***
Ее чертовски оно затягивало.Ну, это самое состояние нужности, принадлежности; она сама хотела знать, что он так же задыхается рядом с ней, подбивала свою и без того измученную душу на подобный безумный шаг. Надеялась, что истерзанное долгоебенной мукой сердце гулко бьётся о ребра, что подобные симптомы преследуют не только лишь ее одну.Ведь терять было нечего, верно?
…но больше не может. Ты потратил херову уймищу времени на меня. И, наверное, именно за это я и хочу поблагодарить тебя. Знала же, что, возможно, все так и будет, но нет, повелась, доверилась ему; всучила в его руки свое трепещущее сердце, мол, держи, твоё, имеешь право раздробить его, как только будет повод, как только захочешь.Должно быть, это все одиночество, что так отвратно медленно разъедало все ее нутро изнутри. Несмотря на все окружающее нас мудачество, я хотела чувствовать себя комфортно хоть с кем-то, знать, что в ком-то могу раствориться. Пусть даже лишь на короткое мгновенье, которое покажется мне самым потрясающим в моей жалкой жизни. — Я предупреждал, — протягивает он, делая очередную затяжку. — Я должен уехать, до субботы вряд ли вернусь. Глаза слезятся, но она не понимает: от едкого сигаретного дыма или же от этой самой боли, что охватывает тело легким онемением, заставляя все сжиматься где-то в районе солнечного сплетения. Ее сердце не умеет думать, не умеет анализировать — только бешено колотиться из-за недостижимого. Наверное, ей нравится делать больно самой себе — бедственная мазохистка. Ты как-то говорил, что я слишком наивна для такого жестокого мира — быть может, ты прав, теперь я это понимаю. Никогда этот стоящий передо мной человек не станет чем-то большим, чем просто моим содействием. — Да, помню, — коротко выдыхает она, смотря, как дым рассеивается в воздухе, что тяжелыми незримыми эфирами окутывает их двоих. Я тебе рассказывала многое, да что там, ты знаешь всю меня морально, чуть ли не до последнего эфира моей слабой души.Доверяла, а ты, в свою очередь, открывался понемногу мне. Только вот некуда больше обнажать наши гниющие души. Она не рассчитывала на отношения, ни в коем случае, нет. Была лишь устоявшаяся договоренность, что он, в случае чего, вытащит ее из всякого дерьма, в котором была погребена вся жизнь, должно быть, с самого рождения. Естественно, помнит, как они встретились: в засранном пабе, когда было ощущение, что органы вывернет наружу вместе с поглощенным ранее алкоголем. Он тогда, кажется, перепутал ее с какой-то дешевой потаскухой, бесцеремонно грубо схватив ее выше локтя и потащив к своей безмерно дорогущей тачке. А ей было тогда как-то посрать на то, куда ее ведут — хотелось блевать. Мнимая эйфория выветрилась, начался отходняк.Запихнул ее на переднее сиденье автомобиля, сел сам, потаращился на нее как-то загнанно и укуренно, а потом заржал, завораживая ее чувствительный слух своим низким звуком смеха даже в таком невменяемом состоянии и уронив тяжёлую голову на руль. Она же в ответ моргнула пару раз, стараясь хоть немного отрезвить разум, обозвала его второсортным мудаком, при этом умилительно закатив глаза под тяжелые веки: после ржали они уже вдвоём. А потом была страстная, бессонная ночь на полу в какой-то гостинице, в обнимку с толчком, где он заботливо держал ей волосы, пока она все же опустошала свой желудок. На утро, обыскав весь номер досконально и не найдя признаков пребывания в ней кого-то другого, она решила все-таки забить: на пьяную голову многое может предвидеться; обаятельные и обкуренные мудаки — далеко не исключение. Сейчас его лицо задумчиво, сосредоточенно: когда он о чем-то размышляет, то начинает прищуривать свои глубокие глаза, в которых она каждый раз тонула, как только набиралась смелости заглянуть в них напрямую, а не сквозь, как делала это до их встречи — привычка, которая оберегала ее элегичную сущность от подобных осложнений, подавляла бессмысленный страх. — Да брось, ты же знаешь, как я люблю получать ранним утром бредовые сообщения от тебя, с совершенно бессмысленным содержанием, — он усмехается, приподнимая уголки тонких губ, выбрасывает окурок, безжалостно втаптывая тот в белоснежный снег, засовывает руки в карманы парки. Ты хоть раз задумывался, как это — быть тем, кто поддержит тебя, внимательно выслушает, поймет, но все же не иметь право на то, чтобы залезть более глубоко, в саму суть человека? Каждый раз таить в своем сердце надежду на более стоящие и бесценные отношения, но так и не получать желаемого? А я вот знаю, чувствую, ощущаю кожей эту самую нужность, но не имею права быть бесценной