Рыцарь для короля

Артур скрипит зубами, жует слова и нервно ходит из одного конца комнаты в другой. Он с невыносимой тяжестью выдавливает из себя предложения, срываясь и приправляя их матами. Сэр Уильям стоит чуть в стороне у окна и насмешливо улыбается, наблюдая за мучениями новоиспеченного короля. — Уилл, это просто пиздец, я так не могу, — жалуется он, впиваясь пальцами в лицо и вжимаясь телом в стену. — Вы же знаете, насколько дерьмово я веду переговоры. Мой покойный дядюшка, хотя и был первосортным тираном, и тот смыслил в них гораздо больше меня. Рыцарь подошел к Артуру, положил обе руки ему на плечи и мягко заговорил: — Вы же прекрасно понимаете, мой король, что нам нужен этот союз, — «Вот именно!», почти отчаянно вопит тот, но Уилл смотрит на него строгим взглядом, и ему приходится заткнуться. — И наши шансы заключить его в разы возрастут, если страну будет представлять не какой-то безликий посол, выражающий вашу волю, а вы сам. — Я знаю, Уилл, но… — он устало вздохнул и качнул головой, задевая покоящиеся на плечах руки. — Я так заебался. Я успел тысячу раз пожалеть, что прикончил дядю. Он, конечно, чудовище, но по крайней мере умудрялся держать страну в узде до моего появления. — Напомнить, каким образом? — лицо рыцаря мгновенно искажается. Уилл, на самом деле, ненавидит не так много вещей. Но любое упоминание Вортигерна заставляет его пылать изнутри. За все перенесенные по его вине невзгоды «скользкий Билл» все еще уверен, что бывшего узурпатора надо было скормить его морским питомцам. Заживо. Конечно, Биллом его больше никто не зовет, особенно после восхождения на престол Артура. Им пришлось оставить свое разбойничье прошлое и втиснуться в личины благородных сэров, покидающих дома через двери, а не через окна, и не позволяющих себе крепких словечек, которыми так любил разбрасываться Артур. — Он как-то нарядил шута собой, — не замечая горящих яростью глаз, продолжал воспроизводить мысли вслух король. — Почему я не могу нарядить кого-то из вас собой? Когда-то давно, в их вторую встречу, Уилл снял кольцо, чтобы отрезвляющая оплеуха вышла не такой болезненной. Он сделал это медленно, теребя пальцами камень. В этот раз удар вышел молниеносным и не менее точным, правда, гораздо более болезненным. Рыцарь бил рукой без кольца, слабой рукой, которую контролировал несколько хуже, а потому не рассчитал силы удара. — Соберись, тряпка, — прошипел он сквозь сжатые зубы. — Ты король, так будь им, а не изображай из себя маленькую принцессу, прячущуюся за спинами своих рыцарей. — Уилл… — Артур дернул головой в момент удара, но лишь обреченно кивнул, признавая правоту. — Ты будешь со мной? — Всегда. И этот короткий уверенный ответ демонстрировал крепость связи между ними гораздо лучше накрахмаленных возвышенных слов. Уилл всегда был рядом. Прикрывал спину, прижимаясь своей и крепко сжимая клинок. Прикрывал тылы с крыш, точно целясь и никогда не промахиваясь. Он был настолько всегда рядом, что Артур пропустил момент, когда сам стал мишенью, а метафорическая стрела угодила прямиком в его огрубевшее сердце. Уилл редко брал в руки лук, предпочитая жар битвы хладнокровным расчетам. Но если брал, то безжалостно разносил врагов короля, который, увлеченный пылом сражения, частенько не замечал тех, кто подкрадывался со спины. Он был его опорой, защитой, он был его Мерсиа для Вортигерна. Он был его всем. — Я люблю тебя, — Артур задыхается от чувства, что в какой-то момент накрывает обоих, но лишь он находит в себе силы признать его. Рыцарь устало и измученно качает головой, не желает признавать очевидное, но позволяет своему