Грани сумрака

Энн лежит на постели в одной лишь маечке на тонких бретелях и трусиках с кружевным задом. Влажные после купания волосы беспорядочно разметались по подушке, делая девушку похожей на небрежно оставленную на кровати большую куклу. Она крепко спит, иногда шевеля губами, словно шепча что-то во сне. Красивая. Войдя в комнату, Джастин обращает внимание на свою пассию, и улыбается. Притомилась, маленькая. Он рад, что Энн уже немного освоилась в его доме, и больше не вздрагивает от каждого шороха и звука, да и прислуге тихая и скромная девушка пришлась по душе. Теребя узелок галстука, присаживается рядом, не беспокоясь о том, что может нарушить её сон. Энн стала более спокойна с тех пор, как начала принимать лекарства. Ей больше не снятся кошмары, не мерещится мёртвый Дилан, однако она по-прежнему скована рядом с ним. Словно боится, что будет осуждена своим давно покинувшим этот мир женихом за то, что отдалась другому. Энн хочет Джастина, это понятно уже давно, и оба прекрасно знают, чувствуют необходимость близости, но каждый раз что-то словно щёлкает, переключается в мозгу девушки, когда они уже готовы стать единым целым. Джастин нервничает, ведь ему приходится сложнее, чем Энн. Он устал удовлетворять себя самостоятельно при наличии девушки, которая каждую ночь засыпает рядом, на его груди. Ему хочется расслабиться. Раствориться. Перемешаться. С ней. В ней. Не хочется искать кого-то ещё, не хочется изменять, ведь для него Энн уже давно стала близкой, почти женой, и проводить время с кем-то другим отныне не входит в планы мужчины. Ему хочется взять её, взять сейчас, сделать то, чего он хочет уже очень-очень давно и сильно, настолько сильно, что от одного лишь упоминания, от одной лишь мысли о том, что он сделает с ней, становится так тесно, что причиняет боль. Он хочет её до боли внутри себя. Жаждет оказаться внутри неё. Жаждет пометить, подчинить, покорить, понять, наконец, что такого в этой девушке, не дающей ему покоя. Джастин был в ней всего единожды — в то утро, у неё дома, когда Энн заявила, что он не хочет её, но с тех пор память вновь и вновь возвращает его к тому моменту, заставляя жалеть о несделанном. Иногда мужчине кажется, что лучше бы он взял её тогда силой, чем вот так страдал до нынешнего дня. Это невыносимо. Ужасно. Неприятно. Странно. Желать женщину, которая делит с тобой ложе, и не обладать ею — самый настоящий абсурд. Избавившись от своих страхов, Энн сама начала вести себя странно. Раньше она позволяла ласкать себя. Ласкала его самого. Не отталкивала, когда хотелось сделать друг другу приятное. Но сейчас… Сейчас всё стало совершенно иначе. Словно переехав обратно в свой дом, мужчина получил новую Энн Линн. Это озадачивает. Приводит в замешательство. Что с ней случилось? Почему ведёт себя так странно? Почему не подпускает? Он ведь видит, что Энн тоже хочется этого. Ей тоже хочется его. Но каждый раз, когда оба уже готовы отдаться в плен томительной страсти, Энн словно меняется. Она будто начинает бояться того, кого сама так жадно целовала секунду назад. Она похожа на марионетку, которую дёргают за нужные ниточки, чтобы сначала раззадорить, свести с ума, а затем резко обломать. Словно кому-то третьему нравится наблюдать за этим непонятным для Джастина и самой Энн Линн спектаклем, и мужчине уже и самому начинает казаться, что за всем этим стоит ни кто иной, как Дилан. Человек, влияния которого Энн боится до сих пор. Порой Джастину кажется, что ещё совсем немного — и он сам начнёт видеть тёмный силуэт в углах и просыпаться от ночных кошмаров. Он готов собственноручно задушить каждого из внутренних демонов Линн, только чтобы они наконец оставили её в покое. Чтобы дали возможность начать спокойную жизнь. Чтобы отпустили и больше никогда не заставляли страдать её. И его. Их обоих. Никогда