Цепная шавка

Дожди в Аместрисе не прекращались второй месяц. Студёная влага пробиралась под китель, застревала ржавчиной в табельном оружии и ворчливым раздражением в голосе шефа. Риза Хоукай, правая рука, глаза и крылья огненного алхимика, не выбиралась из штаба на боевое занятие пять недель, два дня и — лейтенант взглянула на мерно тикающие в тишине кабинета часы — семнадцать часов. Раны с «последнего броска» постепенно затягивались. Восстановили штаб оставшимся малочисленным алхимическим составом армии, Хавоку подарили позвоночник из красной пробирки, Мустангу вернули зрение, пробежались по мелочам, так сказать, и ровно — тут уже Рой проследил взглядом за серебряной цепью своего собачьего поводка — три дня, четыре часа и тридцать две минуты, как Хоукай перестала опираться при ходьбе преимущественно на правую ногу. Не харкала кровью на семнадцать суток меньше. В кабинете, кроме подполковника и лейтенанта, никого не было, и это было непривычным ещё неделю назад. Центральный штаб, никакой необходимости в столь плотном личном составе подполковника. На месте бывшего фюрера очередной старикан, которому Мустанг доверил бы — ведь однажды доверил — свою жизнь. У Ризы на столе горела одна тусклая лампа, тёмное лакированное дерево под руками Роя освещалось чуть ярче. Подполковник разбирал последние документы на сегодня. В высокое окно за его спиной барабанил дождь. — Какая лёгкая мишень, — процедила Хоукай, впервые войдя в помещение и окинув его цепким снайперским взором. — Поэтому ты тут, — Мустанг стоял позади на расстоянии двух вытянутых рук. — При всём моём уважении, сэр, я телохранитель, а не бог. — Хватит с нас богов, — и он прошёл внутрь, сел за свой стол, чувствуя под собой продавленный чужой задницей стул. Будто донашивал одежду за мертвецом; тот стоял в углу кабинета, кидал на выскочку-подполковника надменные взгляды и отражался в чужих, ещё не снятых со стен наградах и газетных вырезках. — Хватит с нас богов, — повторил он совсем тихо, глядя на стопку свежих документов за своим столом — список новых потерь. Распишитесь, подполковник, махните рукой, и какой-нибудь офицер — не такой важный, как вы — донесёт весть одинокой матери, потушит блеск в глазах ребёнка. В Аместрисе шёл дождь. На сегодня Рою Мустангу осталось рассмотреть семь доносов. Часы, те самые, серебряные, с гравировкой государственного пса, показывали за полночь. Подполковнику осталось работы на час, Ризе Хоукай, не бывавшей в своей постели с прошлого вторника, — на пару недель. Рой слышал шелест бумаг с соседнего стола, который был от него на расстоянии двух вытянутых рук. Слышал, как тяжёлые капли дождя стучались в окно военным маршем. Слышал чужое редкое дыхание и иногда, раз на две ночи, чьи-то шаги под дверью. Он бросал быстрый взгляд — совсем неосознанно — на спокойного лейтенанта. Она не отрывалась от работы. Писала правой, левую держала на кобуре. — Есть проблемы с доверием, Хоукай? — Нет проблем с трупами, сэр, — ответила она. — Не с вашим, сэр, — уточнила. У Мустанга, по местным поверьям в кадетских корпусах, были руки по локоть в кипящей крови. Она бурлила, обжигала, была чаще оправданной, чем нет. И они же, эти руки, по всё тем же поверьям, были по локоть, выше, ниже, в губной ярко-алой помаде, в розовом блеске, в чужом кружевном белье. Миротворец местного борделя. Его связывали с огненно-рыжими, но чаще с блондинками. Все знали, каких любит огненный алхимик. Светленьких, худеньких, где-то ходили слухи, что грудастых, на западе — что блондинистых мальчиков. На севере знали, что лейтенанта он держит на расстоянии двух вытянутых рук, не дальше. Все знали, что она — ну, та самая — его любит. А как такого не любить? Так и говорили, мол, цепной государственный пёс в этом кабинете вовсе не огненный. Мол, встань между ней и Мустангом и получишь пулю в самый центр лба посреди многолюдной улицы в разгар городской ярмарки. Мол, тронешь подполковника, в Ксерксе не возьмутся восстанавливать. Она же та самая, вы что, не слышали? Ну, из Ишвара, которая не