Вдыхая твой дым

      Серые тучи затягивали небо: медленно назревал дождь.       Антон сидел на пыльных ступеньках студии со стороны парковки, задумчиво глядя куда-то в даль. Недолго думая, он достал из заднего кармана штанов пачку сигарет, вытянул одними губами одну никотиновую палочку, а остальные сразу же убрал обратно. Нащупав в другом кармане зажигалку и проделав почти то же самое, он поднес её к лицу, прикрывая ладонью от несильного ветра. Еще одно секундное действие, и адский табак загорается искрой, а с конца сигареты начинает идти тонкая струйка дыма. Зажигалка отправляется обратно — Антон делает первую затяжку. Выдыхая смертоносный смог с прикрытыми глазами, парень расслабляет всё тело, чувствуя, как боль в районе ног и чуть ниже плеч отступает, но ещё не полностью. Шастун проклинает Пашу всевозможными матами, которые знает (в этом словарном запасе ему не ровня даже Позов), за последние несколько весьма неприятных, но так любимых публикой дублей с его непосредственным участием.       Потирая шею, Антон машинально вспоминает тот ад, что был пару минут назад на сцене: шутка Воли, объявление об импровизации «Мышеловки», нетерпеливые визги зрителей одновременно с обреченными вздохами парней, — и его самого, — своё имя среди «везунчиков», вышедших вперёд, очередная шутка, темнота, пара вступительных фраз, шаг вперёд, боль, противная боль в ногах, в частности — пальцах, и так на протяжении всей сценки. А потом, когда Шастун решает, что всё наконец кончилось, Паша неожиданно объявляет о следующий его любимой импровизации «Шокеры». Все парни в немом шоке открывают рты под более громкие аплодисменты тех садистов за сценой. А уж какой ступор наперевес с истерикой приходят к нему, когда он вновь слышит своё имя для участия и в этой сценке. Тяжкий вдох — и он всё-таки идёт к сцене, с трудом перебирая ноги. Снова возвращаются судороги во всём теле, начиная с рук, бешенное биение сердца после каждого произнесённого слова и буквы, а потом ещё и кровь на ладони от случайно разбитого стекла, валяющегося на полу.       Парень безэмоционально смотрит на свою перебинтованную руку, с небольшим красным пятном посередине. Ещё одна затяжка уже с открытыми глазами, в которых даже сейчас нельзя было прочитать абсолютно ничего. А что? Сказать, что ему грустно? Нет. Что ему обидно, что его выбрали дважды? Нет. Что он жалеет, что пошёл в импровизаторы? Конечно нет! Он сам до конца не понимает, что за чувства у него сейчас внутри. Злость? Не особо. Жалость к себе? Возможно. Одиночество? Вероятней всего. И дело даже не в том, что никто не спросил, как его рука — просто одиноко и всё. Нет, конечно, Серёжа, Дима и Арсений всегда его поддерживают, зовут развеяться по вечерам, но почему-то это всё совершенно не то. Порой он замечает, что улыбается от того, как кто-то коснется его на выступлении. Чаще всего — от прикосновений Попова. Брюнет всегда именно в их совместных сценках позволял себе большего. То приобнимет, то за руку возьмет, то слишком близко прижмет к себе в «Красной Комнате», то вообще по заднице шлёпнет. Или Антону это всё просто кажется?       