антона, собираясь с ласковой угрозой в голосе пропеть последнюю строчку, как вдруг вместо шикарного завершающего эту часть арии аккорда, выдает лишь: — Э-э-э... Секунда тишины, гнетущей, напряженной. — Ты снова забыл свои слова?! — негромко, но очень возмущенно выпалил Круглов, резко разворачиваясь на каблуках. Герасименко не успел отшатнуться, да и вообще замер, как вкопанный, поэтому теперь их лица были всего в паре дюймов друг от друга, Руслан мог чувствовать дыхание композитора на своем лице. — Я эту арию всего пару дней как знаю, не удивительно, — почти шепотом ответил актер, отчего-то не в силах оторваться от глаз Антона. Тот смотрел сердито, но все же беззлобно. — Оправдание достойное ленивого студента, — откликнулся Круглов, а затем вдруг сомкнул свои музыкальные пальцы вокруг запястья Руслана, — меня начинает волновать твоя забывчивость. У нас тут уровень, профессионализм, четко сработанный спектакль, и как быть, если исполнитель главной роли так спотыкается о текст. — Ты же знаешь, что на сцене все будет отлично, я выдам нужный результат, — ответил Руслан, невольно думая о том, как бы освободить руку. Антон держал его достаточно крепко, чтобы попытки отшатнуться были тщетными и нелепыми. — Тогда в чем сейчас проблема, а, Руслан? "В тебе", — вдруг захотелось ответить Герасименко. Тут он понял, что злосчастные строчки арий разбегались по его памяти, как тараканы по углам, именно когда Антон был рядом. Именно при нем хотелось показать идеальный результат, но все почему-то неумолимо шло наперекосяк. Руслан думал, что это оттого, что фактически Круглов был отцом мюзикла, стоящим у истоков, но сейчас он почувствовал за этим что-то еще. Что-то, что невольно заставляло испытывать нездоровое смущение. Странно, очень странно, ведь перед Ханпирой, как перед автором текстов, он так не пасовал, да и вообще общение между ними было легким и приятным. А Круглов... Актеру очень хотелось, чтобы тот был им доволен, хотелось одобрения, пусть негласного, едва уловимого во взгляде, в мимолетном кивке головы. Руслан невольно сделал небольшой шаг назад, не в силах больше стоять так близко к Антону: — Это все твоя аура, дурно на меня влияет, о Саруман, — постарался отшутиться он. В прочем, в этом была доля правды. Антон упорно не отпускал его запястье: — Шутку, понял, смешно. — ровно ответил Круглов, процитировав "гоблинский перевод" его любимого "Властелина Колец", — И все же, проговори мне сейчас слова. Ты же их знаешь. Руслан вздохнул и прикрыл глаза на пару мгновений, а затем пробормотал себе под нос: — Я знаю, ученик, твой маленький секрет И шлю Пар-Салиану свой пламенный привет... — Вот и умница, — удовлетворенно кивнул Круглов, снисходительно потрепав его по макушке, взъерошивая копну русых волос, — Не такие уж замудренные стихи, уж точно не: "Героям — подвиг, подонкам — повод". Руслан, невольно смущенный "трепкой" промычал что-то утвердительное. Вот тебе и одобрение, ничего не скажешь. Антон, наконец, выпустил его руку, поэтому Герасименко поспешил отойти и продолжить думать над постановкой. После тех злосчастных строк шло наказание Даламара, и Руслан невольно поймал себя на мысли, что не может определиться, хочется ему снова так близко подходить к Антону или нет. "Какая разница, чего мне хочется, это моя работа и нужно довести ее до конца", — мысленно отчитал себя актер. — Так-с, теперь Рейстлин касается груди Даламара, — прокомментировал Руслан, заставляя себя вновь приблизиться к композитору, — И малость так колдунствует. Попробуем разыграть эту сцену. Герасименко вытянул пальцы, совершив пластичный жест рукой и коснулся Круглова посередине грудной клетки, где обычно Даламару гример рисовал замысловатый шрам. "Нет, теперь я стою слишком далеко. Я же только что практически шептал ему на ухо, а теперь едва дотягиваюсь". Герасименко собрал остатки уверенности в кулак и сделал два шага в сторону