алхимик, Соколиный глаз. В тёмном углу кабинета стояла кушетка, в высоком шкафу под потолок — комплект постельного белья. — Лейтенант, я заканчиваю. Пять минут, — Риза кивнула, даже не поднимая взгляда на шефа, выводя своим каллиграфическим подчерком надписи на тонкой бумаге. Собирая свои вещи, подполковник глянул в окно и поморщился. Отвратительная сырость настигнет его если не на улице, то точно в пустой квартире, которая никогда не прогревалась должным образом. Рой захватил запасной комплект своих перчаток по старой памяти, накинул длинный тёмно-синий плащ на плечи и фуражку на голову. Риза почти готова была выходить, уже на выходе, автоматически окинув взглядом комнату, она задержалась им на кушетке и закрыла дверь на ключ. Неба не было видно, город окунулся в полнейший мрак, к которому Мустанг относился с трепетным благоговением. Тьма для него — самая подходящая пытка небес. Но дождь — совсем не Божье провидение. Подполковник видел Бога, и он не был впечатлён. Подполковник видел Хоукай с широким зонтом и был ей благодарен. Дороги почти размыло, опасно ехать, если у тебя нет замечательного водителя. У Мустанга он был. Лейтенант вела не спеша, аккуратно выворачивая на поворотах. Молчание между ними было скорее привычкой, чем необходимостью. Рой рассматривал улицы за машинным стеклом, вглядывался в редкие горящие светом окна. Он за них боролся и ни о чём не жалел. Прямая спина совершенно не хрупкой блондинки за рулём была лучшим подтверждением. Она подвела машину к самому дому, припарковала её у обочины. Довела подполковника до двери со своим огромным служебным зонтом под шум дождя, подхватила его за локоть на скользкой ступеньке и тут же отпрянула. Правило двух вытянутых рук. Этот барьер не обжигал, как магия огненного. Не превращал в лёд, как колючий, полный равнодушного холода взгляд Ризы. Он просто был. Мустанг провернул в замочной скважине на два оборота ключ, пустил вперёд телохранителя, закрыл за ними дверь. В тёмной узкой прихожей пахло сандаловым маслом. Зонт Хоукай отдала в его руки, тихим щелчком сняла пистолет с предохранителя и отправилась в глубину квартиры. Рой стоял и ждал. И так каждый день. Она боялась увидеть за поворотом татуировку Уробороса и огромный омерзительный толстый язык. Он боялся растяжек, заминированных коробок и человеческой подлости. Он мог справиться с её страхами выжигающим пламенем, она — метким выстрелом и хорошими полевыми навыками — с его. — Чисто, — выглянула она из-за поворота, убирая оружие обратно в кобуру и прихватывая сумку, что оставила у входа. — Чай? Кофе? — почти по-человечески улыбнулся Рой, скидывая с себя плащ, подол которого сочился дождевой отвратительной влагой. — Пару сэндвичей мне, стакан молока — тебе. — Как скажешь, мамочка, — хмыкнул он и пошёл на кухню, засучив рукава по пути. Риза возилась в коридоре с документами, потом раскладывала их на письменном столе в кабинете Мустанга. После не особо сытного ужина, Рой пошёл в спальню, оставив Хоукай в своём кабинете. Женщина в свете лампы выглядела измождённой, уставшей, тени под её глазами казались глубже. Эта работа была ей необходима. Ей, Рою, всему Аместрису. Ближе к утру, когда дождь перестал барабанить в окно, а горизонт начал краснеть в приветствии нового дня, рассеивая тьму над городом, Хоукай устало отложила в сторону бумаги. Тихой походкой выскользнула из кабинета, прикрыла за собой дверь. В шкафу лежала его рубашка, ну, та, которая специально для неё. И вторая половина широкой кровати до сих пор пустовала. Риза вошла в спальню, стараясь не будить спящего подполковника, осторожно отогнула край одеяла и легла на свой край. Между их телами оставалось небольшое расстояние, ровно в две вытянутые руки. Как раз столько, сколько нужно было Ризе, чтобы переплести изящные женские пальцы с мужскими. Рой дышал тихо, крепко спал. Его ладонь была широкой, Хоукай взглянула на неё, погладила и прикрыла свои глаза. Она так устала. Но Аместрис, центральный штаб и Рой очень сильно в ней нуждались. Быть может, некоторые больше остальных.