Я причиню тебе счастье. Я нанесу тебе радость

      У вас было когда-нибудь такое ощущение, будто вы потеряли свой мир и то, ради чего стоит продолжать жить? Вы осознаете, что все хорошо, планета все еще вращается вокруг Солнца, мир все еще не сошел с ума, но ты и твоя внутренняя реалия рухнули в одно мгновение, разбившись, как наивные мечты детей о Деде Морозе и волшебстве в новогоднюю ночь, которую он приносит в дом. Такое состояние сейчас было у Юрия Плисецкого, и не то, чтобы он не хотел с ним справиться… Скорее, он просто не мог этого сделать по причине своей абсолютной беспомощности перед одним человеком, который травил ему душу. Виктор Никифоров. Казалось бы, два слова, пятнадцать букв, а боли хватит на всю русскую нацию, и даже еще на Европу останется. Невыносимая ноющая боль, которая приносит одни страдания, которая разрушает изнутри и проедает в сердце такую дыру, через которую можно было увидеть другое измерение. Постепенно, день ото дня, Юра страдал все больше и больше. Накручивал, давил, истязал. И все потому, что Виктор не его. Он ушел от него, не сказав ни слова. Променял, заменил. А в конце финала даже не поздравил с победой, которую Плисецкий отработал только ради него, чтобы доказать, что он не хуже, что он тоже может. Объятия, которые Витя дал ему перед выходом Юры на лед. Вот всё, что сейчас грело сердце мальчика, поддерживая его огонек в глазах и дерзкий характер. Значит, есть за что бороться. Может быть не всё потеряно и Виктор вернется. Вернется к прежнему миру, к Плисецкому, снова вернется на лед и будет первым в мире по фигурному катанию. Забудет этого Кацуки, который тянет его на дно за собой, убивая Никифорова, ломая его и подстраивая под себя. Тысячу раз Юра думал об этом. Даже рассказывал Отабеку, который лишь качал головой и говорил, что японец с Виктором только по обоюдному согласию, Юри никого не заставляет. Но разве в это может поверить ревнивый человек, у которого отобрали самое ценное? Никогда. Никогда не поверит, никогда не поймет, никогда не примет. Так и будет мучить себя, доводя до нервного срыва, до тонкой границы, дальше которой только безумие. Никто не знает, когда это точно началось. Не знал даже Юра. Просто настал период времени в его жизни, когда он начал себя доводить до степени приступа. У него были нервные срывы, панические атаки, истерики и отторжение реальности. Дедушка пытался что-то предпринять, просил сходить строптивого подростка ко врачу, чтобы тому выписали лекарства, которые вылечат его недуг. Но разве могут хоть какие-нибудь лекарства вытеснить ту ненависть к самому себе за неудачу, которую испытывает Юра? Могут ли они вылечить ту пропасть, которая появилась одним махом, а разрослась на целую вечность? Не могут. Но Юра их принимал. Как подобает, для правильного лечения. Чтобы точно и наверняка уже добить себя, сделать овощем.       Прошло примерно года два с тех пор, как Юра снова увидел Виктора. В то время он уже был с Отабеком, который вовремя «подставил» свое дружеское плечо. Всё шло как нельзя лучше, само по себе. И вдруг он. Тончайший, как кипарис, который стоял в садах у императриц и императоров. Видимо, из-за стресса похудел еще сильнее. Хотя может и не из-за стресса. Волосы даже, казалось, совсем не отросли за все то время, что они не виделись. Та же походка, та же улыбка, те же руки, что когда-то обнимали Юрия и направляли на верный путь. Только взгляд совсем не веселый, как обычно. Пропала искра, пропало то безумное желание заставить весь мир любить только его. Это все пропало. Кануло в бездну. И Плисецкий не мог понять, где это все? Это же было таким родным.       -Юра? Вот уж не ожидал тебя тут увидеть. -Да… Я тоже. -Ох, вижу ты здесь не один. Отабек, рад видеть тебя здесь. Наглая ложь. Не рад он никому. И никогда, откровенно говоря, не был рад. Ни единому появлению кого-либо рядом с Юрой. Хотя бы потому, что это была его русская феечка. Он воспитал из него такую грациозную диву. Он вложил все те знания и задатки победителя, чтобы мальчик смог вырасти достойным преемником. Однако на Юру слишком много людей накинулось, слишком много людей хотело отобрать. И в конечном счете Виктор потерял свою жемчужину, обратив взор на обычную подделку, которая блестела так же, да и на зубок была тверда, но на поверку оказалась полной фальшивкой.       -Виктор, мы очень спешим. В следующий раз поговорим. Нет, он не мог этого допустить. Остаться сейчас еще дольше с Виктором означает лишь то, что Юра опять в него влюбится. Потеряет голову, начнет бояться привязаться ещё сильнее. И ведь в конечном счету привяжется. Будет принимать всё близко к сердцу, страдать, закусывать губы до крови от обиды и боли, не имея возможности ничего изменить. -Нет, погоди! Я как раз хотел на днях тебе написать, но раз нас свела сама судьба, почему бы нам не посидеть в кафе за чашкой чая и не обсудить вопрос, который гложет меня давно. -Мы ужасно спешим. Отабеку надо… — Плисецкий даже не успел договорить. Да и к чему это нужно было. Он не сможет и слова внятного сказать Никифорову, несмотря на свою чрезмерную самоуверенность. -Отабек может пойти и без тебя, котенок. А вот я без тебя не смогу. -Что?.. -Программа. Я о ней. А ты о чем подумал? -Ни о чем. — Юра взглянул своему парню глаза, тихонько спросив: «Ты сможешь нас оставить?» Отабек лишь кивнул. Он понимал, что против Виктора он ничего не может. Сейчас он уходит на второй план. Опять проиграл русскому чемпиону, потеряв свою фею.       Когда Алтын ушел, Виктор сразу переменился в лице. Больше не было того дружелюбного Вити, который только недавно улыбался казаху. Это был совсем другой человек. И он «ушел» вместе с уходом Бека. Сейчас Никифоров смотрел холодно и отчужденно. Будто Юра был виноват перед ним. -Что? Чего ты так на меня смотришь? -Как я должен ещё смотреть на человека, обещавшего меня ждать хоть вечность, если надо будет, а теперь гуляющего с другим? Как это вообще понимать, котенок? -А это не твое дело, как и что. Ты уехал с Кацудоном. С ним и разбирайся. Одно движение рукой и после данной реплики Юра постанывал, пытаясь выдернуть свою руку из хватки Виктора. -Не дергайся, а то еще больнее будет. -Куда уж больнее, чем было? Хуже уже точно не будет, так что мне без разницы. -Хуже чем когда? -Хуже, чем когда тебя у меня забрали. Хуже, чем когда я узнал, что ты едешь в Японию. Хуже, чем Кацуки и ваш поцелуй на льду. Хуже, чем его проход на финал. Чем ваши прогулки. Чем ваши гребанные кольца, которые показывали во всех социальных сетях все, кто только мог показать. Вот хуже этого уже точно быть не может, поверь. Виктор выслушал все и лишь тихонько хмыкнул. -Что? Тебя это забавляет? Смешит? -Вряд ли. -А чего тогда? -Просто я подумал, что мы можем начать всё с чистого листа. Я ведь так люблю тебя, котенок.       Эти слова. Как долго Юра ждал этих слов. Да раньше он готов был за них удавиться, а теперь… Ему всё равно, что скажет Никифоров. Скорее всего, перегорело. И все его ранние опасения были напрасны. Чувства прошли. Это конец того, у чего не было начала.       -Нет, Виктор. -Прости, что? -Я сказал нет. Я не хочу начинать с «чистого листа», как ты выразился. Мне это не нужно.       Виктор едко усмехнулся, глядя на парня, который смотрел в пол и думал над тем лишь, что сейчас его сердце и мозг сломаются и он умрет прямо на этом месте. -Ты вдруг стал так уверен, что я тебе не нужен. Но почему? Ведь ты же так ждал меня. Хотел, чтобы я приехал. Я бросил Кацуки, вернулся ради тебя. Думаешь, я не знаю про срывы? Не осведомлен о твоих походах к врачам? Я контролировал всё, пока не мог быть рядом. И вот я здесь. А ты так просто отворачиваешься от меня, даже не думая о себе и обо мне. -Виктор, я просто не хочу. Уезжай обратно. -Сейчас ты официально заявляешь, что я тебе не нужен, верно? — с печальной улыбкой на губах спрашивал Виктор. -Да. Ты причинил мне счастье, а я нанесу тебе радость. -Но ведь ты сказал неправильно. Причинить можно боль, а не счастье. А нанести можно только ножевые раны. -Понимай как хочешь. Я нанесу тебе радость, Виктор. На всю твою жизнь нанесу.