больше. Сняв пиджак и повесив его на спинку стула, Джастин начинает неторопливо расстёгивать рубашку. Как бы ему хотелось, чтобы это делала Энн Линн! Медленно и неторопливо. Пуговку за пуговкой. Глядя прямо в глаза. Дыша так, что начинает помутняться рассудок. Так, что не остаётся терпения подождать до последней пуговицы. Так, чтобы заняться с ней любовью прямо в этой классической чёртовой рубашке. Расстёгивая запонки, он представляет, как Энн будет целовать его тело — сначала шею, кадык, яремную впадину, обе — девушки обожают делать это — ключицы, затем широкую татуированную грудь, чуть ниже — неторопливо доходя до пресса, обнажая каждый дюйм мужского тела. Встаёт с места, нервно выдыхая, ведь сидеть вот так спокойно уже не выходит — слишком сильно возбуждение, слишком, слишком тесными оказываются офисные брюки. Ему мало места. Ему хочется чуточку больше свободы. Но в Линн — он ведь прекрасно помнит — ещё теснее, там мокро, там узко, там хорошо, там… Кладёт ладонь на свою рвущуюся наружу плоть и сжимает её, стиснув зубы, чтобы не застонать. Он уже представляет, как Энн, сидя на постели, будет расстёгивать ремень на этих брюках, как потянет вещь вниз, оставляя его в одном белье. Она такая маленькая, что его член как раз окажется на уровне её лица, и он нарочно придвинется ещё ближе, чтобы дать ей понять, что ему нужно. Линн коснётся его бёдер, возьмётся за резинку, плавно, до жути медленно начнёт стаскивать боксеры, и… Чёрт, нет. Нет-нет-нет. Так сильно хочется, чтобы эти мысли претворились в жизнь, что Джастин, запрокинув голову, протяжно и глухо стонет, запуская наконец руку внутрь своего белья. И если Энн сейчас проснётся, то увидит, как он ублажает себя, стоя перед ней. Да, чёрт возьми, он дрочит возле неё, устав от постоянного напряжения и неудовлетворения. Ему хочется, чтобы она видела это, хочется взглянуть на реакцию, которая отразится на её лице, хочется схватить за волосы, трахнуть её сладкий ротик, кончить прямо внутрь и заставить — Энн не любит, он понял это уже давно — проглотить. Как в наказание за то, что так долго мучает его своими выходками. Да, ему определённо хочется сделать это. До ломоты в костях хочется вытрахать эту маленькую сучку. Заставить её кричать. Стонать. Извиваться под ним. Кусать его. Царапать. Шептать… Очередной негромкий стон — и мужчина высвобождает наружу свою плоть, сжимает сильнее, причиняя себе дополнительную боль, рвано дышит, раздувая ноздри, и изливается прямо на свою рубашку, брошенную перед этим на кровать. Что сказала бы Энн, увидев эту картину? Да плевать! Это именно она виновата в том, что довела до подобного. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы усмирить рвущееся из груди сердце, Джастин открывает глаза и забирает рубашку. Нужно поскорее смыть с неё всё это и отдать прачке на стирку. Не хватало ещё, чтобы слуги решили, что он — фетишист, возбуждающийся при виде одежды. *** Энн сидит напротив Джастина и не может оторвать восхищённого взгляда. Он ест. Боже, как же потрясающе он делает это! Как изящно двигает руками, разрезая мясо на своей тарелке, как неспешно отправляет кусочек прожаренного стейка себе в рот, как касается его губами, как прикусывает, как снимает с вилки… Энн готова сойти с ума. Это слишком эротично. Она смотрит на него, думая о самом непристойном, что только вообще существует на свете. Ей нравится это. Нравится смотреть, как он отпивает из своего бокала, оставляя на тончайшем стекле слабые отпечатки своих губ. Нравится следить за тем, как двигаются его руки. Нравится наблюдать за выражением лица. Он спокоен, расслаблен, и даже не представляет, насколько сильно заводит её, ужиная. Энн почти ничего не ест, не слышит разговоров, не отвечает на вопросы, не обращает внимания на остальных. Словно весь мир сейчас находится у