Близко и далеко

- И всё равно я не понимаю, почему ты на мне женился, я же не выиграл золотую медаль, - вздохнул Юри, устраиваясь поудобнее на плече Виктора. Ему до сих пор не верилось, что это не сон, что парные кольца на их руках превратились в настоящие обручальные. Скромная церемония, буднично прошедшая в центральной Консерватории Ду Режишту Цивил Лиссабона, не добавляла реализма происходящему в кратком перерыве между чередой соревнований. И вместо медового месяца у молодожёнов впереди был Чемпионат Мира. - Я понял, что никак иначе не смогу затащить тебя в постель. А ведь поначалу казалось, что из тебя можно лепить, как из пластилина, - ответил Виктор, ероша его волосы. - Ты и лепил по своему образу и подобию, - Юри прикрыл глаза, вспоминая, как Виктор бесцеремонно прикасался к нему в онсене под видом того, что надо поработать над растяжкой, приближая своё лицо вплотную к его лицу и явно наслаждаясь растерянностью своего ученика. Сам теперь не понимал, как выдержал это испытание. - До меня дошло, что это неправильно, и решил дать тебе возможность проявить себя. На Кубке Китая я окончательно понял, что на тебя нельзя давить. Ну, разве что иногда, - Виктор улыбнулся и легонько надавил пальцем на сфинктер своего мужа. - Виктор! Прекрати! – возмущённо выдохнул Юри. Он только начал вспоминать, как Никифоров позволил ему самому выбирать музыку для своей произвольной программы, как он был счастлив оказанным доверием и рад, что у него получилось не разочаровать тренера. И вдруг его так резко выдернули из приятных воспоминаний не менее приятные, но чересчур будоражащие ощущения. Стоит ему поддаться безжалостным ласкам Виктора, и они уже не смогут остановиться. Сейчас Юри было очень хорошо, однако, признаться, ему немного не хватало той окрылённости, как тогда в Хасецу, когда всё ещё было неопределённым, когда их отношения балансировали на грани деловых и романтических, когда он внезапно поверил в то, что для него нет ничего невозможного, что он может добиться всего, стоит только захотеть и быть упорным в достижении своей цели. Хотелось сохранить свои чувства в тайне даже от самых близких людей и одновременно рассказать о них всему миру. Распахнуть душу и поделиться со всеми любовью, которая переполняла его сердце, выплёскиваясь через край. Юри много лет хранил её в дальнем закутке своей души, но в присутствии Виктора она разрослась и заполнила собой всё его существо. - Что именно? – Виктор недоуменно уставился на него своими небесно-голубыми глазами. Ни дать ни взять ангел, если конечно у ангелов бывают такие порочные улыбки. - Прекрати дразнить меня, - Юри решительно убрал его руку от греха подальше. - Только не говори, что это тебе не нравится, - Виктор сгрёб его в охапку, не обращая внимания на сопротивление. Дразнить Юри было его излюбленным развлечением с первого вечера в Хасецу. Потому что японец вёлся на его провокации. То есть он, конечно, отстранялся, делал вид, что ничего не понимает, но Виктор-то видел, как мило он смущался, краснея и отводя глаза, чтобы не выдать себя, как трепыхался в его руках пойманной птичкой, сердце которой то неистово бьётся, то замирает от страха. Виктору казалось тогда, что соблазнить явно влюблённого в него парня будет проще простого, но внутри у Юри оказался стальной стержень, и заставить его сделать что-то, что противоречит его базовой морали, не сломав, было невозможно. Поэтому оставалось лишь создавать двусмысленные ситуации и ждать, что Юри привыкнет и первым поцелует его. Не дождался, сам поцеловал после произвольной на Кубке Китая, но даже после этого бастионы крепости по имени Кацуки Юри продолжили сопротивление. - Нравится. Поэтому перестань. Нам нужно поговорить, - это Юрино «поговорить» однажды чуть не привело к катастрофическим последствиям. - С чего бы это? Ведь раньше из тебя слова было не выдавить, - по мнению Виктора, Кацуки выбрал самое неуместное время для выяснения отношений. Сейчас не говорить надо было, а заниматься тем, ради чего, собственно, как он считал, они и поженились. - Мне всегда было сложно общаться с людьми. Я слишком волновался из-за того, что они обо мне подумают, поэтому не мог подобрать нужные слова и вечно запинался. От этого переживал ещё сильнее и, как следствие, запинался ещё больше. Писать было намного легче. Когда пишешь, люди не видят твоего лица, у тебя достаточно времени, чтобы чётко сформулировать свою мысль, прежде чем они прочтут твои слова. Кроме того, всегда