Все правильно

Первая личная встреча выглядит весьма неуместной, и более того – жалкой. Руслан первым отводит глаза, переводя горящий от извечной несправедливости взгляд в сторону, словно боится прожечь всей той смесью раздражения спокойно плещущееся самодовольство во взгляде Николая, который, подобрав руки, задумчиво рассматривает знакомую, казалось бы, фигуру. Смотреть друг на друга не через монитор ноутбука, а вот так просто, напрямую – странно. А сейчас смотришь прямо в глаза. Неловко. — Редиска? — Руслан усмехается. — Ты тогда текст серьёзно писал? Николай в лёгком недоумении приподнимает бровь, пытаясь уловить ход мысли старого знакомого. Казалось бы, теперь, когда он перегнал его по всем параметрам популярности, общение с Русланом было крайне бесполезным, но, с другой стороны, оно отчасти давало ощущение спокойствия и будто бы возможность вернуться обратно, исправить все ошибки и создать что-то большее. Жаль, что лишь в своем воображении. — Никогда бы не подумал, что ты начнёшь разговор с этого слова, Руслан, — официально, не найдя иного пути для ответа отрезает Соболев, поправляя настойчиво съезжающий с плеча ремень от сумки. Разговор не клеится, ветер в парадной дует слишком сильно, а Соколовский в своих странных кроссовках и потрёпанном пальто выглядит уставшим, но при этом всё же счастливым. Николай, в противовес, в лёгкой ветровке – настолько, что ветер пробивается сквозь тонкую ткань. Он выглядит свежо, как обычно – стараясь подпасть под недостижимый, но всё же идеал, но в тоже время изнутри он наполнен только звенящей пустотой и чувством неудовлетворённости, которая свойственна мужчине не была. — «Здравствуй» было бы слишком банально после всего того, что я услышал от тебя в свой адрес, — Соколовский вздыхает, опираясь локтем одной руки о косяк двери своей квартиры. — Впрочем, если тебе есть что сказать, я не собираюсь тебя останавливать. Язык чешется перейти на ядовитую лесть, оборвать этот на удивление спокойный тон, прервать полосу спокойствия. Где вся злость, где раздражение, так свойственное такому грубияну? Время меняет людей, но сейчас перед собой Коля видит не того странного лгуна и воистину хейтера, он видит только уставшего и подрезавшего корешки своих эмоций человека. — Что с тобой сделали? — вопрос вырывается раньше, чем Николаю удаётся его осмыслить, и более того, осознать, что в его же голосе чувствуются нотки неподдельного волнения, пришедшего прямиком из ниоткуда. Алогично, противоположно от предсказуемости, странно. — Напомни мне, как ты провёл этот год, Николай, — надавив на первую гласную, бывший блогер впервые за весь разговор хмурится и скрещивает руки на груди. — Ты знаешь, сколько дерьма мне пришлось перенести за это время? Не без твоего участия, кстати. Николай возмущённо вздыхает, но Руслан, ударив кулаком по двери, прерывает его на полуслове: — А теперь ты приходишь ко мне домой и спрашиваешь «Что с тобой сделали?» — Соколовский протяжно выдыхает, чувствуется вся его долго сдерживаемая злость, и в какой-то степени – разочарование. — Ты хорошо поднялся, я видел твой канал, — оторвавшись от двери, Руслан снова опирается локтем о двери, и, вздохнув, словно попытавшись выдохнуть из себя вместе с воздухом всё раздражение, переводит взгляд в серый бетонный пол подъезда. — Приехал словить ещё немного хайпа, да? — Я приехал узнать о твоей ситуации изнутри, — перефразировав, Соболев слегка щурится, чувствуя, что Руслан бьёт по живому. Согласное кивание в ответ на его слова так и говорит едкое «ничем не гнушаешься», а протяжное и ничего не обозначающее «Вот как» в ответ не выражает ровным счётом ничего. К чему вопросы? Они оба знают, зачем он здесь: узнать о карьере, узнать о мнениях, узнать о состоянии здоровья – всё то, что интересно зрителям. И плевать, что сейчас камеры перед Русланом и Николаем нет. — У меня нет никакого желания иметь что-то общее с тобой, — Соколовский потирает висок, берясь за дверную ручку. — И тем более, рассказывать тебе о том, что происходило с моей жизнью. — Я не буду коверкать твои слова, — ответ Соболева звучит как вызов и одновременно оправдание. Оправдание за банальный эффект, схожий с синдромом вины выжившего? Что за бред. — Стой! — схватившись