рта её мужчины. Джастин чувствует это, замечает на себе пристальный взгляд, и вопросительно поднимает одну бровь, глядя на неё. Энн смущённо отводит глаза и силится съесть хоть что-нибудь, чтобы не привлекать к себе внимания. Они находятся в гостях — уже не первый выход этой пары в свет, и Энн потихоньку начинает выбираться из своей скорлупы затворничества. Ей не нравится это внимание к своей персоне, однако оно нравится Джастину. Ему нравится видеть, как его спутницу облизывают взглядами, как восхищаются мужчины, как завидуют женщины, как скромно ведёт себя сама девушка, ненавязчиво прижимаясь к нему, когда кто-то подходит к ним с разговорами. Он давно мечтал о такой — скромной тихой спутнице, не позволяющей себе ничего лишнего, если только оно не касается его самого. Джастин одевает Энн как королеву, представляет всем как свою королеву, обращается с ней как с королевой… А Энн просто счастлива, ведь он постоянно рядом. Даже когда уезжает на работу, часто берёт её с собой, не обращая внимания на косые взгляды своих подчинённых. Кому какое дело, с кем спит их босс? Прислуга, поначалу настроенная не очень дружелюбно, видя, что новая пассия их хозяина достаточно скромна и непривередлива, сменила гнев на милость, и теперь им кажется, что о лучшей хозяйке можно только мечтать. Энн не лезет не в свои дела, не указывает, кому что делать, не расхаживает по особняку с гордо поднятым носом, и потому её любят все, начиная от мажордома и заканчивая садовником, который каждую неделю приносит в их с Джастином спальню выращенные в оранжерее цветы — жёлтые — как она любит — розы. Энн чувствует, что начинает задыхаться от горячего желания. Джастин продолжает смотреть на неё, но не может найти ответа на вопрос, почему эти щёчки стали вдруг такими алыми, почему эти глаза вдруг заблестели, а губки увлажнились. Он догадывается, но не может понять причины. Энн возбуждена, но почему? Они так и не были близки c тех пор, как Джастин привёз её к себе, так неужели Энн захотела кого-то из присутствующих за этим столом? Это заставляет напрячься и оглянуться по сторонам. Неужели Энн хочет сейчас кого-то, и этот кто-то — не он? Джастин вновь устремляет свой взгляд в сторону сидящей напротив девушки, которая, смутившись, уткнулась лицом в тарелку и пытается съесть хоть малую часть уже остывшего ужина. Она не смотрит в сторону Джастина, который, истолковав это по-своему, начинает нервничать ещё сильнее. Энн не поднимает головы, потому что боится, что он узнает, кто ей понравился? Мужчина притопывает ногой, стараясь сдержать свою злость. Слишком сильный удар по самолюбию. Слишком неожиданным показалось поведение Энн. Он оказался не готов к тому, чтобы его женщина проявила симпатию к кому-то ещё, кроме него самого. Это уязвляет в самое сердце. Снижает самооценку. Больно бьёт ниже пояса. Джастин смотрит по сторонам, пытаясь угадать, кто же из присутствующих оказался удостоенным внимания его спутницы. Сымитировав падение столового прибора, нагибается, чтобы поднять его, сделав это лишь ради того, чтобы посмотреть, что же происходит под столом, но не замечает ничего необычного. Что с ней такое? Сама же Энн боится поднять взгляд на посерьёзневшего мужчину. Почему он ведёт себя так? Неужели догадался, что её заводит, когда он ест? Раньше такое случалось и дома, но в чужой обстановке, в зале, полном гостей, Энн вдруг начинает чувствовать возбуждение сильнее обычного. Она не знает, с чем это связано. Не знает, как предотвратить это. Не знает, как угомонить себя. Она никогда не рассказывала об этом Джастину, и сейчас ей становится стыдно — а что, если он догадался по её взгляду? Мужчина делает едва заметный знак, и Энн послушно выходит из-за стола, извинившись. Джастин больно берёт её за локоть и быстро покидает гостеприимный особняк одного из своих