остаётся возможность удалить написанное, если оно выйдет слишком ужасным. - Спасибо, что не удалил ответ на моё письмо. Благодаря нему я кое-что понял о тебе, - Виктор легонько поцеловал Юри в губы. Поцелуи Виктора всегда заставали Юри врасплох, и поначалу он цепенел, потому что жутко боялся, что скажут об этом родные, если увидят. Ещё боялся, что может уступить нежному напору Виктора, а потом будет об этом жалеть. Не верил, что Виктор может полюбить его, вот и мучил обоих. Уже несколько дней Виктор смотрел на него по-особенному, словно всё понял, и явно намеревался поговорить. А Юри было страшно от собственной смелости в отправленном ночью письме. Если б только мог, вернул бы его назад, чтобы Виктор никогда не видел эти убогие формулировки его куцых мыслей. Додуматься только, лезть с советами к великому Никифорову! Идиот! Хотелось спрятаться, что Юри и делал, неизменно сбегая сразу после тренировок и уклоняясь от любых попыток неформального общения. Юри понимал, что рано или поздно им придётся объясниться, но всячески оттягивал этот момент. Виктор подобрался к Юри незаметно, когда тот сидел на берегу. Юри любил смотреть на воду. Наблюдая за тем, как рябь бежит по поверхности воды, как волны с тихим шорохом накатывают на берег, он успокаивался. В душе наступало умиротворение, и он уже не беспокоился о том, что будет с ним дальше. Вот и сейчас расслабился настолько, что не почуял подвоха, потому и не попытался сбежать. Так здорово было сидеть рядом с Виктором и слушать, как он вспоминает чаек, круживших над водами далёкого Финского залива, на берегу которого находится его родной город. Виктор сейчас был другим, на его лице не было тщательно отрепетированной улыбки профессионального любимца публики, он больше не пытался рисоваться, не пытался соблазнить Юри, поэтому ему и удалось вызвать его на откровенность. Каждое слово давалось с большим трудом, но Юри должен был их сказать, чтобы Виктор понял, почему он так себя ведёт, что закрывается от людей не от гордыни, не вследствие дурного воспитания, а потому, что не желает, чтобы другие считали его слабым. Виктор понял и не стал обижаться на то, что Юри его отталкивал, но вдруг задал вопрос, от которого Юри почувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Господи, да у него и так захватывало дух только от одного вида Виктора, а от только что сказанных им слов закружилась голова и зашумело в ушах. Искушение ответить «да» на каждый из предложенных Виктором вариантов было слишком велико. Однако страх совершить опрометчивый поступок, о котором впоследствии пожалеет, и твёрдая уверенность в том, что Виктор слишком хорош для него, что Юри недостоин такого подарка судьбы, как дружба или любовь его кумира, остановили готовые сорваться с губ слова. Вместо них прозвучало нейтральное: «Я хочу, чтобы ты был собой». Никто и никогда не хотел, чтобы Виктор был самим собой. Все видели только одну из множества сторон Никифорова, не подозревая о том, что он может быть иным. Что на публике он один, в компании приятелей – другой, а с родственниками – третий… Он настолько привык играть роль раскрученного бренда по имени Виктор Никифоров, что уже и сам не помнил, какой он настоящий. Никто не знал, настолько ему всё это обрыдло, что порой ему хотелось послать всё к чертям и свалить в туман, начав жизнь в новом месте с чистого листа, что, собственно, он и сделал, приехав в Хасецу. И вот теперь этот зажатый, боящийся открыться кому-либо мальчишка сделал ему столь щедрый подарок – возможность не притворяться, не играть, а быть самим собой. С одной стороны, это разочаровало, а с другой – открывало массу новых возможностей. Виктор больше не изображал из себя звезду, и Юри даже осмелился однажды на тренировке прикоснуться к его волосам. Однако сразу же перепугался и рассыпался в извинениях. Наверное, не стоило Виктору так на это реагировать, но с недавних пор волосы были его больным местом. Пару лет назад он обнаружил в своей шевелюре несколько седых волос. Пустяк, скажете вы, никто и не заметил бы седины в его светлых волосах, но Виктора это побудило постричься для того, чтобы легче было подкрашивать волосы. Когда Юри прикоснулся к его голове, Виктор испугался, что он может заметить отросшие корни или, ещё хуже, седину. Кто ж знал, что Юри бухнется перед ним на колени, и они снова окажутся отброшенными назад. Снова наставник и его ученик, словно и не было всех тех писем и их откровенного разговора на берегу.