Секрет снайпера

«Для меня это всего лишь мишень, — убеждал я себя и повторял много раз эту фразу. — Как мишень на стрельбище, только движущаяся». Да, а еще и дышащая отравленным воздухом большого города, думающая о своих повседневных делах и, наверное, о чем-то мечтающая. Наверное. Я не знаю точно, но ведь любой человек, живущий на этой земле, о чем-то мечтает. Мечтает о том, как поедет в путешествие, или, наоборот, планирует сидеть с пивом дома перед телевизором. Мечтает очутиться на необитаемом острове или, наоборот, оказаться в центре внимания. Встретить любовь всей своей жизни или с кем-то расстаться без слез и истерик. Может, его мечты могут быть менее «глобальные» — например, просто купить что-нибудь или продать. Или просто чтобы его оставили в покое, не знаю. Но я знаю точно одно: — моя «мишень» точно не мечтает дожить хотя бы до вечера. Он просто не знает обо мне. Я — тень тени. Я тот, кто убьет его. «Никогда не смотри в глаза своей жертвы, иначе они будут преследовать тебя до конца жизни», — я не помню и не особо хочу помнить, откуда я взял этот совет, но всегда старался его придерживаться. Правда, не понимал, зачем. Это ближе к старости можно предаваться самоедству и страдать от призраков, а мне это уж точно не грозило. Такие, как я, долго не живут. Я не замечал, чтобы тот же Шарк особо следовал этому: «не смотри в глаза». Он только и делает, что смотрит в глубину зрачков, перерезая глотки, и фонтанами пуская красную воду — кровь. И ничего, по ночам спит хорошо, на грызущую его совесть не жалуется. А может быть просто я — бракованная игрушка Айрис? Слишком часто я думаю о том, что хорошо, а что нет. Что правильно, а за что нет прощения. Слишком часто задаюсь вопросом, а нужно ли мне все это. Я неподвижно застыл, паря в небесах, теряясь на фоне грозового неба. Подними голову — и увидишь только громаду строящегося здания вдали. Я там. В проеме окна, из которого потом будут смотреть на вечерний город другие люди. Улыбаться, разговаривать и смеяться, романтично любоваться восходами солнца или печалиться, когда с неба будут падать «слезы», а может, это будут опираться на подоконник маленькими ладошками, вглядываясь в таинственную темноту, дети. Сейчас из этой незастекленой глазницы черепной коробки здания смотрит только смерть. И смотрит моими глазами. Я не хочу тебя убивать. Я знаю о тебе все вплоть до мелочей. Твое досье я запомнил наизусть, чтобы потом вычеркнуть из памяти. «Заархивировать и спрятать подальше, закопав в пыли прошлого», — так обычно говорит Тао, и я делаю точно так же. Почти. Меня снабжают информацией. Она прячется в недрах белых листов бумаги, а иногда я «выслеживаю дичь» сам, как «экстрасенс», имея только фотографию. Расплывчатую, сделанную на расстоянии «незаметно следил» или сделанную, вообще, чуть ли не на бегу. Я нахожу цель всегда. У меня есть свое собственное чутье и, конечно же, ТАО. Я видел и читал разные досье. Узнаю все неприглядные подробности жизни будущей жертвы заранее, или наоборот, узнаю о нем много хорошего перед тем, как нажать на курок. Единственное, что мне нельзя показывать, это сведения о детях моей жертвы. Единственное, что меня может остановить и сорвать всю операцию к чертям собачьим. И это единственное правило сейчас было нарушено. «Примерный семьянин, любящий муж и отец, тот, кого обожают детишки, и у которого, конечно же, есть любимая собака — друг всей семьи. Он любит свою машину и ездить на пикники к берегу моря со всеми своими домочадцами. А еще у него есть дети школьного возраста, и он заезжает за ними в школу. Он положителен, как пиздец знает