знакомых. Сажает её в машину и едет домой. Он зол, очень зол. Разгневан. Рассержен. Раздосадован. Энн не подпускает его к себе, зато пускает слюни на кого-то из его друзей? Нет, этому явно не бывать! Он посадит её в комнату, закроет все двери и окна, но не позволит ей больше выходить в свет и общаться с кем бы то ни было. Слишком сильно хочет её, слишком сильно боится потерять, слишком рьяно оберегает, слишком сильно не хочет делиться. Крепко стискивает руками руль, не отвечая на её приставучие вопросы. Подъезжает к дому и бросает машину у порога, даже не потрудившись доехать до гаража. Снова хватает за локоть и тащит в дом, едва ли не волочит по тёмному длинному коридору, а затем, не выдержав, больно стукает девушку спиной к стене, хватает за горло и прижимается всем телом. — На кого ты смотрела? — грозно спрашивает мужчина, глядя в испуганные серые глаза, которые в полумраке кажутся ещё больше. — О чём ты, Джастин? — заикаясь, осмеливается уточнить Энн. Ей страшно, ведь она не понимает, что произошло, и в чём её вина. — Ты прекрасно знаешь, — отзывается он спокойно, хотя хочется просто закричать «признавайся, сука, кого ты захотела?». — Я н-не… понимаю, я…  — Там, за столом, — нервно поясняет Джастин, понимая, что начинает заводиться от ярости, близости женского тела и слишком долгого воздержания, — ты выглядела так, словно вот-вот кончишь. Кто он, Энн Линн? Кто этот ублюдок, которого ты так сильно захотела? — Нет, боже, Джастин, — Энн делает вдох, — ты всё не так понял, это…  — Так объясни же мне, — перебивает её мужчина, шумно выдыхая через нос, — что там такого произошло, что ты вся раскраснелась? Энн теряется ещё сильнее, понимая наконец, что послужило причиной для столь резкой смены настроения её мужчины. Вновь краснеет, ведь сейчас придётся признаться во всём, рассказать о том, что она думает, глядя на то, как он ест. Что он подумает о ней? Решит, что она извращенка? Больная? Не дружит с головой? Энн сглатывает, пытаясь подобрать слова, но получается это не так хорошо, как хотелось бы. — Джастин, ты… — она переводит дух, — только не подумай, у меня всё в порядке с головой, просто я…  — Что ты? Что ты? — он едва сдерживается, чтобы не добавить в конце «сука», но пока ему удаётся контролировать свой гнев. Пока. Но навряд ли ему хватит надолго этого самообладания. — Ты не подпускаешь меня к себе, Энн Линн, зато заводишься от кого-то другого. Чёрт, да ты бы видела себя со стороны! Тебя как будто трахали под столом! Я уважаю и ценю твою свободу и твой выбор, стараюсь не давить на тебя, не тороплю, но это… Я не мальчик на побегушках, Энн, я не потерплю подобного. Не хватало ещё, чтобы ты трахалась с кем-то из моих знакомых, продолжая строить из себя недотрогу. Когда-нибудь моему терпению придёт конец, Линн, и тогда я сделаю то, чего так давно хочу, и мне будет абсолютно плевать, будешь ли ты сама готова к этому. Энн дрожит сильнее, понимая, что будет лучше, если она скажет правду. Набирается смелости, чтобы признаться, но сделать это не так-то просто. — Твои руки, — выдыхает наконец Энн Линн, — и то, как ты ешь…  — Что? — кажется, что это просто нелепая шутка, и мужчина в недоумении смотрит на свою спутницу, — объясни, — требует он, понимая, что услышал только что какую-то несусветную чушь. При чём тут это? — Ну… — Энн несколько смелеет, чувствуя, как слабеет его рука на её горле, — это… мой фетиш… на тебя. Когда ты ешь, я всегда смотрю и думаю о том, как это выглядело бы, если бы на месте еды была я. А ещё я смотрю на твои руки и… представляю, где могли бы побывать твои пальцы. — Это всё? — мужчина недоверчиво сужает глаза, но в темноте это не особенно заметно. — Да, — Энн кивает головой, — ты ел стейк, а я…  — Чёрт, — Джастин убирает от неё свою руку, делает небольшой шаг назад и проводит пальцами по