королю делать с ним все, что заблагорассудится. — Я знаю, — пожав плечами, отвечает он и подставляет шею под поцелуи. Артур доверяет ему больше, чем себе. Это отражает абсолютно все его поведение. Как он тихо вжимается в него, снося боль неудач. Как охотно подставляет лицо, когда Уилл протягивает изрядно постаревшие ладони. Как поворачивается спиной, закрывая глаза и обнажая свою полную беззащитность. Рыцарь любит лукавить, он делает это по десять раз на дню, но он вовсе не лукавит, говоря, что ни разу не задумывался о том, чтобы вонзить в эту открытую широкую спину нож, который хранит в одном из множеств скрытых карманов. Вместо этого он осторожно прижимается сзади, словно говоря, что здесь. Он разделял с ним победы и поражения, помогал обрабатывать раны, выслушивал самые безумные затеи и никогда не задавал вопросов, если получал конкретное задание. Он был его Гефестионом для Александра. Он был им. Во время одной из совместных операций, когда Уилла ранили, Артур впервые увидел своего рыцаря без рубахи. Свежая кровь лениво струилась по впадинам истерзанной кожи, замирала в давних шрамах, которые будто бы с упрямым усердием вспоминали снова и снова. Заметив пораженный взгляд короля, тот лишь насмешливо сказал: — Ваш дядя умеет быть убедительным. — Мы не много общались за то время, но у меня сложилось впечатление, что он не из тех, кто… — Артур застыл, будучи не в силах подобрать слова. — Он никогда ничего не делал сам, слишком брезговал, слишком боялся запачкаться, — рыцарь пожал плечами, протирая рану. — Зато его шлюхи всегда стремились выслужиться перед ним, подобно верным собачкам. Время неуловимо. Под едва слышное «тик-так» проходят весьма насыщенные годы, и в какой-то момент Артур с паническим ужасом понимает, что так будет не всегда. Что Уилл — в чем практически нет сомнений — однажды оставит его, хоть и яростно клянется, что первой крысой с корабля не побежит. Это видно по тому, как слегка подрагивают руки, теребящие тетиву. Это видно по тому, как с годами сбивается идеальный прицел. Но король понимает это лишь тогда, когда Уилл навсегда оставляет свое почетное место у его спины и дарует его подросшему сорванцу Блу. — Мы все стареем, мой король, — объяснял свое решение он. — Мальчишка справится с этим лучше меня. Уилл никогда не понимал, что настолько Артур доверяет только ему. Но, в отличие от короля, прекрасно понимал, как быстротечны годы. Впрочем, даже он не задумывался над тем, что они текут гораздо быстрее. Пока элементарная болезнь не свалила его с ног, подобно смертельной ране. Пока он не столкнулся взглядом с потухшими глазами короля, чья голова давно блестела сединой. — Ты не можешь так просто взять и оставить меня, — выгнав рыцарей, со все тем же юношеским упрямством заявил Артур. — Ты справишься, Артур, — Уилл знал, что нет, но испепеленные болезнью мозги могли извергать лишь банальщину за банальщиной. Тогда — только тогда — он впервые понял, что, вообще-то, многого не сказал. Мог, но почему-то молчал, а когда понял, смог лишь коснуться щеки короля, утешая. Можно подумать, он нуждался в его утешении. Ослабевшие пальцы проскользили до подбородка и безжизненно упали на кровать. Он не справится без него. Как Александр умирал вскоре после Гефестиона, как Вортигерн прекратил свое существование после того, как Уилл застрелил Мерсиа, так и Артур протянул сравнительно недолго, сраженный собственным сыном. А может, за этим вовсе не стояло никакой закономерности. Просто все так или иначе умирали. Стекленеющие глаза в последний раз пробежались по лицу короля, губы шевельнулись, но он так ничего и не сказал.