Нет, Арсений ему явно был не безразличен - это он понял еще с самых первых выпусков "Импровизации", в частности - миниатюры "Меняй", в которой всегда участвовали только «парни с именами на букву "а"». Каждый раз, когда Паша произносил это незамысловатое, но долгожданное слово, Антон улыбался во все тридцать два, не скрываясь, и гордо шёл вперёд, зная, что следующие минут десять они с Арсом буду практически наедине. Каждый чертов раз он всматривался в знакомые и одновременно чужие черты напротив, подмечал малейшие детали, запоминал и.. любовался? Да, пожалуй. Арсений был красив, чего греха таить, - он этого и не скрывал, наоборот, выставлял на всеобщее обозрение, и иногда, задумываясь над этим, Антон внутри себя подмечал некое подобие грусти или даже обиды. Нет, не от зависти, хуже: он думал, что не достоин этого человека. Не достоин общаться, дружить и стоять с ним рядом, да что там - даже в поле зрения его находиться. Как раз эти мысли крутились у него полчаса назад, и именно поэтому тогда, в декорациях на "Шокерах", чтобы лишний раз случайно не задеть друга, Шастун повалился на стол, зацепил ту злосчастную бутылку, а после упал рукой на ее осколки. Именно поэтому с того момента он боится смотреть в глаза Попову, именно поэтому он избегает его в любой подходящий случай и именно поэтому он сейчас сидит на ступеньках в одиночестве.       Третья затяжка выдалась самой длинной, от чего у Антона жутко запершило в легких, и он резко выдохнул ядовитый дым, облизывая пересохшие губы. Думая о чём-то своём, он не слышит чужих шагов позади, обладатель которых сверлит взглядом сгорбившегося парня. — Как твоя рука?       Приятный голос за спиной заставил Шастуна вздрогнуть, несильно сжав в руке сигарету. — Нормально, жить буду. И продолжать улыбаться на сцене тоже.       Ему даже не надо оборачиваться — он знает, что за ним не кто иной, как Арсений, и от этой информации становится и спокойней, и напряженней одновременно. — Что ты тут делаешь? — спрашивает мужчина, делая шаг вперёд. — Отдыхаю, — флегматично врёт Антон, стуча по сигарете, дабы стряхнуть сгоревший пепел. — Меняй, — хмыкает Арс, ничуть ему не веря.       Шастун, улыбаясь, закатывает глаза. Давно у них не было таких "обычных" в их стиле разговоров. — Думаю, как назвать своего первого ребёнка. — Меняй! — весело и немного удивленно вскрикивает Попов. — Заебал, Арс.       Брюнет перестаёт улыбаться и замирает с приоткрытым ртом, невольно сглотнув. Когда Антон называет его Арсом, у Попова всё внутри будто сжимается. Он готов записать его голос на диктофон и поставить на все звонки, будильник, сигнал смс-ки, только чтобы прочувствовать эту приятную волну ещё раз, чтобы вновь окунуться в эти ощущения. Никто в мире больше не произносит его кличку так.. правильно, как это делает Антон. — Меняй, — уже не так уверенно, почти шепотом, произносит он, и парень готов поклясться, что Арсений уже в метре от него. — Сижу в одиночестве. Доволен?       Шастун не понимает, зачем выдал это так сразу, быстро сдав себя с потрохами, но мысленно подмечает, что, будь кто угодно сейчас на месте Арса, — он бы ни за что не признался. Может, Попов просто его вывел? Или же только с ним парень чувствует себя настолько комфортно? Ещё один вопрос в папку "да хуй его знает, поебать".       Наступает неловкое молчание. Зачем он сказал последнее предложение? Зачем решил озвучить это тошнотворное слово, что так давно крутилось у него на языке? Антон всё же начинает потихоньку нервничать, сжимая в правой руке уже ставшую значительно короче в длину сигарету, а на другой попытался сжать пальцы в кулак, но, как только он напряг там мышцы, всю конечность пронзила острая боль, и Шастун рефлекторно зашипел. Конечно же, от слуха Арсения это не укрылось — и вот он уже сидит возле него на ступеньках, нежно перехватывая перебинтованную руку, и, потянув на себя, заставляет того наклониться к нему: их лица оказываются слишком близко к друг другу. — Буду, когда скажешь почему. Сильно болит?       