сама. Ярый бред, серьезно, приевшиеся всем стереотипы. Но почему-то она даже не удивилась, когда увидела запрос в друзья на своей страничке в социальной сети — о том, каким образом ему удалось ее найти, как-то не задумывалась в тот момент, не то, что ее интересовало. Тогда, по правде говоря, было не очень комфортно: все же незнакомый человек. Однако, как оказалось, зря. Слишком уютным оказался этот самый человек; слишком душевны и проникновенны темы переписок. Сообщения отсылались с непревзойденной скоростью, с каждым разом становились более открытыми и личными. — Как же без этого, — она улыбается натянуто. Кажется, что это ее сердце только что вырвали из груди и сейчас сжимают его, оплетая цепкими оковами, желая выжить все отчаяние, всю кровь, всю невысказанную боль. — Снова проблемы? Но мы ни в коем случае не были вместе, нет. У тебя была девушка — оказывается, именно за неё ты меня тогда, при первом знакомстве, принял: симпатичная, общительная, вся такая задорная и позитивная. Иногда, меня воротило от подобного давления, она каждый раз меня до омерзения бесила, если честно, и даже не из-за ее права на тебя, а из-за того, что та была слишком навязчива и, вместе с тем, эгоистична — особенно по отношению к тебе самому. Но нельзя было этого показывать, я просто не желала терять то самое малое с тобой. Знаю, несправедливо, однако более просто не в силах наблюдать за тем, как она при первой же возможности тебя обнимает, запускает пальцы в твои волосы, сжимает руками плечи, впиваясь в твои губы. Понимаю, неправильно вот так, однако ничего не могу с собой поделать, извини уж. Смотрю и не могу отвести взгляд, хоть и настолько отвратно, до бессильного жжения в глазах мучительно это лицезреть. — Ты же ее знаешь, — он закатывает глаза, в привычной манере нервно поправляя взъерошенный волосы. — Хочет меня видеть возле себя, но я никак не соглашаюсь все бросить и приехать. Ее или это ебет, или ещё чего. В последнее время, перестал понимать, что именно ей надо от меня. Быть рядом. Должно быть, я её немного понимаю — хотела бы быть достойной это почувствовать именно от тебя. Но, на самом деле, что за идиотский стереотип: быть недостойной какого-либо человека? Просто не сложилось, все в жизни бывает. Натягивает скептическую улыбку, будто подбадривая, словно подталкивая на дальнейшие действия. Делает вид, что все нормально, обыденно: жаль, что он не может заглянуть глубже херовой оболочки, душу он, увы, не сможет увидеть. Возможно, никто не сможет. Нутро сжимается в противных, притупленных холодом судорогах — до дрожи неприятно осознавать, что он постоянно как-то сопоставляет ее с ней, как будто они похожи, одинаковы. Это не я наивная, а ты, милый.Да, и все же ты не настолько особенный, раз разглядеть естественного не в силах.Быть может, пора завязывать.
Каждый день слушать о ней больно, меня трясет, меня разрывает на части, но я все еще держусь — и когда-нибудь это все закончится, обязательно. Просто пора прекращать общение, оно затянулось. — Встретимся через пять дней, — он подмигивает, подзадоренный ее скептической реакцией на их, с его девушкой, нестабильные отношения. Выдыхает теплый воздух в морозную атмосферу, наклоняется, привычно обхватывая ее за плечи и сильнее прижимая к себе. За эти моменты она готова продать душу; просто нравится чувствовать себя защищенной.Любит его тепло. Печально, что это длится всего лишь жалкое мгновенье. Она смотрит на его отдаляющийся силуэт, что медленно растворяется в темени ночного города, потом сама отправляется домой, пряча холодный нос в завязанном вокруг шеи шарфе. Заваривает зелёный чай, пока интернет подключает ее ко всемирной социальной паутине. А, собственно, за каким чертом я это все терплю, постоянно на что-то надеясь? У него своя жизнь, как бы они не были морально близки, этого не изменишь, да и быть, в случае чего, просто тем человеком, кому можно выплакаться, она более не желает — не с ним, не подобными безжалостными терзаниями. Думает, что все же надо завязывать — не вечно же ждать чего-то недостижимого. Не в ее компетенции унижаться и быть кем-то использованной — за последние несколько месяцев она почему-то об этом позабыла. Медленно отрезвляет затуманенное его образом сознание; сердцу почему-то становится легче, когда до нее все же доходит, что в этом мире еще миллиарды людей, помимо этого человека, который так изнурительно разрывает ее в клочья. Осознает, что все еще не поздно затуманить свое мечтательное сознание кем-то другим, кем-то более достойным и поглощающим.Вот теперь терять нечего, верно.