Антона, вновь ощущая, что подобная близость практически физически обжигает его. Актеру показалось ироничным, что при этом в репетируемой сцене, Рейстлина играл он. Сейчас он больше всего понимал именно Даламара, трепещущего перед своим учителем. И все же, из всех этих странных ощущений и чувств, к Руслану вдруг пришло понимание, как должен выглядеть этот финальный аккорд, момент, когда Рейстлин принимает такие меры к темному эльфу. — Что делает человек, когда ему больно? — спросил он Круглова, не убирая руки от его груди. — Ну, кричит. Пытается избавиться от боли. Стремится к тому, чтобы ее не испытывать в конце концов. — Именно так. А для Даламара, что значит это наказание? Круглов одарил Руслана довольно серьезным взглядом сквозь стекло очков: — Хотя бы то, что он еще легко отделался... но вообще, если углубляться в мое мнение, то Даламар носит эти раны почти что с гордостью, для него прикосновение шалафи это что-то личное. — Я бы даже сказал интимное, — отозвался актер, — и все же получил он их через боль и страх. Он деликатно взял второй рукой Круглова за талию, становясь совсем вплотную. — Я держу, а ты сопротивляйся. Даламару очень больно, но не способный вырваться, он может лишь принять участь, причем как извращенный жест внимания. Давай, попробуем... Он вновь коснулся груди Антона, смотря тому в глаза. Круглов изобразил на лице гримасу боли, а телом попытался отшатнуться. Казалось бы, все как нужно, однако Руслан не был доволен: — Ну, не верю я. Ты все понимаешь, но не можешь вызвать в себе подобные чувства. — Так давай, помоги, товарищ режиссер, — бросил Антон почти с вызовом. Герасименко не потребовалось даже гадать, выход пожаловал в его мысли сам. "Это безумие, он мне шею свернет" — решил он. И все же, думая о Даламаре, он представлял ситуацию, которая была бы почти равнозначной для этого персонажа. Глубоко вдохнув, словно бы перед нырком в воду, Руслан притянул к себе Антона за талию и поцеловал в губы, прижавшись максимально крепко. Он ощущал, как Круглов весь напрягся в его руках, и попытался рвануться назад, но Руслан намеренно держал очень крепко. До тех пор, пока композитор не принял свою участь, в ожидании, пока его соизволят отпустить самостоятельно. Герасименко уже мысленно был готов, что как только он отпустит Антона, его ждет кара, пострашнее той, что уготовал Рейстлин Даламару. Разомкнув поцелуй и разжав руки, Руслан спешно сделал пару шагов назад, чтобы ненароком не словить удар по лицу. Круглов не шевелился, но смотрел так, что Герасименко невольно понял, почему тот называл себя "тру Рейстлином". Во взгляде читался ледяной гнев: — Это сейчас что было? — убийственно ровным тоном спросил он. Руслан моментально натянул на лицо заранее заготовленную озорную улыбку: — Ты же просил помочь. Думаю, что-то из того, что ты испытал сейчас, похоже на то, что испытывал Даламар. Ты пытался вырваться, а потом смирился. — Вот как, — почти шепотом ответил Антон, глаза его превратились в две ледяные щелки, — Смирился... Он вдруг резко пошел на Руслана, вынудив его попятиться и упереться спиной в ближайшую стену: — Антон, я... Герасименко почувствовал, как пальцы композитора вновь обвили его запястье. — А что если я не смирился... — он снова смерил Руслана ледяным взглядом, прежде чем резко дернуть его на себя, — а вошел во вкус? Актер не удержал равновесие и почти упал в руки Круглова. Теперь уже он был в плену объятий, теперь уже он ощутил, как горячие губы находят его рот. Руслан ощутил, как по телу пробежала дрожь, как его охватил страх вперемешку с нежеланием, чтобы всё это закончилось. Круглов прекратил поцелуй, но из объятий Руслана так и не выпустил: — Вот то, что испытал Даламар, — прошептал Антон на ухо оцепеневшему Руслану, — подумай над этим. Он отпустил актера, и резко развернувшись, покинул зал, оставляя потерянного и смущенного Герасименко наедине со своими новыми мыслями.