Шастун недоуменно смотрит в глаза напротив, читая в них искреннее беспокойство и… заботу? — Есть немного, — чуть прикусывая губу, тихо выдыхает он (да, врёт - боль просто адская, но Арсению ведь знать об этом не обязательно, верно?) вместе с небольшим облачком дыма прямо в лицо брюнета. Антону ежесекундно становится стыдно, и он в миг наливается краской, ведь помнит, что Попов не любит запах сигаретного дыма. Но тот продолжает бережно осматривать пострадавшее место, ничуть не меняясь в лице. — Ты не обязан, — ещё тише лепечет молодой импровизатор, отвернувшись, и делает робкую попытку вернуть свою руку, но Арсений продолжает держать ее в своей хватке. — Арс.       Мужчина наконец отрывает взгляд и смотрит на коллегу, точнее — на его боковую сторону лица. Бегло осматривает тонкие длинные пальцы, что аккуратно и аристократично, — нет, пожалуй, даже идеально! — держат тлеющую сигарету. Брюнет невольно облизывает губы, представляя их на вкус, и снова переводит глаза на очертания Шастуна. — Знаю. Я просто хочу.       В следующие мгновение Антон чувствует что-то влажное и немного шершавое на пальцах повреждённой руки и в шоке сглатывает образовавшийся нервный ком в горле. Зелёные глаза в ступоре смотрят куда-то вперед, а разум находится уже где-то не здесь. Спустя пару секунд импровизатор ощущает ещё и невесомое, легкоё проглаживание подушечками пальцев по бинтам и месту пореза. От всех этих ощущений Шастун медленно начинает впадать в эйфорию. Он хочет прикрыть глаза и просто, блядь, насладиться этим моментом подольше, но ещё сильнее он хочет увидеть это.       Медленно повернув голову, парень, не моргая, внимательно смотрит на Арсения и следит за каждым его действием. Так же, как и тот за его реакцией. Брюнет обсасывает каждую фалангу, зализывает каждый миллиметр, постепенно увеличивая темп. А три пальца его руки поглаживают раненную ладонь, даря её владельцу немыслимые, до одури приятные ощущения. А уж от мысли, кто виновник всего этого наслаждения, Шастун готов просто выть, распадаясь на сраные атомы. Боль отступает, на замену ей приходит удовольствие. Антон краснеет. Ему стыдно. Слишком мокро, слишком развратно, слишком горячо. Но ему нравится. И похуй, что слишком много "слишком". — Арс…       На секунду оторвав взгляд от лица Шастуна, Попов понимает, что перестарался: ткань брюк у парня в районе ширинки заметно выступила вверх, и это могло стать проблемой. Нехотя остановившись, Арсений проводит последний раз языком по пальцам Антона и, ухмыляясь, приводит себя в прежний вид, но руку не отпускает. — Можно мне присоединиться к твоему одиночеству? — шепчет брюнет в самое ухо парню, но тот не спешит отвечать.       Взвешивая все "за" и "против", придумывая все подвохи, Антон хотел сказать "нет". Антон должен был сказать "нет". Но, закусывая губы и пытаясь осмыслить произошедшее, он говорит: — Д-да.       Арсений, как кажется самому парню, хищно наблюдает за каждым действием Шастуна, от чего тому становится не по себе. — З-зачем ты это сделал? — с хрипом вырывается у Антона. Он смотрит прямо в голубые, темнеющие напротив глаза, в неумелой попытке перевести дыхание в норму.       Парень только сейчас вспоминает о почти потухшей сигарете, спешно подносит её к губам и снова делает долгую затяжку, пытаясь потянуть время, будто это — очень сложная и кропотливая работа. — Потому что… — Попов наклоняется к самому лицу импровизатора, также не отрывая взгляда от двух необыкновенных изумрудных глаз в паре сантиметров от себя, — …я люблю тебя, Антошка.       