волосам. — Этого не может быть. Расскажи мне. Я хочу знать это, Энн Линн. О чём ты думаешь, глядя на меня? — Ну… я смотрю на твои пальцы, например. Они такие длинные, такие изящные, такие… Я всё время представляю, как они пролезают например в узкий длинный фужер, — Энн говорит это тихо, краснея от стыда за свои фантазии. — Представляю, как, например, кончики твоих пальцев вытаскивают оттуда ягодки вишен или полурастаявшие кубики льда… Когда ты пьёшь, то отпечатки твоих губ остаются на стекле, а я думаю о том, что стекло — это я, и ты оставляешь свой след на моём теле, а ещё…  — Ты просто ненормальная, — шепчет потрясённый этим неожиданным признанием мужчина. Разве мог он предположить такое? — И ты думала об этом во время ужина? — Я всегда думаю об этом, когда вижу, как ты ешь, — признаётся ему Энн, — ты даже представить себе не можешь, как это заводит, Джастин. Особенно когда мы находимся в гостях. Он ничего не отвечает, лишь проводит кончиками пальцев по её накрашенным губам, и Линн, прикрыв веки, старается поймать эти прикосновения. — Хочешь, я сделаю это с тобой? — хриплым сбивчивым шёпотом предлагает мужчина, продолжая водить подушечками пальцев по её полураскрытым губам. — Д-да… — торопливо шепчет в ответ Линн, дрожа от предвкушения. — Ты хочешь, чтобы я сделал с тобой то, что делаю с едой? — уточняет Джастин, подхватывая женскую ногу и заводя за себя, удобно располагая ее чуть ниже своей талии. — Просто сделай то, что ты обычно делаешь с фужером, — шепчет Энн, не желая открыть глаза.  — Ты просто ненормальная, — отвечает мужчина, — просто больная… — Джастин… — Молчи, — хрипло шепчет мужчина, ища в темноте её рот, чтобы заставить его замолчать своим поцелуем. О, сейчас он определённо готов сделать с ней что угодно… Разве мог он предположить, в чём именно заключается причина столь странного поведения Энн Линн за столом? — Полагаю, что помешал, простите, — негромкий звук шагов по коридору и до неприличия вежливый голос мажордома заставляет отвлечься и прерваться от начатого. — Но мистер Бибер, вам уже второй час звонят на городской. — Ты даже представить себе не можешь, как сильно ты помешал, — стиснув зубы, прошипел мистер Бибер, убирая руки от волнующейся Энн Линн. — Так сильно помешал, что можешь остаться без премии. — Прошу прощения, сэр, — педантичный мажордом уже давно привык к выходкам своего хозяина, — просто я видел перед входом ваше авто, и понял, что вы уже вернулись. Я никогда не стал бы беспокоить вас без причины, но вас хочет слышать мистер Пирс. — Какого хрена ему нужно? — понимая, что сейчас не получится отложить на потом все дела и осуществить начатое, озвучивает вслух свои мысли мужчина. — Иди в спальню и ложись спать, — добавляет он, обращаясь к Линн, — я скоро приду. Джастин быстрым шагом покидает тёмный коридор, направляясь в сторону своего кабинета, учтивый мажордом, едва поклонившись Энн, собирается последовать за ним, но девушка задерживает его своим вопросом: — Эрл, скажи, а кто такой этот мистер Пирс? Ей определённо хочется знать, ради кого Джастин прервал то, чего хотели сейчас оба. — Мистер Пирс — старый больной человек, — незамедлительно последовал ответ, — он всегда звонит только на домашний телефон, так как не приемлет никаких сотовых. У них с мистером Бибером очень важные дела, а ещё мистер Пирс является отцом покойной мисс Пирс, и потому мистер Бибер всегда откладывает все свои дела, чтобы поговорить с ним, — в голосе вышколенного в английской школе джентльменов Эрла сквозит явное сожаление, будто он жалеет — то ли мистера Пирса, то ли своего хозяина, то ли погибшую мисс Пирс. — А мисс Пирс — это… — Зои Элизабет Пирс, — следует уточняющий ответ, и Энн почему-то становится нехорошо и душно, — ложитесь спать, мисс Карпентер. Если звонит старик Пирс, то это очень надолго.