Resist and Exist

      От тошнотворного запаха тянет блевать. Вриска устало катит по каменному туннелю тележку, набитую трупами. Свеженькие тролли на закуску её «мамочке». Хотя, «условно свеженькие», потому что пока Серкет и Ампора препирались насчёт деления награды, трупы успели чуток отлежаться и теперь неистово мстят, пытаясь задушить своей вонью. Особенно бронзовокровки. Чёрт, чем нужно было питаться несколько солнечных оборотов, чтобы так смердеть?..       Тележка едет медленно, потому что Вриска едва волочит ноги. Эта сессия во Фларпе была ужасно долгой, скучной и выматывающей. Во многом благодаря Терези, которая слишком долго тянула мускулзверя за шары, вынося идиотские приговоры пленникам. Это из-за неё в последнее время сильно поубавилось число желающих участвовать в игре. И, соответственно, тех, кто станет обедом гигантской паучихи.       Серкет в очередной раз обращает внимание, что любимый китель, копирующий наряд Маркизы, заляпан уродливыми пятнами: кое-кто из обречённых пытался сопротивляться. Потрясающая дурь, Вриска даже восхитилась на полсекунды, пока замахивалась великолепной пиратской саблей, чтобы снести дурику башку. Кстати, верный клинок и сейчас рядом: легонько постукивает по бедру, требуя, чтобы его благородную сталь очистили от позорной жижи цвета горчицы. Усталость давит на плечи, как тяжёлый сундук с золотом, но с одним отличием — она не приносит радости. Глаза слипаются, и хочется забить на всё, но нельзя. И Вриска знает, почему.       «Или ты, или тебя» — прекрасная иллюстрация к её родственным отношениям. Ёбаная паучиха никогда не бывает сыта больше суток, и это настоящий геморрой. Хотя Вриска реально счастлива, что её лусус — не гурман и гораздо больше переживает о количестве предоставляемой жрачки, чем о её качестве. Можно было бы свихнуться, охотясь на одних только высшекровок. А снижая популяцию всякой дряни в области красно-жёлто-зелёных оттенков гемоспектра, она лишь делает одолжение Альтернии. Возможно, Снисхождение даже когда-нибудь похвалит её.       Серкет выкатывает труповозку на широкую каменную площадку внутри гигантского ущелья. Это место — наглядное пособие по тому, как объединить помойку, туалет для монстра и кладбище костей. Вонь становится нестерпимо жгучей, так что Вриска прикрывает нос краем воротника и принимается выгружать добычу. На самом деле она просто спихивает тележку и наблюдает, как та падает вниз. Тролльи туши выпадают из неё, оставляя в воздухе разноцветные кровавые брызги, с лёгким пружинящим звуком шмякаются прямо в паутину и прилипают к ней. Тележка едва не пробивает сеть, отскакивает и к злобному удовольствию Серкет бьёт паучиху по одной из лап.       Вриска засовывает пальцы в рот и оглушительно свистит.       — Жрать подано, — не так злобно, как прежде, а скорее устало говорит она и тихонько добавляет: — Чтоб ты подавилась, сука.       Мать-паучиха открывает глаза и недовольно ёрзает, вызвав гул и лёгкую тряску в ущелье, но Вриска уже не боится. Времена, когда она замирала от любого шороха этого монстра, уже прошли. Сейчас она вызывает только раздражение, и Вриска с трудом сдерживается, чтобы не начать перечислять в нецензурной форме миллион и одну причину, почему «мамаша» должна заткнуться. Поэтому она просто разворачивается, намереваясь уйти и успеть выспаться до следующей сессии пиратских приключений. Но позади слышится недовольный рёв, и Серкет останавливается. Ей слишком хорошо известно, что это значит.       Иногда «мамочка» хочет поесть с её рук: у неё это называется выражением привязанности. На самом деле паучихе просто нравится издеваться над своей подопечной.       