Я не сдамся!

      Капли разбивались о стекло, барабаня будто в такт музыке в наушниках. Наш автобус уже парковался на вокзале. Люди постепенно собирали вещи, толпились. Все как обычно.       Я не был дома две недели: дела на Родине. Очень устал и соскучился по одному человеку.       Кстати о нем, с Плисецким мы были в серьезных отношениях уже 3 года. И несмотря на то, что Юре было двадцать два, он оставался все таким же женственным и изящным. Одновременно он был и Сатаной, и Богом фигурного катания. Утерев нос Виктору Никифорову, он уже трижды стал чемпионом мира. Этот прекрасный монстр, с его самоотдачей делу и целеустремленностью, не дал мне возможности не влюбиться в него.       Он ежегодно поражал всех своими программами, которые по сложности превосходили одна другую. Но на четвертом в его жизни чемпионате, случилось то, что случилось. Он упал...упал в обморок посреди выступления. Дальше были разборки, больницы, врачи... Ему запретили кататься, и он впал в депрессию, в которой пребывал и по сей день. Хоть с того момента прошло уже полгода.       Я очень не хотел оставлять его одного, пусть и доверял ему. А сейчас даже природа плакала, предостерегая.       Даже не заметил, как оказался на пороге собственного дома... Я не предупреждал его, что приеду так рано. Так что это был сюрприз. Бесшумно проникнув в квартиру, я снял ботинки и прокрался к нашей комнате. Дом встретил меня мертвой тишиной., лишь кот тихонько мяукнул, приветствуя . Я остановился в дверном проеме. Он стоял перед открытым окном в моей старой футболке и коротких шортах. Такой домашний. Из-за отросших волос и свойственной ему худобы, можно было подумать, что перед вами стоит девушка. В нос ударил резкий запах табачного дыма.       - Негоже фигуристу легкие засирать этой гадостью.       Он слегка дрогнул от неожиданности, но обернулся с улыбкой, если это можно так назвать: уголки его губ лишь едва двинулись вверх. Да и сам он был не в лучшей форме: глаза впали, под ними красовались синяки, цвета прекрасной темной синевы, губы ссохлись, нос был красным. Видимо, он недавно плакал. Снова.       - Хах...фигуристу...ну да... - его голос был наполнен грустью и отчаянием.       Избавившись от сигареты, я заграбастал его в объятия. Мы сели на кровать, он прижался ко мне.       - Бека... - его голос надорвался из-за подступающих слез.       В его глазах цвета волны что-то дернулось, а затем нескончаемым потоком полились слезы. Он горько глотал их, дрожа, прижимаясь ко мне сильнее. Я молча гладил его по спине и голове, обнимая. Но это вызывало только больше слез. Сильный снаружи, но ранимый внутри, он никому никогда не показывал своих истинных чувств, прячась за маской сарказма. И только здесь, в моих объятьях, он оголял свое внутреннее Я - нежное и робкое.       Я принимал на себя такие панические удары, ведь кроме меня, ему некому было открыться. Да и делал я это потому, что люблю его. ***       Обычно мне легко удавалось подавить его истерику, но это был не тот раз.       Он еще всхлипывал, удаляясь на кухню под предлогом того, что нужно приготовить ужин. Я не стал возражать. Ему надо успокоиться, привести себя в порядок. А я буду лишним.       Приняв душ и переодевшись, я пребывая в неге развалился на диване. Гостиная выглядела жутко: поставленный на паузу телевизор, вокруг куча дисков и кассет с записями выступлений Юры, полная пепельница и куча использованных носовых платков. Он снова доводил себя. Зачем?       С кухни тянуло чем-то вкусным. Так что сразу после небольшой уборки, я туда и направился.       На столе стояли котлеты с пюрешкой, а Юра торопливо нарезал овощи на салат.       Я принялся за еду, но он все хлопотал: то чай заваривал, то бегал куда-то, а затем сел рядом, держа в руках толстую папку.       - Что, результаты уже пришли?       - Да, - он смотрел куда-то сквозь стену.       - Что сообщают? - я пристально наблюдал за ним.       - Все то же, - он мазанул взглядом меня, а затем перевел его на окно. - Говорят, что из-за чрезмерной нагрузки несформировавшееся тело пошло в разнос. Увеличение этой самой нагрузки лишь ухудшило ситуацию. Предупреждают, что позвоночник может не выдержать, если продолжу.       Казалось, что он равнодушен - с таким отречением он произносил эти слова, будто речь и не про него идет.       Мне больно было видеть его таким. Надо было переводить тему. Взгляд зацепился за фотографии на холодильнике.       - Кстати, как там твои юниоры?       - А что с ними? - он оживился, это хорошо. - Павел и Мария все так же бездарны...Но Александр просто удивляет меня, он далеко пойдет. Представь, что они учудили...       О своих учениках он мог говорить без умолку. Об их занятиях, о проделках, и достижениях. Все они были его отдушиной. Пусть он не хвалил их открыто за успехи, гордился ими невероятно.       Когда покончили с ужином, Юра собрал посуду и начал ее мыть. Он слегка улыбался, думая о чем-то своем.       Я тихо подошел и обнял его со спины, целуя в затылок.       - Спасибо.       - Тебе было вкусно? - он улыбнулся, слыша положительное "Угу".       Но я не отпустил его, а лишь сжал руки сильнее и положил голову ему на плече.       - Бека, ты чего? - промурлыкал Юра, ероша мои волосы влажной от воды рукой.       - Я тебя очень люблю, - нащупав его руку в мыльной воде, я сжал ее, чувствуя, как в кожу пальца упирается подаренное мной кольцо, - очень... Поэтому мне очень больно видеть, как ты страдаешь. Возьми себя в руки. У тебя все получится, ведь ты невероятный Юрий Плисецкий!       Он обернулся, и, уже целуя меня, тихо произнес:       - Я тоже тебя люблю... ***       - На льду Александр Вильде. Он выступает под Boyce Avenue – The Greatest (Sia cover). Свое Выступление он посвящает своему наставнику - Юрию Плисецкому. Программа называется "Я не сдамся".       В середину выехал брюнет со слегка узким разрезом голубых глаз. Музыка заиграла, и он начал. Светло-голубой костюм придавал выступлению нежности. Выписывая невероятные дорожки, он был неотразим. Будучи нескладным подростком, грациозно скользил по льду.       Во многих его движениях прослеживалось начало Юрия. Порой даже казалось, что он точное его отражение.       А сам Юрий не отрывал от него взгляд, будто видел это выступление первый раз. Несмотря на то, что мальчишка превосходно откатал программу, он волновался, и от этого невероятно сильно сжимал мою руку.       Он не сдался, не ушел с поля боя. Он продолжил сражение, но уже через своих воспитанников.       Его глаза сияли, он был горд и счастлив...и я тоже.