за дверь, Николай заставляет вздрогнувшего от неожиданности Руслана предусмотрительно отойти от двери на пару шагов. — Когда я говорил тебе то же самое про Полину, ты тоже не послушал, —Соколовский щурится, когда Николай почти прожигает когда-то дорогого человека ледяным взглядом. — Не впутывай её, — холодно и сухо требует Соболев, отпуская дверь Руслана, который, разочарованно усмехнувшись, переводит взгляд куда-то в стену, что была позади его незваного гостя. — Хочешь кого-то винить – вини меня, — голос предательски дрожит, а гадкое чувство раздражения просыпается вновь, ядовитой змеёй обвиваясь вокруг шеи. Руслан сухо кашляет в кулак, всё ещё сохраняя на лице печать обиды и горечи, прежде чем всё так же без эмоций схватить за руку и затянуть в коридор своей же квартиры. Рывок грубый и неожиданный – пара вешалок обрушивается на пол, противясь весу Соболева. — Я неприятен тебе как личность, я знаю, — Руслан перехватывает сжатую в кулак руку и жмется к чужой груди своей, — просто иногда, когда я смотрю на твоё самодовольное лицо, я хочу, чтобы ты помнил, что ты за человек, Коля. Поцелуй грубый, не несущий в себе ни капли желания передать партнёру хотя бы немного теплоты. Только плавное, тянущееся, словно жвачка, между губами и общим дыханием бестелесное чувство отвращения. «Ты мне отвратителен. Это всё только лишь для того, чтобы ты не забывал». Руки сами тянутся к волосам, сбивая идеально лежащую причёску в лохматые локоны, беспорядочно сваливающиеся на лоб. Коля щурится, пытаясь ответить тем же, хватает за ставшие такими непривычными и жёсткими волосы Руслана, пытаясь раскидать пряди, которые, словно назло, выскальзывают из чужих рук, не позволяя двинуть себя с места. — Я тебя не ненавижу, — Руслан отстраняется совсем немного, всё так же дыша в чужое лицо. Носы почти сталкиваются, чувствуется, как они крадут воздух друг у друга. Руслан снова щурится, как было и раньше, но вместо чувства спокойствия в нём только презрение и боль, от которых почти по цепочке боль идёт и к Коле. Словно старые связи снова ожили на одно краткое мгновение, опровергнув всё заявления Хокинга о том, что путешествия во времени – невозможны. Одно случилось – прямо сейчас. Руки сами тянутся к чужим щекам, ранее бывшим намного теплее и мягче. Руки дрожат. И это не эйфория. — Я тоже, — Соболев выдыхает в чужие губы, прежде чем снова заключить такой же грубый поцелуй на чужих губах. Вешалки вновь скрипят под весом двух мужчин, вдавившихся в стену. Прошлое – тёплое, как майский вечер. Настоящее – безвкусное и холодное, как губы Руслана. Безответное. Прошедшее. Прошлое. — Ты будешь это помнить, — голос гипнотизирует обоих, болезненно разрезая перепонки. — Ты будешь помнить, что ответил на поцелуй, — Руслан вырывается из мимолётных объятий резко, из-за чего Соболеву почти инстинктивно хочется перехватить его за руку и прижать обратно к себе. Безуспешно. Руслан открывает двери квартиры повторно, почти приглашая. Отчего-то больно. На этот раз щурится уже Николай, и почти с обидой, так несвойственной уже простившему и забывшему всё человеку, отрывается от перевороченного шкафа, выходит за двери. — Я буду помнить, ты этого добился. Лицо Руслана алое, а дыхание сбивчивое, как после долгого бега. Тыльной стороной ладони он утирает губы, будто после грязи. Не улыбается. Соболев хочет съязвить. Соболев хочет сделать больно. Соболев хочет забыть. Потому что где-то в груди царапает и режет ураган. Рука Руслана тянется к дверной ручке, сжимаясь в кулак. Последние секунды. Соболев оборачивается к двери, лишь чтобы позволить взглядам мимолётно пересечься. — Ты не забудешь, — яд в голосе неестественен и жалок. Но в тоже время – действенен. Соболев вздрагивает, когда двери за его спиной не закрываются, а Руслан, усмехнувшись, замирает на месте, позволив Соболеву остановиться пред ним в неловкой позиции. Взгляд переполнен раздражением и обидой, волосы растрёпанны, лицо красное от стыда и злости. Такой непривычный для камеры образ. — Уходи, — в голосе Руслана проскальзывает смех, а губы растягиваются в широкую усмешку. Он правда смеётся. И смех не несёт в себе и капли насмешки – лишь искреннее веселье. Ведь ошибки прошлого – это так смешно.