кто, и поэтому я не могу убрать его уже хренову тучу времени. Я не могу найти даже маленькую ниточку порочности в его жизни, за которую мой разум может ухватиться, и тогда нимб исчезнет, превращая его в обычного человека. «А еще дети». Не могу и все. ОНИ знают о моей слабости, знают, но им насрать на это. Как же меня все раздражает. Палец застыл, поглаживая холодный метал. Так сложно сделать усилие и просто выстрелить. Все, что от меня требуется, это только «просто нажать на этот долбаный спусковой механизм». Пуля сама полетит в цель, мне не нужно будет контролировать ее полет. Не нужно будет упрашивать прекратить, если вдруг я струшу. Силу ветра я учитываю, любое изменение в движении цели я фиксирую автоматически, ничего не может мне помешать, но я все еще стою и рассматриваю то затылок, то профиль жертвы. Я пропустил столько мгновений для стрельбы, столько шансов быстро выполнить свою работу. — Чем занят? — голос под ухом раздражает. «Не мешай целиться снайперу. Рука дрогнет», — да, дрогнет у любого обычного человека, но не у меня. Я способен стрелять из любого положения, будучи ранен или при смерти, но все равно лучше не мешать. «А ты не видишь? Хренью маюсь, черт тебя побери, Шарк». «Как же ты меня раздражаешь, съебался бы в туман», — но я просто молчу, и мое молчание еще больше раздражает нашу Акулу. А вернее сказать — бесит. Мало мне слышать его наглый голос, с чуть заметной хрипотцой, в гарнитуре наушника, так еще и приперся самолично меня побесить и подышать в шею. Ему весело за мной наблюдать, так весело, что я чувствую, как он хочет мне эту шею свернуть. Или сделать несколько аккуратных, но лишних дырочек в теле. Его дыхание возле уха не может помешать мне. Досадная помеха и только. Раздражает — да, бесит — да, но не мешает. Ему просто хочется увидеть кровь. Я знаю. Хочется почувствовать ее тепло на своей коже: хоть он и не увидит, как упадет на землю моя жертва, он может это представить. Он что, думает, что, отвлекая меня, делает мне хуже? Нет, он себе в крышку гроба гвозди забивает. Кранц не погладит его по головке за вольности и за создание помех моей работе, но он все равно пришел. Его рука поглаживает кобуру пистолета на моей ноге. Не вижу, чувствую, словно оружие — это часть моего тела. Краешком глаза отслеживаю, а сознание дорисовывает. Он водит пальцем круги. Наглеет от безнаказанности. Я теперь больше занят тем, что «слежу» за ним, а не за жертвой. Я гляжу частью сознания в прицел, другой частью пытаюсь предугадать действия Акулы. Но я все еще здесь. Он смелеет. Рука его движется сантиметр за сантиметром вверх по бедру. «Перебежками». Перемещается на живот. Легонько, невесомо касается. Слишком интимно как-то. В моем личном пространстве, словно забравшийся в чужой дом вор. Я молчу, хотя могу послать или сообщить лидеру, но я все равно ничего не делаю. Как и не стреляю. Жду. Чего — непонятно. — Так что ты делаешь? — это не вопрос, предлог что бы подобраться еще ближе, чем он был. Он пытается посмотреть через меня в окно, как бы «забываясь». И как только приклад ему не мешает? Прижимается сильнее, чем нужно. Я чувствую не только сбившееся на миг его дыхание. Тела соприкасаются. Знаете, почему, когда кто-то обнимается, он старается не делать этого всем телом? Ага, нижняя часть прикасается тоже. Это неприятно. Он знает, что я чувствую, и ожидает удара. А я застыл неподвижно. «Разрешаю ему действовать? — мысль не дает покоя. Позади стоит тот, кто ненавидит меня и одновременно тянется ко мне. Я — его персональная одержимость, и мне что? Нравится? Нет. Бесит. Или, может, бесит потому, что