Антон давится, и с кашлем выдыхает весь дым в легких прямо на мужчину, роняя сигарету. Тот, немного сморщив нос и скривив улыбку, пододвигается впритык — и в следующий момент Шастун, не успевающий полностью открыть рот от реакции на услышанное, чувствует, как губы Арса накрывают его собственные. Пользуясь такой возможностью, Попов быстро проскальзывает своим языком меж зубов парня, тем самым не давая тому закрыть рот. Антон, до конца не успевший понять произошедшее, в немом шоке смотрит на Арсения распахнутыми глазами и через пару мгновений начинает что-то мычать в поцелуй. Несколько чертовски приятных действий со стороны мужчины, — и Антон, прикрывая глаза, начинает старательно отвечать на поцелуй. Пока язык Попова исследовал каждый миллиметр, его хозяин медленно укладывал партнера на лопатки, слегка надавливая своим телом на его грудь. Когда Шастун уже лежал на мраморном кафеле, расслабленный и возбуждённый, рука брюнета аккуратно легла на его пах и стала не спеша поглаживать член сквозь ткань. — Арс!       Антон хотел возмутиться, и не только потому, что это было неожиданно и без его согласия (хотя он и не был против, откровенно говоря), но и вместе с этим глубоко внутри него присутствовал страх, что кто-то мог их увидеть, но через пару секунд наслаждение накрыло его с головой, и он откинулся назад, закусывая губы, чтобы не застонать в полный голос, и забывая абсолютно обо всём. Боли больше нет, во всём его теле — только мягкая усталость, а внизу — приятная тяга. Из-за недостатка кислорода Арсений был вынужден отстраниться. Раскрепощённый вид Антона снёс его разум, и он, облизнув губы, стал целовать ему шею, продолжая с нажимом надрачивать сквозь брюки. — А-р-рс… — стонет Шастун, шипя, в попытке дотянуться поврежденной рукой до джинсов Попова, но тот нежно ловит его руки в воздухе и кладёт себе на спину. — Позволь мне… прикоснуться к тебе, — просит парень, но брюнет ничего не отвечает, хотя у самого стало слишком заметно и слишком тесно внизу. — Арс… — Если не хочешь, чтобы я жёстко трахнул тебя прямо здесь, прекрати называть меня так, — вдруг шепчет он в самое ухо молодого импровизатора, сильно сжимая область паха Антона. — Как? Ар-р-рс? — с ухмылкой мурлычет тот, игнорируя боль и обхватывая шею мужчины руками, на что тот улыбается в ещё один страстный поцелуй.       Пара последних движений руки со стороны Попова — и Антон с глухим и сдавленным вскриком кончает в своё бельё. Арсений устало ложится на парня, утыкаясь носом в длинную розоватую шею с крупными засосами, за которые Шастун будет завтра на него дуться. — Не говори, что любишь меня, пока действительно не будешь в этом уверен. Ведь я могу сделать что-то необдуманное… Например, поверить в это, — спустя паузу неожиданно и быстро говорит Антон, прикрыв глаза. — И, если ты ошибся в своих чувствах, то я…       Парень поднимает веки, отводит свой взгляд, смотрит на забинтованную руку, не в силах договорить. Арсений молча поднимается с парня, снова садится на ступеньки, вытягивается во весь рост и ласково проводит рукой по волосам Антона. — Тс-с-с, — прикладывает указательный палец к чужим губам, — Насчёт тебя я никогда не ошибусь. Я обещаю.       Брюнет притягивает вновь застывшего импровизатора к себе, завлекая в поцелуй, более нежный, но так много значащий для обоих. Арсений абсолютно не любит запах табачного дыма, но он любит Антона. Так сильно, что готов каждый день вдыхать эти ядовитые пары. Его ядовитые пары.       Шастун перестаёт думать, снова полностью расслабляясь. И пускай в нем сейчас говорит трёхминутный и спонтанный оргазм, но он ему верит. Всецело и без раздумий.       Теперь он точно никогда не будет одинок.