Сжав зубы, Вриска возвращается и съезжает вниз по верёвке из паутины за парочкой трупов. Выбор останавливается на двух тролле-парнях — бургунди и оливке, потому что по неведомой причине эти цвета смердят меньше всего, а мясо мужских особей мягче и сочнее, чем женских.       Перегруженная их весом, Серкет едва поднимается назад, ещё сильнее пачкаясь в кровавом дерьме и посылая миллиарды проклятий в сторону своей опекунши. Наконец она выползает на площадку, скидывает один труп на землю, а другой принимается разрубать. Подгнившая плоть хлюпает, вызывая новую тошнотворную волну, но Вриска сдерживается. Серкет отпиливает руку бургундиекровного и машет ею, как сигнальным флажком.       — Открывай свою ёбаную пасть, ну! — нетерпеливо кричит она и метким движением закидывает мясо прямо в паучьи жвала. А затем едва не получает им обратно в лоб.       — Да ты совсем двинулась?! — увернувшись от «снаряда», возмущается она.       Паучиха злобно клацает челюстями и ревёт.       Она хочет есть ПРЯМО с рук, ух ты ж, вот это, блядь, заявление!       — Да чтоб тебя!.. — Вриска хватает отпиленную руку и вытягивает её вверх. Паучьи жвала цепляются за плоть и отрывают кусок за куском, пока в пальцах подопечной не остаются мелкие ошмётки. Но даже тогда тварь не останавливается и продолжает есть, оставляя глубокие порезы на коже Серкет. На самом деле, если бы хотела, паучиха с лёгкостью могла бы проглотить её целиком, учитывая габариты. Но с тем же искусством и аккуратностью, с какими плетёт свои сети, «мать» сейчас причиняет ей боль.       Вриска стискивает зубы и молчит. Она знает, что это своеобразное наказание за грубость и непослушание. Мамаша как бы напоминает, что станет с самой лазурнокровкой, если та продолжит выпендриваться. Об этом недвусмысленно говорят и жвала монстра, на которых по соседству с бордовыми пятнами теперь поблёскивают светло-синие…       — Приятного аппетита, — шипит Серкет сквозь зубы, слушая издевательский скрежет паучьего нутра, и разворачивается, чтобы теперь окончательно удалиться, предоставив лусусу самостоятельно закончить трапезу.       Порезы на руке сочатся и саднят и, скорее всего, снова загноятся. Но Вриска уже не переживает. Все её мысли заняты фантазиями о том, что однажды членистоногая тварь поперхнётся и скопытится. И Серкет ни секунды не будет жалеть об этом. Или, может быть, Вриска сама срубит ненасытной скотине башку, когда ещё немного подрастёт. И тоже без каких-либо сожалений.       Но сейчас ещё слишком рано. Мелкий тролль без лусуса — подозрительная личность. «Бракованная». Снисхождение, несмотря на своё дурацкое имя, не станет разбираться с обстоятельствами и лично наделает пару сотен дыр в тушке Вриски с помощью трезубца. А потом отправит на паштет. Или прикажет скормить своему лусусу. И не посмотрит даже, что Вриска тоже высшекровка.       На Альтернии всё подчинено системе, и тот, кто решит пойти против неё, не имея достаточно силы и тузов в рукаве, будет настоящим идиотом. Вриска не хочет и никогда не желала, чтобы её считали идиоткой, или, что хуже, слабачкой. Поэтому, пока она так зависима, пока её жизнь в прямом и переносном смыслах набирает обороты, Серкет будет заботиться о своей матери-паучихе, таскать новые жертвы и ранить руки. Если её противостояние миру выглядит таким образом, она будет очень стараться. Ведь это делает её не просто такой же самолюбивой сукой, как собственный лусус, а невероятно сильной сукой!       Вриска возвращается в улей, скидывает грязное шмотьё и голышом заваливается в кокон для сна. В полудрёме ей снова слышится недовольный гундёж Терези и Эридана и испуганные крики жертв, но она ни о чём не жалеет. Вриска уяснила давным-давно: «сопротивляйся» и «живи» — два ёбаных лусус-кита, на которых держится её никчёмное существование. И она готова делать что угодно, лишь бы эта опора никогда не разрушилась.