нравится?» Я запутался. Прошло несколько секунд, за которые я мог отбросить его, одернуть, ставя на место или хотя бы просто шагнуть в сторону, но я опять медлю. Я в тупике. Моя жертва все еще там. Жива и наслаждается, пока еще, жизнью. Время стало двигаться, как поток жидкого меда. Все в нем вязнет. Я чувствую, как скорость моего восприятия упала практически до нуля. Как мне кажется, само время остановилось. Но на самом деле время бежит. Теперь я чувствую, что не успеваю. Хотя человек, которого я должен убить, и не собирается никуда уходить оттуда, я понимаю, что должен выстрелить сейчас, пока могу, — но не стреляю. Тяну. Хочу узнать, что ОН будет делать дальше. Где та черта, что его остановит. А он все смелеет. Разум фиксирует, анализирует и предугадывает возможные действия, сознание проецирует образы, да такие, что пора бы записываться на прием к психиатру. Он хочет. Хочет не просто прикоснуться мимолетно, а взять. Взять, грубо сминая сопротивление и сбивая дыхание обоих. Вырвать стон. Распустить руки куда не следует и, не получив отпора, войти. Войти и, причиняя сладкую боль, ловить кайф. Его уже не интересует «воображаемая» кровь невидимой жертвы. Я в эту секунду ловлю отголоски его эмоций и желаний, как свои. А ведь моего тут ничего нет. Еще одна моя особенность — чувствовать, что и кто меня окружает. Хамелеон. Он меняет цвет, сливаясь с внешней средой, а я теряюсь в эмоциях и желаниях того, кто рядом. Поэтому я стараюсь держаться обособленно, на расстоянии вытянутой руки хотя бы. И закрыв наглухо сознание. Обычно от Кранца, например, исходят волны спокойствия и холодной расчетливости, рядом с ним я становлюсь «примерным и послушным», как он этого хочет. Тао нужно только, чтобы ему, не мешая, прикрывали спину. Или просто не оставляли одного, наедине с тревожными мыслями. Хаммер в постоянном ожидании. Время идет. Все заходит слишком далеко. Глубоко. В мысли проникает туманом чужое «хочу». Рука нагло скользит ниже. Время течет, скользит по секундам. Постепенно я понимаю, что тоже хочу быть подальше отсюда, в другом месте. Хочу закрыть дверь, сбросить одежду и расплавиться, как воск, под его руками. Любит боль? Я тоже. Хочет меня? Получит. Получит все. Он сильный, злой, безжалостный. Такой, какой нужен мне. Я чувствую его зверя, который хочет крови. Мне сейчас нужна как никогда его звериная сущность. Зачем? Чтобы убить, не чувствуя раскаяния или стыда. Нужно что-то делать. Прекратить игру, пока все не зашло слишком далеко, не поглотило сознание. Пора. От меня ждут результат, а не жеваные сопли. Я нажимаю на спусковой механизм. Выстрел. Резко подаюсь назад, все-таки прижимаясь спиной к жаркому телу, теперь уже в настоящем, а не в выдуманном мире. Его куртка расстегнута — как обычно, он наплевал на устав. Я не понимаю, зачем мне нужно было после выстрела, так быстро «отпрянывать» от окна. Уходить из поля зрения возможного наблюдателя, ведь никто не смог бы увидеть меня. Прицел затемнен, он не выдаст своим сверканием ни на секунду. Но я все равно не задумываясь, даже зная, кто за спиной, так поступил. Зачем? «Если бы ты знал, как меня спас, Шарк. Спас от провала заставив хладнокровию вернуться снова», — пронеслось вихрем. Акула нехотя сделал шаг назад, вглядываясь в лицо. — Как видишь, занимаюсь отстрелом людей на расстоянии. — Что? — Теперь уже ничего. Уходим. В его глазах непонимание пополам с обидой. «А ты что хотел?». Как подарок, я целую его на прощанье, задев волосами по лицу. Он втягивает воздух, принюхиваясь к запаху. Запоминает его. Ухожу. Он идет следом. Пусть «этот миг» будет нашей маленькой тайной.